Белый мыс - Тюрэ Эрикссон

Белые пышные облака проплывали мимо острова. Иногда было видно, как на море идет дождь, но над островом не выпадало ни капли. Палящее дыхание ветра несло известковую пыль, чуть сдобренную терпким запахом лилово-красного тимьяна.

Хлеба созревали до срока; маки казались яркими огоньками на обожженных солнцем полях. Колодцы мелели, и приходилось издалека возить в пузатых бочках теплую болотную воду.

В эти дни бабушка переселилась в тесную чердачную каморку. Там даже ночью было жарко, как в бане, но она почему-то не выражала никакого недовольства – видно, решила, что тете Марии требуется больше места. А тетя с каждой неделей становилась все толще и неуклюжее.

…В тот вечер сумерки спустились необычно быстро, словно солнце спрятали в мешок. Оке томился от жары под простыней, отбиваясь от назойливых мух. И что это бабушка не идет? Или она сегодня совсем не думает ложиться?

Вдруг каморка наполнилась на мгновение ярким голубым светом.

«Тетя Мария грозы боится», – подумал он мстительно, ожидая грома.

Гром прогремел угрожающе близко, заставив дрожать стекла. Долгожданный дождь яростно забарабанил по крыше, зашуршал в листве деревьев, захлестал серебристыми плетьми по земле, освещаемой молниями.

– Тебе не страшно там одному? – крикнула бабушка с лестницы.

Оке только фыркнул в ответ и забрался на самый подоконник. Над мысом сверкало, грохотало, пламенело. Куда ни глянь, всюду причудливые узоры молний на фоне тяжелых черных туч. Внезапно ему послышался стук колес на дворе, однако он тут же решил, что ошибся. Кто высунет нос на улицу в такую непогоду!

Снизу донесся чей-то пронзительный крик. Он повторился снова и снова, с каждым разом все громче и страшнее.

Оке даже пожалел тетю Марию – он и не представлял себе, что можно так бояться грозы.

Утром он увидел, что тетя Мария осталась лежать в постели. Она была очень бледна, но лицо ее озарялось гордостью и счастьем, когда она смотрела в деревянный ящик рядом с кроватью. А в ящике лежали два странных существа. Они кричали так сильно, что их старческие, сморщенные личики побагровели.

– Ну, как тебе нравится двоюродный братик? – спросила тетя Мария.

Братик? Ах вот в чем дело! Оке вдруг ощутил бурный прилив упрямства и затопал ногой:

– Уходите домой отсюда! Я не хочу видеть этих писклей!

Тетя Мария слегка улыбнулась, а бабушка хлопнула себя ладонью по колену и залилась смехом. Это было хуже, чем если бы его отчитали.

– Ты решал, как мы будем венчаться. Теперь я буду решать, как крестить наших детей, – заявила тетя Мария, когда до этого дошло дело.

– Ну ладно, пусть поп приходит и обливает их водой, если это необходимо для того, чтобы у нас было мирно в доме, – уступил дядя Стен.

Мальчика назвали Лассе, а девочку – Анночка, в честь бабушки, которая никак не могла оторваться от малышей, хотя не уставала твердить, что детский крик и пеленки успели ей надоесть.

Когда бабушка и тетя Мария уходили в поле, присмотр за близнецами поручали Оке. Поначалу это казалось интересным, но очень скоро ему надоело быть привязанным к люльке. Его тянуло на берег или на песчаный откос, где играли и шумели его сверстники.

Теперь он с особым нетерпением ожидал, когда пойдет в школу. И когда этот великий день наконец настал ему все как-то даже не верилось.

Бабушка сама проследила за тем, чтобы он как следует помыл шею и уши. Оке никак не мог понять, к чему в" такую жару надевать чулки и сандалии, но помирился на том, что это часть его нового костюма. Больше всего он гордился фуражкой. Он давно мечтал о такой и теперь удовлетворенно разглядывал в лакированном козырьке отражение собственной сияющей физиономии. Если поворачивать козырек, щеки становятся то толстыми, как тыква, то худыми, словно хилая морковка.

Бабушка, как обычно, поспешила. Когда они пришли на школьный двор, там было пусто и тихо. Оке робко остановился у крылечка и задрал кверху подбородок. Длинная трещина в штукатурке убегала под крышу, где комками висели гнезда ласточек.

– Пойдем посмотрим, – предложила бабушка и взяла Оке за руку.

Позади школьного здания было не так пусто и голо. Здесь росла невысокая, но густая травка, а вдоль стены школьного здания выстроились высокие деревья. В стороне, на краю дышащей сыростью низинки, росла старая рябина. Осенью, когда сквозь желтую листву рдели багряные ягоды, низинка совершенно заполнялась дождевой водой. Незатопленным оставался лишь маленький песчаный полуостровок, посреди которого был вырыт колодец. Еще несколько лет назад этот колодец использовали для школьных нужд; теперь же около восточной стены школы появилась колонка. Вода поднималась по тридцатиметровой трубе, и Оке предстояло скоро узнать, что она обладает солоноватым привкусом, даже если пользуешься ею не для того, чтобы смыть кровь с разбитого носа после неудачной схватки…

Звук гулких шагов и голоса в коридоре школы заставили бабушку прервать прогулку и присоединиться к толпе приветствовавших друг друга матерей и толкавшихся исподтишка ребятишек. Оке сразу почувствовал себя увереннее и поспешил первым войти в класс.

Учительница встретила его улыбкой, стоя у своего стола. Несмотря на тонкие губы и острый нос, она показалась Оке красивой. Волосы спускались на виски мягкими волнами, карие глаза светились лаской, когда она смотрела на стайку оробевших новичков. Большинство были даже рады, когда кончилась запись, но Оке не хотелось уходить домой. Бабушка с трудом утешила его, пообещав, что на следующий день он пробудет в школе гораздо дольше. Дружелюбие фрекен Энгман оказалось, однако, непостоянного свойства. Она легко переходила от одного настроения к другому, хмурила свои красивые брови и больно била Оке по пальцам.

Фрекен не терпела смеха во время уроков, и Оке приходилось сдерживаться изо всех сил, когда она расставляла таблички с большими буквами и учила его тому же, чему его учила бабушка год назад. Но Оке готов был сделать все, чтобы не раздражать ее, только бы слышать, как учительница читает вслух из книжки со сказками, и смотреть на красивые картинки, которые она иногда вешала на школьную доску.

Когда Оке стал учиться писать, его терпение и терпение учительницы подверглись серьезному испытанию. Различить буквы было легко, но вот самому начертить их казалось совершенно невозможным. Оке обливался потом от натуги, сжимая карандаш до боли в пальцах и помогая себе кончиком языка. Все напрасно: его «а» было похоже на сливу с выеденным бочком, а «и» все время склонялось не в ту сторону.

Тем не менее он очень скоро освоился с жизнью в классе. Куда труднее ему приходилось на усыпанном гравием школьном дворе – недаром Оке постоянно ходил с ободранными коленками.

В дальнем углу двора, где под защитой каменной ограды приютилось несколько хилых кустиков, лучше было не появляться. Лишь немногие могли показываться там, не опасаясь расправы со стороны безжалостных второклассников. К числу этих немногих принадлежал Туре, щупленький тихий сосед Оке по парте. Сам же Оке, по мнению школьных забияк, слишком уж задирал свой любопытный веснушчатый нос, а его упрямый чуб в первый же день обратил на себя их внимание.

– Это что еще за козел! – крикнул кто-то презрительно.

Оке наудачу ударил в толпу ехидно ухмылявшихся Мальчишек и попал в какого-то длинного второклассника.

– Смотрите-ка, он еще бодается! Ничего, я его сейчас укрощу, да так, что не скоро забудет!

Оке больно ударился о камни ограды. Из разбитой губы сочилась в рот теплая невкусная кровь, лицо горело от унизительных пощечин. Он весь сжался в комок в ожидании новых ударов.

– Трус! – донесся чей-то презрительный возглас сквозь хохот и крики обидчиков.

Оке словно раскаленной иглой кольнуло. С отчаяния он двинул кулаком прямо в широкую физиономию перед собой. К удивлению Оке и всех окружающих, его противник бросился бежать, плача от страха при виде хлынувшей из носа крови.

Так получилось, что Оке разом завоевал уважение своих сверстников. К сожалению, это не распространялось на враждебную территорию второй ступени. Старшие бы стро открыли, что его интереснее дразнить, чем других малышей. А Оке редко догадывался просто отойти в сторону; чаще всего он бегал за своими мучителями, словно сердитый, но беспомощный щенок.

Каждое утро первой четверти было для Оке кошмаром. Приходя к школьным воротам, он мечтал о том, чтобы сделаться невидимкой.

Там, у ворот, Оке всегда поджидала кучка старшеклассников, и ему приходилось бежать сквозь строй под толчками и ударами, к которым присоединялись всё новые и новые обидные клички, по мере того как прежние устаревали.

Лишь после того, как он научился молча переносить все издевательства, его оставили наконец в покое.

Но школьный день состоял не из одних драк и обид. Если бабушка просила его пройти через Биркегарда, купить что-нибудь по дороге, и ему удавалось улизнуть от своих мучителей, то радость жизни согревала его не хуже яркого сентябрьского солнца. На опушке леса цвел высокий благоухающий вереск. Первые высохшие золотые листья ложились на землю, а с травянистых откосов взлетали голуби, громко шурша отливающими сизой сталью крыльями.