Человек среди религий - Виктор Кротов

Зарождение веры

С самого начала нашей жизни нам знакомы ощущения, переживания и представления, связанные с чем-то, что является высшим по отношению к нам. По мере освоения мира, по мере того, как мы овладеваем теми или иными средствами ориентации в нём, спектр этих переживаний изменяется.

В детстве, например, нам казался высшим мир взрослых. Но вот мы его освоили, включили в своё миропонимание, наконец вступили в него – и он выпал из представлений о высшем. То же происходит и со многими другими начальными представлениями о жизни.

Вспоминаю, например, свой первый самолётный рейс. Облака, на которые до сих пор я всегда смотрел, задрав голову, символ недоступного неба, оказались лишь слоем белого тумана, мешающим разглядывать землю с высоты.

Но существуют переживания, которые не подвластны подобной метаморфозе. Являются ли они для нас редкими или частыми, стремимся мы к ним или удивляемся их приходу, они всё равно навсегда остаются для нас свидетельствами о чём-то важном, превосходящем обыденное существование.

Любое из наших чувств может встретиться вдруг с таким свидетельством. С невероятной красотой цветка, с голосом совести, с представлением о социальной справедливости, с осознанием своей жизненной задачи, со многими пронзительными ощущениями.

Некоторые переживания такого рода не связаны с каким-либо определённым чувством. Они просто шепчут нам: "Это есть, вот ты коснулся этого…" Внешняя канва таких переживаний может быть почти произвольной, но их сущность мало связана с нею. Полная достоверность является их неотъемлемым свойством. Поэтому они становятся для нас совершенно особым жизненным опытом, который может быть лишён нашего внимания, отодвинут в сторону, но вряд ли может оказаться напрочь забытым.

Постепенно мы начинаем ощущать смысл и взаимосвязь подобных ощущений друг с другом и с нашей жизнью. Душа наша обретает способность осваивать эти переживания как элементы единой картины. Здесь и начинается чувство веры – то чувство, которое создаёт и укрепляет нашу личную связь с Высшим.

В этой "личной связи с Высшим" не стоит усматривать что-то престижное. Просто факт внутренней жизни.

Здесь не идёт речь о тех ярких явлениях, символом которых служит превращение Савла в Павла, – когда Высшее само устанавливает связь с человеком. Тогда о чувстве веры уже трудно говорить как об одном из чувств: оно просто наполняет всё сознание человека.

Мы говорим пока о возможности естественного зарождения чувства веры, о его возникновении в процессе повседневного становления души. Возможность эта всегда существует – она складывается из тех неприметных снаружи чудес, которые неожиданно сверкают в прибое наших внутренних событий. Но множество разнообразных обстоятельств жизни отделяет проявления этой возможности от её осуществления, от того, что можно уже назвать чувством веры.

Между неверием и верой простирается та неопределённая область ПРЕД-ВЕРИЯ, которой посвящена эта глава.

Первое среди обстоятельств – это то, каким способностями располагает сама человеческая душа. Хватает ли мне чуткости, чтобы заметить важные для меня вещи? Хватает ли внимания, чтобы связать их друг с другом? Хватает ли мужества встретиться с непривычным, не отогнать его испуганно от себя? Хватает ли внутренней силы на переживание тайны?

Многое зависит от остальных наших чувств. Примут ли они зарождающееся чувство в свой круг или вступят в противоборство с ним? Или с каждым из чувств будут разные отношения? Какие?

Есть ещё и внешние обстоятельства. Культура, в которой мы живём, традиции окружения. Общество, семья, родители, педагоги. Те способы ориентирования, которые предлагают нам помощь в лабиринтах внешнего и внутреннего мира.

Условное и неполное перечисление. Всего лишь затравка для собственных размышлений читателя. Ведь у каждого свой перечень своих обстоятельств.

Предпосылок к зарождению чувства веры у человека много. Много и препон. Как для всякого живого существа, дальнейшую судьбу этого чувства, возможность его выживания и развития определяет такое разнообразие внешних и внутренних факторов, что предсказать её трудно. Начиная с нашего собственного отношения к этому чувству, с наших попыток осознать его и понять, куда оно нас ведёт.

Сказка о спасительном присловье

Играли как-то Ваня, Аня и Саня на большом стогу сена. Каждый устроил себе в сене большое уютное гнездо. Потом Аня и Саня стали спуск со стога накатывать, а Ваня лежит в своём гнезде и облаками любуется.

И вдруг почувствовал Ваня, что жизнь как-то необыкновенно устроена. Всё такое обычное: сено, небо, облака. Вроде нет ничего особенного, а что-то всё-таки есть. Так ему эта мысль понравилась, что он даже вслух выговорил:

– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.

Тут над ним воздух маревом задрожал и почудилось Ване, что кто-то ему то ли сказал, то ли пропел, то ли просто выдохнул: "Не забудь про это. Для тебя в этом волшебная сила будет".

Удивился Ваня, сел, огляделся: нет никого. Ну, конечно, показалось.

Почесал он в затылке и снова произнёс:

– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.

А потом пустился с Аней и Саней спуск накатывать. Но с тех пор у него такое любимое присловье осталось.

Долго ли, коротко ли, подрос Ваня. Но всё-таки взрослым ещё не был, когда его на тёмной улице трое парней окружили и говорят:

– Ох, и отлупим мы тебя сейчас, если у тебя ничего для нас не найдётся.

Ваня сначала их испугался, а потом ему почему-то совсем не страшно стало. Усмехнулся он и говорит:

– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.

Раздвинул парней и пошёл себе дальше. А те так и застыли на месте от удивления.

Много у него таких удивительных случаев было. Иногда совсем забавно получалось – например, когда ему бабка-торговка большую банку мёда принесла. Только в банке вовсе не мёд был, а патока, сверху прикрытая мёдом. Ваня в мёде не очень-то разбирался, и стоила банка дорого, но ему хотелось мать порадовать. Стал он деньги по карманам искать, а сам говорит:

– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.

Подумала бабка, что он обо всём догадался, – и бежать. Даже банку с патокой оставила.

Ещё несколько лет прошло. Пришло Ване время влюбляться, и влюбился он в ту самую Аню, с которой когда-то на стогу играл. Ей он тоже нравился. Только когда он предложил пожениться, она плечиком пожала и говорит:

– Я тебя тоже вообще-то люблю, только замуж идти – это дело серьёзное. Вон у Сани машина есть, и лодка моторная. А у тебя нет ничего.

Опечалился Ваня, пробормотал только своё привычное:

– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть…

И вдруг у Ани слёзы хлынули, просилась она к нему на шею:

– Глупости я говорю, забудь их немедленно. Я ведь знаю: что-то у тебя есть такое, чего ни у кого на свете нет!…

Поженились они и прожили счастливую жизнь. И все, кто смотрели на них и на их детишек, шептали про себя: "Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть".

Первые ориентиры

Бывают судьбы взрывчатые, парадоксальные, самобытные, направляемые личными озарениями и почти не зависящие от сторонних воздействий. Но нам интереснее сейчас обычные судьбы, среди которых мы можем узнать очертания и своей собственной жизни.

Изначально, впрочем, никакая конкретная жизнь, которая для кого-то является "моей жизнью", обычной быть не может. Обычной мы делаем её сами, когда чрезмерно подчиняем обычаю.

До того, как чувство веры станет ориентирующей силой, ему самому нужны ориентиры. Чаще всего первыми ориентирами для него становятся те религиозные традиции, которые существуют рядом, и то восприятие этих традиций, которое свойственно его ближайшему окружению. А первыми ориентаторами оказываются те, с кем он решится заговорить о своих переживаниях, или те, кто сам заговорит о религии как о вещи, достойной внимания.

Но сами по себе внешние ориентиры и ориентаторы далеко не всегда способствуют развитию зарождающегося чувства веры.

Во-первых, к нам обращаются не только религиозные ориентаторы, но и антирелигиозные. Их прямые намерения состоят в подавлении, в разрушении нашего чувства веры, в обличении чувства веры вообще – как иллюзии, возбуждаемой первобытными инстинктами, коварными священниками, житейской разочарованностью или, наоборот, эстетической очарованностью. Атеизм поневоле напорист и вынужден утверждать собственную состоятельность в активном противодействии религии. Значит в борьбе и с нашим чувством веры, пока оно достаточно слабо, пока его легко сбить с ног.