Человек среди религий - Виктор Кротов

o (Личность: пути спасения) Не будем торопиться с рыночным подходом: а что нам даст религия в обмен на наши усилия по её освоению? Сколь бы ни было мало в нас чувство веры, оно может понемногу вывести нас из разнообразных лабиринтов, тупиков и ловушек, которыми испещрена жизнь, отгороженная от представлений о Высшем. Главное его достоинство – в этой спасительной путеводной способности. На это и будем поначалу опираться. А дальше, наверное, мы увидим всё то, на что хватит нашего зрения.

Глава 3. Пред-верие

Атеизм и неверие

Атеизм – это решительное отрицание достоверности религиозного опыта. Своей сосредоточенностью на этом отрицании от отличается от простого неверия. Ведь если у меня нет чувства веры, нет собственных переживаний такого рода, это ещё не значит, что я не могу допустить искренность этого чувства и достоверность этого опыта у других людей. Но атеизм – не может.

Неверие лишь честно признаёт: у меня нет того, чего у меня нет. Неверие лишь говорит об отсутствии религиозных ориентиров. Атеизм боится самой мысли о том, что отрицаемое им высшее измерение жизни может на самом деле существовать, что оно может оказаться не плачевным человеческим заблуждением, а живой реальностью. Своё усердное отрицание атеизм превращает в своеобразный ориентир и придаёт ему особое значение.

Интересно, что в такой стране древней духовной культуры, как Индия, атеизм и материализм в чистом виде издавна считались своего рода философским невежеством. Опровержение "локаяты" (индийского материализма) являлось одним из обыденных упражнений для учеников начальной ступени философского развития. Собственно, тезисы этого учения и вытекающего из него учения "чарваки", провозглашавшего добро и зло иллюзиями воображения, а наслаждение единственной целью человеческого бытия, и дошли до нас только в поучительных упоминаниях о них.

Впрочем, пренебрежительно относиться к атеизму никак нельзя, особенно в России, где его десятилетиями культивировали самым интенсивным образом на государственном уровне, подвергая организованной пропагандистской обработке всё население страны. Недооценивать это явление (мол, атеизм – просто глупость, и нечего о нём говорить) было бы наивно.

Атеизм – это одно из суровых искушений молодости и отчаяния. Нужно знать его повадки, чтобы уметь находить выходы из тупиков, в которые он заводит человека.

Хочет атеизм того или не хочет, но он всё-таки вынужден иметь дело прежде всего именно с религиозным опытом. Точкой отсчёта для безбожия всё-таки остаётся Бог. Доказывая несостоятельность представлений о Высшем, атеизм не может за счёт этого обрести самостоятельное ориентирующее значение. Нельзя ведь ориентироваться на то, чего нету.

Поэтому человек, действительно пытающийся удовлетворить потребность во внутреннем ориентировании с помощью атеизма, вынужден постоянно поддерживать в себе состояние воинственного противоборства: ведь ориентирами для него могут быть только чужие представления о Высшем. И если фанатизм, защищающий свою веру, ещё можно уважать за самобытность, то фанатизм, защищающий отсутствие веры и требующий, чтобы все вокруг отказались от своего религиозного опыта, удивителен и страшен.

Однако люди, проходящие через атеистические воззрения активно и искренне, более способны к их преодолению, чем те, кто привычно прозябает в вялотекущей атеистической философичности, навеянной со стороны. Как говорится в Апокалипсисе: "О, если бы ты был холоден или горяч!…"

Наиболее устойчив именно пассивный житейский атеизм людей с ослабленной волей к поиску истины. Он позволяет уживаться в душе самым разным суевериям, как бы углубляя ими обыденную жизнь и заменяя духовную глубину бытия. А главное – позволяет свободно действовать силам, которые заботливо раздувают время от времени его тлеющие угли.

Дело облегчается тем, что атеизм так же не признаёт тёмные силы (что им на пользу), как и светлые (что нам во вред).

Атеизм обычно не может полностью истребить чувство веры даже в собственной душе. Но он всегда подавляет или искажает это чувство – иногда до неузнаваемости. Впрочем, это особая тема, скорее социально-психологическая, чем мировоззренческая.

Иногда, впрочем, даже искажённое чувство веры выглядит очень симпатично. Ведь в нём вполне может сохраниться некий положительный заряд.

Многое для человека решается тем, как его атеистические взгляды отражаются на поведении. Если атеизм означает лишь отказ от умствований на сложную тему, а душа расположена к добру и проявляет это в реальных жизненных ситуациях, значит здесь действуют на самом деле другие, внеатеистические способы ориентирования.

Что может сказать человек, проходящий через атеизм, с точки зрения здравого смысла? Только одно: пока у меня нет религиозного опыта, поэтому и у других он кажется мне не очень достоверным. На этом рациональные возможности атеизма заканчиваются.

Зато сколько эмоциональных и декларативных возможностей! Сколько возможностей проявить заботу о чужом мировоззрении!…

По-настоящему атеистическая позиция становится опасна для человека, когда он превращают её в главное средство ориентации. Точнее, в средство дезориентации, в средство борьбы с ориентирами других чувств, по-своему свидетельствующих о существовании высшего начала жизни. "Если Бога нет, то всё дозволено", – эта максима подталкивает человека к падению во внутреннюю пропасть, спастись из которой самому очень трудно.

Легче всего атеизм становится средством ориентации тогда, когда его культивируют в общепринятой системе знаний. Принимая эту систему, мы признаём атеизм важным аспектом и общего, и своего индивидуального мировоззрения, привыкая трактовать религиозный опыт как некую психическую патологию. Но реальной помощи от атеизма ждать не приходится. Ведь суть его не столько в постижении определённых фактов человеческого опыта, сколько в решительном отвержении тех идей, которые его не устраивают. Неверие, как и вера, – это факты личной жизни. Атеизм – это лабиринт отрицания. Лучшее, на что мы можем надеяться, идя его путями, – это выбраться из него.

Знание и его диапазоны

Под знанием человек понимает самые разные вещи. Это естественно. Каждое сильное чувство в человеческой душе обладает своим знанием, которому оно доверяет, на которое опирается.

Чувство любви, например, пронизано обострённым знанием любимого человека. Чувство социальности побуждает интересоваться политикой. Чувству веры важны возможности связи с Высшим.

Наиболее привычным является понятие логического знания, то есть знания, которым оперирует чувство логики. К чисто логическому знанию можно было бы отнести и любое знание фактов (просто фактов), с которыми человек встретился в своей жизни. Но факты становятся настоящим знанием только при возникновении некоторых связей между ними, а связи эти устанавливает вовсе не только логика.

Факт, не связанный ни с каким другим фактом (если такое бывает), – это просто механическая запись в памяти, подобно записи на магнитной ленте. Только когда он становится созвучен определённому знанию, он приобретает для нас внутреннее значение.

Знание, связанное с тем или иным из наших чувств, всегда имеет свой особый диапазон, определённый характером этого чувства. Это относится и к фактам, которыми интересуются чувство, и природой тех связей между фактами, которые оно способно обнаружить. Каждое чувство проявляет себя в своём круге знания.

Если разоблачать знания одного круга, противопоставляя им знания другого круга, можно добиться изрядного риторического эффекта, но сильное чувство всё равно останется при своём. Ведь знание другого круга просто не относится к области его интересов.

Тем не менее такое разоблачение – самый распространённый демагогический приём. Для решения этических проблем привлечь чувство патриотизма. Чувство вины клеймить с позиций логики. И тому подобное.

Привлечение опыта одного из чувств на помощь другому выглядит совсем иначе. Не для оправдания одного чувства другим, не для разоблачения, а для освоения общего круга знания. Это помогает доискиваться до единой основы и подниматься к новому уровню восприятия.

Сведение воедино знаний разных диапазонов возможно только на уровне разума в том высоком понимании этого слова, о котором говорилось раньше. Нелепо было бы пытаться установить "механику" такого соединения знаний. Это явление не механическое, а органичное и достаточно таинственное для человека. Наша задача – обратить внимание на то, что мешает этой работе и что ей содействует.