Коммунальные конфорки - Жанна Юрьевна Вишневская

ее приобрело сизый оттенок, и она, не в силах выдавить ни слова, только открывала и закрывала набитый золотыми зубами рот, словно вытащенная из воды рыба.

От хохота дедушка с дядей Моней чуть не выпали из окна. Солдатик рухнул за машиной на колени, делая вид, что возится с ниппелем, и заливаясь слезами от еле сдерживаемого смеха.

Майорша хлопнула дверью и, забыв о намеченной поездке в комиссионный магазин, ретировалась в квартиру.

Наконец все поутихло, к вечеру обменялись впечатлениями, дали Гришке денег на мороженое, посмеялись и забыли. Но только не старая крыса.

* * *

У жильцов нашего дома был с крысами и мышами негласный уговор: люди не ставили на грызунов ловушек, а те не шли в квартиры и подкармливались в магазине-низочке.

Жили в мире и согласии. Крысы по подъездам не шастали.

Но однажды один из малышей крысиного потомства по неопытности заметался по двору, а дети, как водится, завизжали и попрыгали на скамейки.

И тут не растерявшаяся Мальвина, даже не подобрав ног, немедленно сочинила сказку про крысу Шушу и ее маленьких шушунят, которые живут в доме и ночью с крыши пытаются допрыгнуть до луны, думая, что она – сыр, и отъесть кусочек, а когда им это удается, то луна становится месяцем, пока у нее снова не отрастает бок.

Я даже сам маме говорил:

– Смотри, опять Шуша у луны бок съела!

Так вот, мстительная мудрая крыса обиду майорше не простила. Тем же вечером она собрала стаю.

Ей нужны были только самые опытные воины, готовые бороться за идею, а не за кусок сыра.

Ночью крысы прогрызли давно заделанный лаз в квартиру на четвертом этаже.

Утром вой майорши разбудил всех не только на Воинова, но и на соседней улице Чайковского.

Все ножки ее новой мебели были безнадежно попорчены зубами беспощадных грызунов. При этом они не съели ни кусочка со стола. Мальвина была отомщена.

Майорша вопила, что ни на минуту не останется в этом вертепе. Майор негодовал, возражал, но в итоге уступил, потому что знал, что в Гришкиной песенке была большая доля правды, и жену побаивался – кто знает, что может прийти в голову неудовлетворенной женщине? А потом слухи в ставке, позору не оберешься…

Они съехали через неделю.

А Мальвина как ни в чем не бывало по-прежнему шила своих кукол и рассказывала сказки, а надежды мамы и папы Карловых иметь своих внуков таяли с каждым годом.

* * *

Все это под стакан хорошего коньяка поведал папа Карлов за столом у нас в квартире.

Но Робик Мхитарян в ответ на такую печальную историю почему-то улыбнулся и попросил маму пригласить в гости Мальвину.

Мальвина пришла с мамой Карловой и собственноручно испеченным яблочным пирогом.

Под шумок она быстро рассказала мне сказку про молодого красавца-печника, который сделал уникальную печь, чтобы королевские повара пекли особенные пироги. А потом юноша-печник полюбил принцессу и посватался к ней. Король над ним только посмеялся, и печник в ярости разобрал печь. Пироги перестали получаться такими вкусными. Король долго разрывался между любовью к пирогам и чванством, но аппетит победил, и счастливая дочка вышла замуж за умелого печника.

Все посмеялись. Робик разговорился с Мальвиной, попросил показать кукол, в конце вечера взял ее за подбородок, пристально посмотрел в глаза, а потом заказал срочный разговор с Очамчирой.

– Манана, это я, – сказал он жене. – Выезжаю завтра с невестой для Вартана. Встречайте!

Манана что-то заголосила по-армянски, но Робик уже повесил трубку и повернулся к онемевшим Карловым. Мальвина молчала, но ее ресницы-снежинки подрагивали от подступивших счастливых слез.

Через четыре дня поезд Ленинград – Адлер встречали Вартан и вся семья Мхитаряна. Робик вышел первый и протянул руку Мальвине. Она легко сошла со ступенек и остановилась.

Прямо перед ней стоял плотный невысокий мужчина средних лет и очень выразительной наружности: у него были большие печальные глаза и нос, который, как клюв, рос прямо изо лба и заканчивался где-то на уровне подбородка.

Такую внешность я видел только у Фрунзика Мкртчяна.

В руках у мужчины был королевский букет роз. Он протянул цветы Мальвине, она оглянулась на улыбающегося Робика.

За столом их посадили вместе.

А потом была свадьба, и через год у Мальвины Карловой-Мхитарян родилась девочка, такая же чернявая, носатая, горластая и веселая, как Вартан и Мальвина.

Окрыленные Карловы уезжали на лето в Очамчиру и каждый раз привозили оттуда кипу фотографий. С них смотрели счастливые Мальвина, Вартан и маленькая девочка. Улыбка появлялась у любого, кто видел их лица.

Они часто приезжали в Ленинград, и мы возились с очаровательной Маргошей, веселой, как щенок, коверкающей слова одновременно на двух языках, смешливой и ужасно любознательной.

– Мама, – спросил я как-то, – почему они мне кажутся такими прекрасными, а чужие говорят, что они некрасивые?

И тогда моя умная мама взяла стул, и сняла с полки с запрещенным пока Куприным книгу, и прочитала мне сказку «Синяя звезда».

Про то, как в одной стране у короля и королевы родилась дочь, которая всем казалось невероятно уродливой, и как однажды она нашла умирающего принца, который казался таким же некрасивым, как и она сама.

Но сам принц Шарль считал невесту Эрну красавицей, они поженились, и у них родился сын, как две капли воды похожий на своих родителей.

И Эрна сказала Шарлю: «Любовь моя! Мне стыдно признаться, но я… я нахожу его красавцем, несмотря на то, что он похож на тебя, похож на меня и ничуть не похож на моих добрых соотечественников. Или это материнское ослепление?»

И тогда чужеземец-принц Шарль перевел ей вырезанную на стене фразу основателя ее страны: «Мужчины моей страны умны, верны и трудолюбивы; женщины – честны, добры и понятливы. Но – прости им бог – и те и другие безобразны». Ведь на самом деле синеглазая Эрна была дурнушкой лишь по мерке своего доброго внутри, но безобразного внешне народа, а во Франции, откуда был родом принц, она слыла бы первой красавицей.

Мама закрыла книгу и поцеловала меня.

В тот вечер я долго не мог уснуть, у меня опять болело сердце.

Я подозвал папу.

– Правда наша мама – самая красивая? – спросил я и заплакал.

– Конечно, – сказал папа. – Потому что она самая любимая!

Я согласно кивнул и наконец уснул.

И вот с тех самых пор для меня не существуют люди красивые и некрасивые, для меня мир разделился на любимых и не любимых.

Глава седьмая. Бордель находится этажом выше, или Полный нокаут

На пятом