Сквозь все преграды - Мэри Спенсер

— Вы меня успокоили! — воскликнула Мариетта со смехом. — А я боялась, что там кругом пустыня, как в Лос-Анджелесе.

— Нет, ничего подобного. В Санта-Инес такие краски! Сплошь зелень и золото. Летом жарко, а зимой не слишком холодно. Частенько дует прохладный ветер, и это прекрасно! — На лице Мэтью появилась очаровательная мальчишеская улыбка, от которой у Мариетты сильно забилось сердце.

— Вы говорили, что у вас есть семья?

— Младший брат с женой и ребятишками. Отец и дед приехали в Калифорнию с востока еще до того, как я появился на свет, и приобрели ранчо в Санта-Инес. Назвали его «Лос Роблес», по-испански это значит «Дубы». У нас их и в самом деле много. Теперь ранчо принадлежит моему брату, но когда удается выкроить несколько свободных дней, я приезжаю туда как в родной дом. Я ведь там родился и вырос. Значит, имею право считать ранчо своим домом, пока не уйду на пенсию.

«Жены у него нет», — подумала Мариетта с облегчением и вдруг увидела, что Мэтью перестал улыбаться.

— На пенсию? Но разве представители закона уходят на пенсию? При вашей профессии это, наверное, не просто.

— Нет, отчего же?

Они помолчали немного, потом Мариетта спросила:

— Почему вы стали полицейским, маршал Кейган? Я хочу сказать, что вы могли бы заниматься своим ранчо, например?

— Ну, ранчо… — Мэтью тряхнул головой. — Это меня никогда не привлекало, как отца, деда или братьев. Господи! Мы еще на лошади толком ездить не умели, а отец уже заставлял нас пасти стадо. Мне это очень быстро надоело. Больше всего на свете я ненавижу пасти этих тупых животных. Знаете, наверное, это и есть ад. Бедные заблудшие души гоняют скот туда-сюда, из одного конца в другой. — Он говорил с самым серьезным выражением лица, но Мариетта, которая уже начала привыкать к своеобразному юмору маршала, рассмеялась. — Самое главное — заставить человека верить в Бога, — неожиданно добавил Мэтью.

— Ваш отец, наверное, очень расстраивался?

— О да, мэм. Это правда. Первый — и единственный — раз мы поругались именно из-за этого. Никогда не забуду! Отец чуть не лопнул от злости. Я уж думал, что он навеки лишит меня своего благословения и вышвырнет вон. Но я его не осуждаю. Они с дедом жизнь свою положили на «Лос Роблес», все старались ради детей и внуков. Мой старший брат, Джонни, умер, тогда отец решил, что непременно я должен взять на себя это ранчо. Но я не мог. Я любил и «Лос Роблес», и отца, но не знал, как справиться со своей ненавистью к проклятым коровам. Я чуть с ума не сошел, стараясь себя переломить. Видит Бог, это истинная правда: я чуть не спятил.

— Что же произошло? Я имею в виду вашего отца.

— Ну, мы ругались целую ночь. Хотя на самом деле вражда продолжалась много лет, и все домашние очень переживали, особенно мама. Но когда мне исполнилось семнадцать, обстановка накалилась до предела. Я до сих пор не могу вспомнить, как это получилось: только что семья сидела за столом и ужинала, и вдруг мы с папашей очутились во дворе и начали орать друг другу бог знает что. А мама… Бедная мама стояла на крыльце с бабушкой и дедушкой и плакала. Должно быть, у нее разрывалось сердце. — Мэтью вздохнул. — Мой младший брат, Джимми, — благослови его Бог — всегда любил ранчо. Так же как отец. Так вот, Джимми встал между нами и закричал, что если мне не нравится «Лос Роблес», то он охотно возьмет его себе. На этом мы и порешили. Добрый старина Джимми! Тогда ему было всего одиннадцать или двенадцать лет, но он знал, что отец немного успокоился. Хотя я все же услышал от отца массу неприятных вещей. Я, дескать, не настоящий Кейган и все такое прочее. А Джимми больше похож на мужчину, чем его старший брат.

— О, Мэтью, — прошептала Мариетта, даже не осознавая, что впервые назвала его по имени, — наверное, вам было очень обидно?..

— Ну, — угрюмо сказал он, — во всяком случае, я не хотел бы пережить такое еще раз. Но у отца были причины злиться. Не думаю, что он говорил всерьез. Потом, когда в дело вмешалась мама, он попытался извиниться. А я был круглым дураком. Собрал свои вещи и в тот же вечер уехал из «Лос Роблес». Вернулся я туда, когда мне исполнилось двадцать.

— Мне жаль вашего папу, — сказала Мариетта, вспомнив о том, как ее собственный отец горевал на вокзале. — Должно быть, он чувствовал себя ужасно.

— Мы никогда не говорили об этом. Домой я вернулся совсем другим человеком. Чего только я не пережил за эти годы! Отец… Я думаю, он сразу все понял, с первого же взгляда. Он не давил на меня, не задавал вопросов. Только сказал, что останусь я или уеду — это не имеет никакого значения. «Лос Роблес» — мой дом, где мне всегда будут рады.

Радость и умиление переполняли душу Мариетты. Она твердила себе, что любой нормальный человек чувствовал бы то же самое, и старалась не замечать, насколько сильны эти чувства.

— Ему понравилось, что вы стали маршалом?

— В то время я им еще не был. То есть года два я служил в полиции, но неофициально. Работал на старого маршала, с которым встретился в Эль-Пасо. Его звали Лэнгли Тайнс. — Мэтью улыбнулся, вспомнив об этом. — Старина Лэнг Тайнс. Я частенько дразнил его «Старина Давным-давно»… как в той песенке, что поют в канун Нового года.

— Вы имеете в виду «Добрые старые времена»?

— Ну да, я его страшно доводил, но Лэнг не сердился. Он был добрый человек и мне в отцы годился. И все же, видит Бог, это был очень опасный человек, другого такого я никогда не встречал. Стрелял без промаха, мне иногда даже становилось жутко. Никто не мог с ним соперничать. — Мэтью вздохнул. — Старина Лэнг.

Мариетта ждала продолжения, но Мэтью молчал.

— Вы стали его помощником? — спросила тогда она.

— Что? Ну, в общем, да. Правда, неофициально. Встретились мы случайно. Однажды я сильно напился в салуне в Эль-Пасо, и мне грозили большие неприятности. Лэнг утихомирил парней, которые хотели убить меня, уж и не помню, за что. Может, просто за то, что я был скверный, упрямый мальчишка. Помню только, что очнулся я в местной тюрьме, и Лэнг пообещал вызволить меня оттуда, если я помогу ему поймать конокрадов в Мексике. Больше всего на свете Лэнг ненавидел конокрадов. Он часто говаривал: «Хорошая лошадь стоит человеческой жизни, особенно в этой стране». Конечно, он имел в виду Техас. По сравнению с Техасом все Соединенные Штаты казались ему чем-то второсортным.

— Разве Лэнг не был федеральным маршалом? — удивилась Мариетта.

— Кто? Лэнг Тайнс? — Мэтью посмотрел на нее, как на сумасшедшую. — Нет, конечно. Он был настоящий техасец — до мозга костей. Сначала работал рейнджером, потом стал территориальным маршалом, а когда шла война между штатами, дрался на стороне конфедератов.

— Но как же вы стали маршалом? — растерянно спросила Мариетта. — Ведь это почетная должность, и, чтобы получить ее, надо иметь очень хорошие рекомендации.