Кольцо - Мери Каммингс

То, что новоиспеченная невеста выглядела немного скованной и мало улыбалась, Алисия объясняла просто:

— Моя маленькая глупышечка поцапалась из-за како­го-то пустяка с Эриком. Она еще такой, в сущности, ребе­нок! Ну ничего, милые бранятся — только тешатся!

Утром Нэнси зашла в кабинет к отцу, чтобы напом­нить, что вечером уедет, — и была встречена упреками:

— Я надеялся, что ты хоть к утру одумаешься и оста­вишь эту свою идиотскую затею! Как мы объясним людям, почему ты уехала сразу после помолвки?

— Но мы же с тобой договорились?!

— Вчера ты была не в себе, и я готов был пообещать тебе все, что угодно, лишь бы ты не опозорила всех нас какой-нибудь глупой выходкой!

— Я?! Я опозорила?! — взорвалась Нэнси.

— Да, ты! Я ожидал от тебя большей ответственности и не думал, что ты меня так подведешь!

На крик прибежала мать — как раз в тот момент, когда Нэнси, не выдержав, крикнула:

— Ты хочешь, чтобы я осталась и объяснила всем, что рву помолвку, потому что застала своего жениха лапающим мою мамочку? Ты этого хочешь? И еще, может, рас­сказать, как ей это нравилось?

Алисия охнула, прижала руки к щекам и посмотрела на нее с ужасом, а отец заорал в ответ:

— Как ты смеешь так оскорблять свою мать, негодяй­ка! Хочешь уезжать — уезжай, но живи как хочешь! Я не обязан тебя содержать!

Вечером Нэнси уехала.

Ей было все равно, куда ехать, и она выбрала Нью-Джерси — там жили две ее школьные подруги. На первых порах Нэнси остановилась у одной из них и начала рас­сылать свои документы в различные колледжи, надеясь, что сможет получить где-то стипендию.

Ей везде отказывали. И не потому, что результаты те­стов были плохими — наоборот! Но стипендии предназначались для выходцев из бедных семей, которые не мог­ли сами оплатить учебу, а не для таких, как Нэнси. Кому какое дело, что ежемесячные поступления денег на счет прекратились — отец выполнил свою угрозу.

Он иногда звонил ей, разговаривал вполне по-друже­ски, но когда она заикнулась про деньги — отказал катего­рически, сказав: «Я тебя предупреждал!» Звонила и мать — как ни в чем не бывало. Расспрашивала, что носят «там, у вас на Востоке[1]», передавала приветы от многочислен­ных знакомых и советовала не огорчать отца и поскорее возвращаться домой.

Известие о втором инсульте отца и о том, что тот при смерти, пришло как раз тогда, когда Нэнси, поняв, что с учебой в этом году ничего не выйдет, устроилась рабо­тать на местную киностудию «ассистентом бутафора» — а фактически девочкой на побегушках и прислугой за все.

В живых она отца уже не застала...

Мать в черном траурном платье выглядела особенно утонченной и беспомощной. Она принимала многочис­ленных соболезнующих друзей, изящно рыдала в плато­чек и устроила прием по случаю похорон.

А Нэнси удивлялась — почему она ничего особенного не чувствует? Словно отец умер куда раньше, в тот день, когда умерла ее любовь к Эрику...

На похоронах Эрик стоял рядом с ней и даже попытал­ся взять под руку. Нэнси отдернулась и смерила его возму­щенным взглядом.

Уже дома мать объяснила:

— Ну... ты понимаешь, в глазах окружающих он по-прежнему твой жених. Мы с папой решили никому не рассказывать про твою нелепую выходку и говорили, что ты просто уехала учиться. Он так надеялся, что ты рано или поздно одумаешься и вернешься!

Отец не только надеялся — он сделал для этого все!

Когда вскрыли завещание, выяснилось, что дом он за­вещал жене и дочери — поровну, пополам. Все остальное состояние он оставил «любимой жене Алисии» — кроме трастового фонда, который Нэнси могла получить в два­дцать пять лет, когда она, как значилось в завещании, «по­взросжет и научится с большей ответственностью отно­ситься к близким людям и семейным ценностям». Пока же она могла рассчитывать лишь на сравнительно неболь­шое содержание, которое должно было ей выплачивать­ся в случае, если она будет жить дома, с матерью.

— Вот видишь, как хорошо! — обрадовалась мать. — Те­перь мы снова будем жить вместе!

— Завтра я уеду, — ответила Нэнси. — С работы отпу­стили всего на неделю, да и то с трудом.

— Господи, ну неужели ты до сих пор не можешь мне простить... я уж не помню, из-за чего ты на меня тогда так взъелась?! — с раздражением и обидой сказала мать. — Ну хочешь, я попрошу у тебя прощения?! Могу даже на коле­нях — хочешь? — И тут же со смехом встала на колени и пропела: — Про-сти-и-и! — и еще что-то подходящее к слу­чаю, из оперетты — словно начисто забыла, что ее мужа похоронили только позавчера.

Нэнси стало невыносимо противно.

Первые месяцы в чужом незнакомом городе дались Нэнси не просто. Дома она привыкла модно одеваться, пользоваться дорогой косметикой и не задумываясь тра­тить деньги на какие-то безделушки и развлечения — те­перь все это было ей не по карману.

Но жизнь постепенно наладилась. На работе ее повы­сили: взяли на новый сериал уже бест-боем, старшим по­мощником главного бутафора. Конечно, «я — бест-бой» звучало смешно, но зато платили побольше. Она закон­чила заочное отделение колледжа и получила степень ба­калавра искусств — как и мечтала.

Постепенно жгучее чувство неприязни к матери как-то притупилось — а может, Нэнси просто действительно повзрослела. Через пару лет, на Рождество, она приехала в Хьюстон — и с тех пор приезжала регулярно, раз-два в год.

Несмотря ни на что, у нее по-прежнему оставалось чув­ство, что она приезжает домой. Этот дом, с его картинами и дорогими безделушками, с отцовским кабинетом, с ком­натами, в которых прошли ее детство и юность, с огром­ной кухней, на которой Нэнси привыкла завтракать, до сих пор оставался ее единственным домом. Ведь не считать же домом съемную квартиру в Нью-Джерси с шумными сосе­дями и темной, вечно неубранной лестницей?!

Ну и, чего греха таить, хотелось хоть немного пожить, ни о чем не заботясь. Мать охотно ездила с ней по магази­нам и по салонам красоты, покупала ей модные тряпки и дорогое белье. Этих запасов потом хватало на целый год.

Нэнси продолжала жить своей мечтой — когда ей ис­полнится двадцать пять лет, она получит деньги и уедет учиться. Даже решила не покупать другую машину, когда окончательно вышла из строя ее развалюха. Зачем? Ведь оставшиеся несколько месяцев не страшно поездить и на автобусе.

Когда незадолго до Рождества Нэнси обнаружила на автоответчике сообщение матери: «Нэнси, перезвони мне скорее, я очень жду!» — и через час: «Ну куда ты де­лась?! Перезвони обязательно!» — ей почему-то стало не по себе.

Она перезвонила. Мать стала допытываться, приедет ли Нэнси в этом году на Рождество, а получив ответ: «Не знаю» — воскликнула: «Нет, но ты обязательно должна приехать — это вопрос жизни и смерти!»