Орловщина - Владимир Альмендингер

Состояние тыла армии сыграло очень значительную роль. Уже в самом начале формирования Симферопольского Офицерского полка в конце 1918 года в Крыму была видна неспособность тыла организовать снабжение сравнительно небольших войсковых частей. Поведение чинов тыла, присланных, главным образом, из Екатеринодара, не отвечало обстановке. Это не было местное явление, однако. То же самое было, к глубокому сожалению, и на других частях фронта. Администрация, как военная, так и гражданская, не всегда, была на высоте — бюрократизм, взяточничество, грабежи и т. п. процветали и не пресекались в корне. С продвижением армии вперед в направлении на Москву тыл расширялся и, в упоении успехами, постепенно разлагался. Неожиданный крах фронта, тяжелое и быстрое отступление армий в ноябре и позже, приближение фронта к бывшему глубокому тылу, жившему до сих пор беззаботно под охраной армии, внесло еще большее расстройство в тылу. Характерен в этом смысле рапорт ген. Врангеля ген. Деникину от 9-го декабря 1919 года за № 010464, где он докладывает о положении на фронте Добровольческой Армии. То же самое было и на других фронтах. Капитан Орлов сам, собственными глазами видел это; фронтовое офицерство, испытавшее на себе тыловые порядки, не могло не соглашаться со взглядами Орлова, что тыл прогнил и должны быть приняты какие-то меры для оздоровления его.

Нельзя отрицать еще одно обстоятельство: это — недовольство молодого фронтового офицерства старшим — отсюда мысль об «обер-офицерской революции». Уже во время Великой войны, особенно в конце, можно было это наблюдать — старого кадрового офицерства осталось мало, на командных должностях, до командиров батальонов включительно, были офицеры военного времени — молодежь. В гражданскую же войну проявилось это недовольство особенно, ввиду особого характера войны. Большой процент старших офицеров был далеко не на высоте, не за отсутствием личной доблести, а потому, что они просто не смогли приспособиться к совершенно новой, особенной для них тактике, тактике чистой партизанщины, где личная инициатива, быстрота решений играли главную роль, решали дело. Стоит вспомнить имена молодых генералов Тимановского, Туркула, Манштейна и других. Ген. Деникин, оценивая действия ген. Слащева в Крыму на перешейках, говорит о нем, между иным: «…он обладал несомненными военными способностями, порывом, инициативой и решимостью. И корпус повиновался ему и дрался хорошо… Эта тактика (ген. Слащева. ВА), соответствовавшая духу и психологии армий гражданской войны, вызывала возмущение и большие опасения в правоверных военных…»

Указанные обстоятельства, несомненно, сыграли свою роль, почва для всяких вольных и невольных экспериментаторов была очень плодородна. Попади все дело в руки более опытного и твердого в политическом и военном отношениях человека, чем Орлов, положение Крыма в то время было бы катастрофическим, там более, что, как один из моих корреспондентов пишет, «симпатии всех, надо сказать правду, были на стороне Орлова».

Заключение

В заключение нашего повествования хотелось бы ответить на ряд вопросов. Ответы основываются на уже изложенных данных о жизни Орлова и на анализе важнейших моментов его деятельности.

«Все выступление от начала до конца имело характер неумной авантюры» — определяет ген. Деникин «дело Орлова». С этим определением, зная все происходившее, можно согласиться, но был ли Орлов авантюристом? Таковым он, по нашему мнению, не был. Обстоятельства сломили его волю, он, если можно так сказать, находясь в отчаянном положении, тяжело переживал происходящее, искал выхода, но найти его не мог — его кругозор был слишком ограничен. И в этот момент «пришли ему на помощь»: во-первых, случай, а во-вторых — те, кто ждали момента, чтобы внести смуту в тылу Белой армии. Они воспользовались его именем, его особой, его популярностью, достигли известного успеха и превратили все в авантюру.

Об идейности «орловского движения» говорить нельзя — это не было «движение», руководимое какой-то «идеей», это был «бунт» против сложившегося положения, использованный искусно большевиками, которым, само собой разумеется, он был на руку. Орлов оказался игрушкой в руках большевиков и, наконец, жертвой своего собственного неблагоразумия.

«Обер-офицерская революция» — под таким названием зародился в уме кап. Орлова план, который он пытался позже осуществить. Было ли его выступление «революцией»? Конечно, нет, тем более «обер-офицерской». Если и было недовольство в среде младших офицеров — «обер-офицеров», — то оно не было в такой степени, что могло выразиться в вооруженном неповиновении своим начальникам. В большинстве строевое молодое офицерство было патриотично и исполняло свой долг с самопожертвованием — многие тысячи павших молодых офицеров тому доказательство.

«Бунт», возглавленный кап. Орловым, если даже условно, с очень большой натяжкой, допустить его целесообразность (очищение тыла и усиление обороны армии), не мог быть оправдан ни тогда и не может быть оправдан сейчас. Со способом борьбы нельзя согласиться, учитывая положение фронта и общее политическое положение в те дни на Юге России. Не оправдали его и большевики, не помиловали его: он мог быть впоследствии опасен для них. «Орловщина по существу являлась контр-революционной затеей», — заключает большевик Я. Шафир.

«Бунт» капитана Н. Орлова вошел в историю Белого Движения позорной страницей: начатый по мысли Орлова с благой целью, превратился в авантюру, и в результате пуля чекиста бесславно окончила жизнь честного и доблестного в свое время офицера, пошедшего по скользкому неправильному пути.

В. Альмендингер.

Добавления к статье «Орловщина»

1. К числу лиц, упомянутых в предисловии и воспоминания коих (письма) были использованы, следует прибавить Л. Рубанова, Н. Дахова и И. Губанова.

2. После напечатания второго раздела статьи (№ 61–62) мною было получено небольшое воспоминание от Р., интересное и дополняющее описание первого выступления Орлова в ночь с 21-го на 22-ое января (см. стр. 26). Привожу его полностью:

«Отдельная тракторная 5-дюймовая батарея следовала эшелоном из Севастополя в Джанкой. На рассвете, прибыв в Симферополь (я был караульным начальником ефрейторского караула при орудиях на платформах), наш эшелон был окружен группой около десяти мотавшихся солдат в разных формах во главе с вольнопером с красными погонами и белым кантом. Этот юноша заявил, что мы арестованы и что они — Симферопольский полк кап. Орлова. Я заметил ему, что это глупость — нас 130 человек при 4-х орудиях и 2-х пулеметах. В результате разговора появившегося орловского офицера с нашим командиром батареи, мы простояли целый день в Симферополе при оружии, а ночью орловцы исчезли. Рано утром прибыл на вокзал бронепоезд «Солдат» и около взвода Ольвиопольских улан, а мы вечером двинулись далее на Джанкой.»

3. На стр. 15 (№ 61–62) в строчке 17 снизу следует читать: «в двадцатых числах декабря 1919 года». [в настоящем файле исправлено — valeryk64]

В.В.А.

Примечания

1

Здесь уместно привести выдержку из книги: «Марковцы в боях и походах за Россию», т. 2-й, стр. 229: «Сибирский батальон стал формироваться в апреле 1919 г. из офицеров, служивших в Сибирских частях и желавших ехать в армию адм. Колчака, в которой был большой недостаток в офицерах. Записью и сбором руководил ген. — майор Гаттенбергер, уполномоченный на это адм. Колчаком. Записавшиеся стояли в Таганроге. К началу октября 1919 г. был сформирован батальон четырехротного состава с пулем. командой и хоз. частью. Командиром батальона был назначен ген. Гаттенбергер. Предполагалось в октябре б-н отправить пароходом во Владивосток, но ввиду неудач на фронте отправка его затянулась, а затем и отпала. В ноябре б-н был переброшен в Новороссийск.

2

Интересный момент, характерный для Слащева и тогдашней обстановки, сообщает князь. Перед тем, как случилось его назначение, произошло по сообщению князя следующее. Ген. Слащев, приехавший в Севастополь, остановился в гостинице «Кист». Рано утром князь был разбужен, и явившийся к нему кап. Мизерницкий, начальник конвоя ген. Слащева, передал просьбу генерала прибыть к нему в гостиницу. «Войдя в апартаменты генерала, вижу его быстро идущим ко мне навстречу, и, остановившись в трех шагах от меня, рапортуя по уставу, он представляется мне, — пишет князь. — Признаюсь, я смутился. Но этого, видимо, оказалось генералу мало, и он, все так же официально, стоя на вытяжку, вдруг говорит: — «Предлагаю Вашему Высочеству взять оборону Крыма в свои руки, мой корпус всемерно вас поддержит, с моряками я сговорюсь. Армия разваливается. Ей нужно новое имя — имя, связанное с Добровольческой Армией и с прошлым нашей Империи». — Я поблагодарил генерала за внимание и категорически заявил ему, что я в такой роли не только не подготовлен, но и не представляю себе, как такая идея могла придти ему в голову. — «Из всех Вы единственный, который остался с нами, все… ваши за границей, за границей, за границей и Вел. Князь Николай Николаевич — Ваш Отчим, которого мы ждали. К кому нам обращаться? К тому же мы вас знаем по Николаеву, мы вас оценили и полюбили». — Я повторил мой категорический отказ от предложенной мне великой чести и также категорически просил Слащева оставить этот разговор между нами, что генерал мне и обещал.»