Мышеловка на Эвересте (СИ) - Данила Врангель

Давай, давай, давай, давай!!!

Расправь крыло, несущее безумие рассудку вопреки, пытающего разум отчего, когда и почему неясность происходит с каменным умом стекла, что волокном вошло в полёт машины ценою смерти миллиардов судеб, плывущих реками ночными, печальными плотами, которым танец смерти стал родным и близким, он словно матери вечерний поцелуй.

Да, да, да, да!!!

Нисколечко не менее того, что чувствует душа, и происходит, в отличие от сладостных картин, поющих арии церковных хоров, водившим хороводы по полям безумия, искавшего подарок жизни, но не найдя его приставить пистолет к виску не пожелавши, войдя в жестокий штопор духовности, искавшей смысл, которого не может быть в природе ощущений и не имеющих такого текста, что писан может быть на лбу Вселенной, не знающей семантики потуг, цепляющейся за волокна песен любовных танцев и счастливых огненных ночей, лениво проползающих под лунным леном льда любви.

Нет, нет, нет, нет!!!

Лавина лазера линейной линии лиричной лирой логики литературы лицензию лояльности либерализма ловит лакомым листком ликера лотоса, который всегда в том месте, где Шакьямуни пировал, летая линией любви лесбийской и отрицая пол, который не имеют самолеты тоже, взлетевшие стремительно и столь же быстро падая в нирвану смысла и опустошения, летящего всегда с тобой, дающего увидеть, что же это там, в линейности ленивой лоно любит, и почему небес крылатый свет не манит стекловолокно, радара луч впускающее податливо и сексуально, как фаллоса священное горение, оазиса любви и сказочной феерии нирваны, которым нет имен.

12

— Поэтому, - продолжил блондин, - я и хочу просить её о некоторой помощи. Как вы считаете, она согласится?

— Мне сложно сказать, - ответил представитель. - Я вообще её толком не знаю, так уж получилось. Она импульсивна как её трактаты. И столь же противоположна.

— Вот это-то мне как раз и необходимо, - молвил писатель. - У меня закончилось безумие. Я его чем-то испугал, и для меня всё стало понятным и простым, чего не было никогда. Я страшно поумнел, и это мне совсем не нравится. Я боюсь инструкций. А у меня они есть на все случаи. Вползли самостоятельно, и безумия не испугались, а оно ушло.

— Вы хотите занять у неё сумасшествия?

— В некотором роде. Она настоящая сумасшедшая, настолько сумасшедшая, что её безумие заразно для того подобия, которое попадается ей на пути. Мне кажется, я попался. И только потому, что мой разум тотализировал своё присутствие.

— Не думаю, что я помогу вам в отношении характера Паркер. Он прописан в её произведениях. Думаю, там больше, чем скажет её мать.

«Ветер вечной юности»

Непреодолимость мягко уступила и широко открыла завесу ливня звездного дождя, который слепил и чарующе сковывал волю, не желающую, но принужденную. Взрыв сверхнового откровения разбросал бессмысленную форму, оставив чувственный хаос пылающими углями неопределенности, откровенной, не маскирующейся в демонах, и открывшей двери безумия, которых никогда не было.

Мысль скользнула трепетной дорожкой и понеслась по бездне, оставив позади себя педантичные ворота стабильности растерянно распахнутыми и смотрящими вслед улетающему смыслу, бьющемуся и пульсирующему, как взбесившийся аналог Большого Взрыва, прорвавшегося сквозь сингулярность, и расширяющегося навсегда и навечно.

Иглы разума прощупывали восприятие, выискивая матрицу опознавания, не находили её и свёртывались в клубочек юных, только что родившихся ежей, принявшихся танцевать на лезвии бессмысленности и радостно смеяться в своем множестве, которое взмахнуло веером одиночества и целовало себя, ласково глядя на танцующие иглы, убежавшие от разума и нашедшие свое прибежище, которое всегда на горизонте счастливого безумия и всегда с тобой, всегда рядом, всегда протянет руку нежности.

Ветер настойчиво подхватывал поцелуи и кидал их в струи своих потоков, неся размножение и любовь цепной реакцией необратимости происходящего естества брачной ночи истинно влюбленной пары.

Пылающая комета безумного великолепия неслась сквозь миры и окрашивала их в лазурный цвет свежего, утреннего индиго.

13

— Знаете, возможно, вы уже попали в поле её внимания более широко, чем в сетевой переписке, - сказал представитель, с любопытством рассматривая кошку, которая пыталась возле компьютера поймать мышь.

— Вы так думаете? - спросил блондин и машинально провел рукой по небритому лицу.

— Посмотрите на монитор.

— Ну?

— Я думаю, там что-то есть относительно вас.

— Вы имеете в виду то, что я сейчас говорю?

— Ну конечно.

— Это ещё ничего не значит. Когда текст пишу я, то для меня персонажи как бабочки, наколотые на булавку.

— Для неё нет. Для неё этот мир божественен.

«Богиня тьмы и света»

Лунный дождь яростным камнепадом крутил смерч голубоглазых тайфунов, мерцающих окнами светящихся автономностью небоскребов, целующихся глазами окон в сиреневом сиянии ночного мегаполиса, ждущего свою любовницу на страстное рандеву, которое назначено так давно, что страсть ожидания превращалась в наваждение единения.

Она летела как птица над океаном, вся из себя, пылая страстью волшебства неведомого.

Где, где, где ты... Тот милый утренний мираж, нисколько не боящийся пустот души, где атмосфера стынет как костер угасший, прошлое зовя, надеясь Вечность целовать всегда, как алый парус на горизонте нарисованных миров, цветущих райским садом, железные цветы которых цветут нейлоновой зарей и адом урбанизма, живя в себе и проползая ранними рассветами куда-то в неизвестность.

Она летела. Она летела... Она летела прямо на рассвет ориентиров горизонта, которые тайфуном расцветая так ждали встречи, что не верили себе, но ждали, ждали, ждали... Мерцая светофором галогена и тьмой души туманом расцветавшей, взрастившей юность вечную, которая истоков не искавши, всё знала обо всем сама в себе.

Да, да, да, да!!! Она летела! Смерти вопреки, что за углом сидела, улыбаясь и щуря карие глаза в рассветах городов, рассыпавших огни вдоль лона лунной линии любви лелеявшей лекарством лилий ласковых лавину лазерной лазури ландшафт летальности, что неизбежен и пока невидим горизонтам света, вдыхавшим кокаин рассветов, горящих призрачно ночной усталостью опавшей листьями неведомой любви.