Комната воды - Кристофер Фаулер

– Дедушка, я совсем не зарабатываю. У меня нет денег на другую квартиру.

– Тебе нужно нормальное жилье, настоящий дом, безопасный и светлый. Я же говорил, что помогу тебе материально, – но прошу, не называй меня дедушкой.

– А ты намерен вечно оставаться молодым только потому, что Артур на три года младше и не скрывает своего возраста? Какая уверенность в себе! Ты всегда знал, кем хочешь быть, а вот у меня не было об этом ни малейшего представления. – Потушив сигарету, Эйприл на мгновение задумалась. – Иногда я боюсь, что просто не смогу существовать за порогом этой квартиры. Кажется, как только я выйду на улицу, сразу же растворюсь в воздухе.

Полицейские наблюдательны поневоле. Мэй заметил, что квартира отражает душевное состояние хозяйки, – неподвижно-аккуратные стопки стерилизованной посуды, вилки, в идеальном порядке развешанные на штативе для сушки. Здесь Эйприл могла управлять своим окружением, а там, снаружи, ее подкарауливал пугающий до тошноты беспорядок. Внучке Мэя было всего двадцать три, но душевная травма оказалась слишком глубокой, и девушка опасалась, что так и не сможет прийти в себя. В детстве Эйприл была необузданной, хулиганистой, шумной, неопрятной – этакое дитя природы. Поглядывая на отполированные полки с книгами, расставленными корешок к корешку, на коврики и полотенца, жесткие от чрезмерной стирки, Мэй не находил и следа непослушной девчонки, которую так любил. Проблема осложнялась тем, что не подлежала обсуждению. Смерть матери Эйприл была запретной темой; разговор о ней потребовал бы признания вины, а это могло бы разрушить существующее между ними шаткое доверие. Возможно, придет время, когда погружение в прошлое окажет врачующее действие, но пока деду и внучке приходилось старательно обходить события ужасной ночи, пролегавшие между ними, словно разверстая шахта.

– Артур убежден, что в нашем отделе ты будешь прекрасным офицером по связям. Он считает тебя очень восприимчивой молодой особой. По его мнению, далеко не всему можно научить – что-то должно быть заложено в самом человеке. Он бы не стал предлагать для этой программы тебя, не будь он уверен, что ты справишься.

Эйприл подняла глаза, словно бы увидела его только сейчас, и на мгновение Мэю показалось, что он мог бы склонить ее на свою сторону.

– Дядя Артур. – На ее лице мелькнула тень улыбки. – Я помню аромат его трубки. После его посещений я часто находила под подушкой конфеты, а в доме еще долго пахло эвкалиптом.

Брайант всегда верил в Эйприл, даже в самые тяжелые периоды. Он настоял на том, чтобы она побывала у одной из его старейших подруг, Мэгги Эрмитедж, главы Колдовского собрания святого Иакова-старшего, знавшей толк в человеческой природе не меньше, чем в белой магии. Мэгги накрыла своими ладонями ладони Эйприл, после чего сказала Брайанту, что девушка боится потерять самоконтроль и что ей необходимо как можно скорее поверить в себя. Колдунья предупреждала, что, утратив эту веру, человек легко становится добычей могущественных сил – возможно, дьявольских. Так Мэгги подтолкнула Брайанта и Мэя к решительным действиям, и детективы сговорились вывести любимую внучку в широкий мир.

– Но ты хотя бы подумаешь над этим? Мы готовы вводить тебя в курс дела постепенно. Сначала можешь работать на полставки, потом, если дела пойдут, мы возьмем тебя в команду. У тебя появятся новые друзья.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. – Эйприл постучала по пачке очередной сигаретой. – Дженис сказала, что вы расследуете убийство.

Мэй с облегчением переменил тему:

– В том-то и штука, что это не похоже на убийство. Артур решил помочь старому приятелю, но лучше бы он этого не делал. Мы не знаем ни мотива убийства, ни причины смерти, у нас нет ни отпечатков пальцев, ни других зацепок – ничего.

В девушке проснулось любопытство.

– Ты всегда говорил, что каждый убийца оставляет следы.

– Да, но, к несчастью, все в этом доме покрыто толстым слоем пыли. Я надеялся, что мы сможем изучить микроволокна, проведя лазерное сканирование пола, но шансы что-нибудь найти невелики, а анализ обойдется недешево. Если Раймонд Лэнд узнает, на что Артур готов пойти ради друзей, он придет в ярость. Ладно, по крайней мере, мы снова вернулись в родные стены.

Эйприл улыбнулась:

– Наверное, ты тоже побаиваешься открытого пространства. Это вообще очень английская черта – привязанность к знакомым местам. Жертва жила в Кентиш-Тауне, да? Кстати, ты знаешь, что в среде уличных банд его называют К-Таун? Это потому, что на главной улице дети охотятся за лотерейными билетами. Наркодилеры продают кетамин,[14] заворачивая его в эти билеты. Представляешь, дети вдыхают порошок прямо с ладони и никто не обращает на них внимания. Местные называют это кошачьим валиумом.

– Откуда ты все это знаешь? Ты же не выходишь из дому.

– Нет, но у меня есть друзья.

– Видишь, какую пользу ты могла бы нам принести? Мы с Артуром совсем потеряли связь с внешним миром. У него, правда, есть осведомители среди бродяг и других асоциальных элементов, но вряд ли те, кто занимается телепатией на панели или в мусорном баке, могут служить ценными источниками информации. Просто подумай над нашим предложением, Эйприл, – это все, о чем мы просим.

– Понимаю. Обещаю подумать.

Ее внимание уже отвлекли шелковистые белые розы на подоконнике. Она тут же бросилась выстраивать их в один ряд, словно карандаши, и едва прореагировала на молчаливый уход дедушки.

– Она права, это очень английская черта – поменьше выходить из дому, – произнес Брайант, вешая над заваленным бумагами столом бангкокскую колотушку для изгнания духов. – Мой отец гордился этим домоседством, носил его как кокарду. «Снимай куртку, ничего хорошего тебя на улице не ждет»; «Ни за что бы не согласился жить в стране, где нету „Мармита“»;[15] «Кажется, пойдет дождь, – посидим-ка дома». Если бы не война, отец так бы и не встретился с людьми из других стран, хотя, конечно, ему приходилось их убивать. До тысяча девятьсот сорокового средняя английская семья не уезжала из дому дальше чем на девять миль. Многие не бывали за пределами своей улицы. А теперь посмотри на нас: не можем усидеть на одном месте дольше двух минут. Эйприл выправится, вот увидишь. Всему свое время – не нужно на нее давить.

Артур вынул из своего шкафа молоток для колки ирисок и прибил изображение тасманийского псоглавого демона рядом с завязанной узлом веревкой из человеческих волос, попавшей сюда с китобойного судна. Каминную полку Брайант украсил тибетской диковиной – оправленным в серебро черепом, в чьих глазницах, точно отполированные бельма, поблескивали два лунных камня. Следом явились несколько экземпляров «Восточноанглийского трактата о мирской магии», сборник эссе Г. К. Честертона и распространяемый частным образом том под названием «Садоводческие секреты жены викария». Вскоре ослепительно новый кабинет Брайанта напоминал эзотерический сельский музей.

– Нация торговцев. – Саркастически усмехаясь, Артур взял со стола письмо. – Жадные мелкие собственники.

– Что на сей раз? – вяло отозвался Джон, неохотно отрываясь от экрана компьютера. Постоянные монологи напарника служили своего рода звуковым фоном их офисной жизни.

– Да эти риелторы, Гаррет и Мосс. Опять принялись за старое. На Балаклава-стрит им поживиться не удалось, так теперь они преследуют какого-то божьего одуванчика с соседней улицы. За отсутствием других подозреваемых по делу Сингха я бегло просмотрел досье этих типов. Куча жалоб от местных жителей, пара исковых заявлений, дошедших до суда, но никаких обвинений так и не предъявлено.

– Надеюсь, ты не лазил в мой компьютер? – осторожно спросил Мэй.

– Ты не поверишь, но информация водится не только в интернете. Я всего лишь переговорил с другими жертвами этих проходимцев.

Брайант снова уселся на стул. Хотя радиатор обдавал его ноги раскаленным воздухом, на нем было больше одежды, чем обычно. «Рубашка, свитер, пиджак, пальто и этот мерзкий шарф, который он отказывается выбросить, – дивился Мэй. – Шарф связала для него Альма, и он не в силах с ним расстаться». Бедная квартирная хозяйка была в отчаянии из-за того, что Артур отказался от ее услуг, а Джон никак не мог набраться смелости поговорить об этом с напарником.

– Само собой, Лондон всегда кишмя кишел такими типами, – продолжал Брайант. – На редкость себялюбивый город. Веками корабли, груженные сокровищами со всего света, входили в Темзу, но две трети их грузов так и не покидали пределы доков. При всей нашей хваленой честности, мы – нация отъявленных воров. Я слышал истории о фабрикантах, которые во время бомбежек весьма неохотно отпускали рабочих в убежища, поскольку боялись, что упадет производительность труда. Они до последнего момента отказывались включать сирены, якобы радея за экономическое выживание города.