Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 5. Освобождение шпиона - Данил Корецкий

— Ты извини. Я, наверное, глупо себя веду, — сказа Пуля, с аппетитом уписывая вторую дольку ананаса. — Пытаюсь выглядеть старше — опытной, повидавшей, что ли. А получается глупо. Но я не расстраиваюсь на самом деле, ты не думай. Это просто гормоны, это пройдет, я знаю. Я раньше была другая. Во время каникул могла целую неделю на улицу не выходить. Читала, рисовала. Мечтала себе о чем-то… Была влюблена в Олега Меньшикова, представляешь?

Леший хрюкнул утвердительно. Никакого Олега Меньшикова он не знал. Наверное, певец.

— Мальчишки в школе казались мне тупыми и жестокими, какими-то гоблинами. Многие, в общем-то, гоблинами и были, и остались… А ты был какой? Ну, в юности, в детстве?

— Обычный, — сказал Леший. — Гоблин. Сидел на последней парте. Курил на заднем крыльце школы. На большой перемене бегали с друзьями в «стекляшку» на Малый Власьевский.

— А что такое «стекляшка»?

— Пивнуха. Ну, не ресторан, а такая забегаловка, стеклянный павильон типа. В советские времена таких много было.

— Не видела ни разу, — сказала Пуля.

— Много потеряла.

— Ты серьезно?

— Нет, — сказал Леший.

Она помолчала.

— А ты тогда, в детстве, уже знал, что будешь диггером?

Леший выгреб себе в тарелку остатки «цезаря» и бросил сверху остывший антрекот. Чего-то он вдруг резко проголодался.

— Даже слова такого не слышал, — сказал он с полным ртом. — Да его и не придумали еще, наверное, в те времена. Мы с Пашкой Глушаковым хотели в Нижневартовск смотаться.

— Зачем?

— Не помню уже. Денег шальных хотелось. Приключений.

— Нижневартовск, — Пуля пожала плечами. — Даже звучит как-то… уныло. А вот я всегда знала, что буду архитектором. С пятого класса.

— Небось на «отлично» училась.

— В общем-то да.

— А как же тогда с этими диггер-готами связалась? Они ж там все сплошь извращенцы с калеченной психикой. Один Рыба этот ваш чего стоит…

Пуля рассмеялась.

— Не поверишь. Я была в него немного влюблена. В него, в Рыбу. Гормоны, говорю тебе.

Леший посмотрел на нее и налил себе еще водки.

— Налей и мне, а? — попросила она. — Ну, не жмоться. Я буду вести себя паинькой, обещаю.

Леший капнул и ей чуть-чуть. Пуля выпила, некоторое время посидела с открытым ртом и вытаращенными глазами. Потом сказала:

— Я ему даже сказать не успела об этом. Бедный Рыба. Тут Крюгер подвернулся, тут такое началось…

— А потом подвернулся Леший, — сказал Леший. — Гормоны.

Она слабо улыбнулась.

— Глупо, я понимаю. Просто еще тогда, когда ты у нас в квартире… Ну, читал маме всякие нотации, говорил ей про меня… Еще тогда мне как-то удивительно хорошо стало, спокойно. Я тогда из-за Реснички напугана была, не знала, что мне делать, как быть со всем этим. А тут у меня даже чувство юмора проснулось. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — соврал Леший.

Ему и горько вдруг стало, и вместе с тем приятно. Девочка явно ошиблась в партнере, это ясно. Но он хотя бы смог ее уберечь от Реснички, что тоже не мало значит.

— Вредный какой!..

Она обежала низкий столик, бухнулась к нему на колени лицом к лицу, расставив по-кавалерийски ноги. Уложила его большие грубые руки на свои бедра, обняла за шею, поцеловала долго, обстоятельно. Потом вдруг уткнулась лбом ему в грудь, прошептала:

— Но ты ведь не наврал мне про тайный город? Правда есть такой? Где-то там, глубоко?

Он взял ее лицо руками, поднял, поцеловал.

— Истинная правда, малышка. Только на фига он тебе нужен? Ты ведь отличница, пай-девочка, во всяких Венерах Милосских разбираешься.

— Не знаю. Но я ведь архитектор как-никак…

— Будущий архитектор.

— Ладно, будущий. Мне все равно интересно. Там ведь, наверное, красивые дома? Красивые улицы. Это ведь так, Леший?

— Как тебе сказать. — Леший усмехнулся. — Вряд ли они красивые. Хотя я в этом плохо разбираюсь. Красиво — некрасиво. Я не архитектор.

— Но там день и ночь должны гореть огни. Яркие, разноцветные. Это красиво. И у домов нет крыш. Потому что каждый дом упирается прямо в небо, держит его на себе. — Она потерлась щекой о его щеку. — Дома там очень прочные. И еще там очень тихо. Все люди спокойные, уравновешенные. Очень основательные такие. Потому что на них все держится. В буквальном смысле. Они не подозревают, правда, об этом. Просто они так живут… Поддерживают нас как бы. Я все правильно говорю?

— Ну-у. В самую точку, — сказал Леший.

— Вот. Там еще есть ночные клубы. Они открыты круглосуточно, потому что под землей всегда ночь. И подземные жители танцуют в этих клубах очень неторопливые, очень медленные танцы. Потому что они никуда не торопятся. Ты представляешь себе это?

— Чего мне представлять, — сказал Леший. — Я все это видел. И даже танцевал там как-то очень медленный фокстрот.

— Один?

— Один.

— Бери в следующий раз меня с собой. Фокстрот в одиночку не танцуют.

— Я всегда танцевал в одиночку, — возразил Леший.

— Это неправильно…

Пуля не дала ему ответить, обхватила его рот горячими мокрыми губами, с силой вжалась в него, выгнулась. И не отпускала, пока ее тело не заходило ходуном у него в руках.

г. Москва. Управление ФСБ

— Есть кости, значит, есть трупы, — сказал Евсеев, перебирая только что отпечатанные на принтере фото. — А раз есть трупы, должно быть уголовное дело. Это как дважды два… А вот ловушка, пусть примитивная, но это тоже покушение на убийство! А это чей след?!

— Напишите рапорт, чтобы на четвертый уровень направили следственную бригаду, — криво улыбнулся Леший.

Но Евсеев пропустил шутку мимо ушей. Именно шутку. Как совет эти слова никто из присутствующих не воспринял. Да и за пределами кабинета к ним отнеслись бы точно так же.

— Ого, а это еще что такое?

Евсеев долго смотрел на одну из карточек, затем протянул ее Лешему. Тот только скользнул по ней взглядом, даже не стал брать в руки.

— Это деревянный болван, — сказал он. — Идол. Предмет культового назначения.

Евсеев поднял на него удивленные глаза.

— Так это у них что-то вроде жертвенника, выходит?

— Что-то вроде, — согласился Леший.

— А кости…

— Это не детские кости, Юра.

Леший, сидевший до этого как изваяние, пошевелился на стуле, развернулся к Евсееву.

— Слушай. Ты меня знаешь давно, не то что мои стрельцы-тоннельщики. И ты не будешь думать, что я тебе впариваю сказку тысячи и одной ночи, как принято у некоторых диггеров. Ведь так?

— Ну, — сказал Евсеев, пряча фото в папку и откидываясь в кресле.

— Так вот, это не дети. Детей там никаких нет и не было. Это те самые карлы, которых мы с Хорем видели в 2002-м. Подземные карлики. Помнишь, я рассказывал тебе — как прятался от Неверова в «минусе», как увидел там одного такого урода, как пошел за ним?.. А потом мы с Хорем отбивались от них, их там сотни были, помнишь?

Евсеев внимательно смотрел на него. Он честно старался вспомнить, он даже оперся локтями о стол и помассировал указательными пальцами лоб над бровями. И, кажется, вспомнил.

— Да, — сказал Евсеев. — Что-то такое припоминаю. Пойми, я тут просто…

Он поводил руками в воздухе, как бы извиняясь за то, что сидит в своем кабинете на Лубянке, за стандартным столом из серой ДСП, с тремя такими же стандартными стеллажами и портретом президента на стене, а не в каком-нибудь подземном бункере, где каждую минуту случаются чудеса.

— Значит, ты считаешь, что все это дело рук тех самых… карликов?

— Да, — сказал Леший и посмотрел на него.

— Хорошо. Карлики. Они там живут как бы… Размножаются. Вырезают какие-то народные орнаменты на опорных сваях и приносят друт друга в жертву… Кстати, что там с этим идолом? Что он в руках держит? Не автомат, случайно? И у него что-то похожее на звезду вырезано, мне показалось…

— Да, — сказал Леший.

— Пентаграмма. Выходит, они еще и сатанизмом увлекаются, эти твои карлики. Карлики-сатанисты.

— Мне нас… — Леший замолк и поправился: — Мне все равно, что там вырезано. Это не мы с Рудиным вырезали. В общем…

Его лицо приняло обычное железобетонное выражение.

— Я вижу, ты мне не веришь.

— Верю, — сказал Евсеев. — Я помню, ты мне рассказывал про карликов. И я верю, что ты что-то такое видел… Потому что я знаю тебя. Но другие… Огольцов, например. Толочко. Они не знают.

— Ну, и что с того? — хмуро отозвался Леший.

— Они — начальство. Твое и мое, товарищ майор, — напомнил Евсеев'. — Наше дело доложить, их дело — принимать решения.

Леший выпрямился, привычно почесал шею под воротником непривычной сорочки.

— Они, блин, такого дерьма разведут вокруг этого капища!.. — с тоской произнес он. — Вот честно: лучше бы я ничего никому не говорил! Молчал бы, как рыба об лед! И Рудину наказал бы держать язык за зубами…