Тайны «Семи грехов» - Валерий Ильичёв

— Пока не очень. Разочарования в жизни бывают у каждого.

— Вот тут ты ошибся, писатель. Я разочаровался не в жизни, а в смерти. Это вас похлеще будет. Жизнь всегда можно попытаться исправить, а смерть итоги навсегда подводит.

— Это на философию потянуло послевчерашнего покушения?

— Уже наслышан? Не удивительно: по «ящику» мой расстрелянный «мерс» в разных ракурсах показывали. Ваши коллеги-журналисты расстарались. Да ещё вякнули: «В Москве произошло покушение на известного преступного авторитета Дымова, по кличке „Дым“. Вот сволочи!»

— А разве это не так?

— А хоть бы и так! Не хочу я остаться в памяти людей как «известный преступный авторитет». Вчера, после стрельбы у «Октябрьского поля» я призадумался и сказал себе «Ну вот, Гриша, и прозвенел первый предупредительный звоночек. В этот раз ты чудом уцелел. А если бы покушение удалось, и тебя нет? То что останется? семью я не заводил, потому как рано понял, что все бабы сволочи. Ну да ты это наверняка и сам знаешь. Недвижимость и деньги мигом растащат партнеры. Останется лишь роскошный памятник, поставленный благодарными братками. Да ещё в архивах спецслужб сохранят мои фотки в обнимку с артистами, чтобы их держать на коротком поводке. Не густо!»

— А от меня, что вы хотите?

— Напиши обо мне книгу. Жизнь мою опиши: детство неприкаянное и голодное, две «ходки» в зону за кражу и грабеж, и о том как в конце концов стал я уважаемым человеком и людям помогал.

— Почему именно я?

— Я за тобой давно наблюдаю. Книги обе, тобой написанные, купил и прочитал. Лихо закручено. Да и репортажи твои газетные мне нравятся: ты знаешь о чем умолчать следует. Разве я не прав? Вспомни свой очерк о Бобре. Ведь тогда мое имя даже упомянуто не было. А ведь был повод. Но ты поостерегся — и правильно сделал.

— Я просто придерживаюсь правила, что виновники может признать лишь суд.

— Брось, Илья Антонович, мне лапшу на уши вешать. Уж я-то внимательно криминальные репортажи о своих знакомых читаю. Это для широкой публики ты герой и правду-матку режешь. А мне-то ясно, как Божий день, где ты себя останавливаешь. Мне именно такой человек нужен: и талант есть, и лишнего болтать не будет.

— А если я не соглашусь?

— Такого быть не может: деньги хорошие предложу. Да и отказ тебе дорого обойдется. Мне бы не хотелось переходить к угрозам. У нас с тобой сейчас доверительные отношения. Зачем ты хочешь все испортить?

«Придется согласиться. Да и деньги мне не помешают. Смогу опубликовать за свой счет новую книгу. Это совсем неплохая идея».

— А сколько вы мне заплатите?

— Вот это уже деловой разговор. Десять тысяч долларов считай уже твои.

— Ну что же, я согласен. Но мне нужен материал для книги. Вы должны рассказать яркие эпизоды из своей жизни. А уж я их скомпоную и изложу в наиболее ярком виде. Мне придется встречаться с вами ежедневно в течение хотя бы двух недель.

— Это исключено. После покушения я залягу на дно. Эту засвеченную даже перед тобой квартиру, я сейчас покину. И кроме двух верных мне людей никто знать не будет, где я нахожусь.

— А как же быть?

— Сделаем проще. Я наговорю несколько кассет о своей жизни. И через неделю их тебе передадут. Обо всех эпизодах, за которые я уже оттянул срок, можешь писать во всех подробностях и не жалеть красок. Тем контрастнее будет описание моего перерождения и благотворительности деятельности. Ну да не мне тебя учить.

— Ну хорошо. Напишу я эту книгу. А если издательства откажутся печатать?

— Не городи чепухи! С любым издательством, как и с таможней, я договорюсь. Это мои заботы. Еще выпьешь? Нет. Ну и правильно. Голова у писателя как и у бизнесмена должна быть ясная. Сейчас тебя проводят и отвезут, куда скажешь. А кассеты через недельку получишь через моего человека.

Сидя в машине, Волин с тоской думал: «Все вокруг меня и Дыма связывается в тугой мистический узел. Сначала меня приглашают понятым на место убийства сподручного Дыма. В тот же день оказываюсь свидетелем на него покушения. И, наконец, соглашаюсь писать книгу об этом преступном авторитете. Уж не прелюдия ли это к новым событиям, угрожающим моему спокойствию?»

И литератора невольно передернуло от тревожного предчувствия.

Перед тем как лечь спать Косин ещё раз заглянул в платяной шкаф: «Кожаный чемодан на месте. А вдруг он уже пуст?» И вопреки пониманию, что картина не могла испариться, вновь, щелкнув замками, приоткрыл крышку. На него смотрели семь пар немигающих глаз.

«Эти дамы и господа словно застыли в напряженном ожидании: „А что же будет дальше?“ Я бы и сам хотел это знать. И как эта мазня может принести богатство и удачу? Дурак я! Поверив в какую-то сказку, вляпался в грязную историю с убийством. Хорошо еще, успел унести оттуда ноги».

Косин осторожно закрыл чемодан, погасил свет и прилег на диван. Диск луны, напоминающий раскаленную сковороду, завис прямо перед его окном, заполнив комнату мрачным желтоватым светом. В темных пятнах инопланетного рельефа явно угадывались неправильные черты лица небесного наблюдателя, бесстрастно взирающего на распростертое на диване тело пытающегося заснуть убийцы. Не выдержав, Косин вскочил и проворно захлопнул тяжелые шторы. Теперь едва пробивающийся сквозь плотную материю лунный свет, смешавшись с ночной темнотой, едва позволял угадывать очертания расставленной вдоль стен мебели. Косину, беспокойно вглядывающемуся в покрытые мраком знакомые предметы, внезапно показалось, что шкаф, стол и стулья начали менять привычную форму, прямо на глазах превращаясь в причудливых монстров, угрожающее разевающих на него пасти. Сдавленное от ужаса горло не позволяло вскрикнуть и воззвать о помощи. И в этот момент, из-за шкафа выплыла фигура старухи Флеровой. Она вся светилась, словно кто-то густо натер её фосфором. И от этого холодного сияния тьма в комнате слегка отступила, вернув мебели прежний привычный вид. И Косин с невольной благодарностью протянул руки навстречу своей нежданной спасительнице. Выцветшие от времени глаза Флеровой смотрели на него с печальным сочувствием. Казалось время остановилось, и Косин не знал, как долго, продолжалось молчаливое созерцание погубленной им днем старухи. Наконец, видение внятно и четко произнесло: «Продай картину! Завтра утром избавься от нее! Иначе пожалеешь!» И тут же фосфорическая фигура заметалась по комнате словно ища выхода. Она, шарахаясь, подлетала к шкафу, натыкалась на стулья, перекатывалась, кувыркаясь, через стол пока, как мечущаяся муха, случайно не вылетела в открытую форточку.

Косин вскочил и бросился вперед к окну. По пути, наткнувшись на стул, больно ушиб большой палец. Резко раздвинув шторы, начал пристально вглядываться в залитый лунным светом двор. Но вокруг не было ни души. Словно насмехаясь над его бессильной попыткой угнаться за привидением, два кота, взобравшихся на крышу соседнего дома, разразились пронзительным мяуканьем, напоминающим издевательский хохот. Раздосадованный Косин схватил со стола, недоеденный с вечера очерствевший кусок хлеба и с силой метнул в сторону беспокойных животных. Краюха, описав дугу, упала посредине двора. И коты, не обратив внимание на безрассудную выходку отчаявшегося студента, неторопливо затрусили в сторону чердачного окна. Один из них плавно перебирая мягкими лапами, на бегу нетерпеливо спросил:

— Послушай, Анатас, неужели он поверил, что старуха и впрямь простила его и явилась давать полезные советы?

— А как же было не поверить, когда ты так ловко придумал придать призраку неземной фосфорический свет. К тому же люди охотно верят в то, во что хотят верить.

И глядя на довольную кошачью физиономию стажера, Анатас с насмешкой прикинул: «Да и не только люди!»

А стажер не унимался:

— Значит, завтра студент пойдет продавать картину?

— Непременно. Мы не можем позволить, чтобы эти «Семь грехов», вокруг которых и заворачивается затеянная нами интрига, залеживалась без дела.

— А какой приличествующий обстановке облик мы примем завтра?

— Как тебе нравится человеческое тело?

— Тьфу, какая мерзость. Как только они могут любоваться этим вместилищем микробов и продуктов разложения?

— Привыкай, Себ. Если хочешь из стажеров стать профессионалом, придется терпеть и приспосабливаться к их формам жизнедеятельности.

Коты один за одним юркнули в проем пропахшего пылью и плесенью чердака старого дома.

Проснувшись, Косин опасливо осмотрелся. Но в залитой утренним солнцем комнате ничто не напоминало ночного феерического видения.

«До чего же ярким был сон, который я так легко принял за реальность. И привидится же подобная ерунда!»

Косин опустил ноги с дивана на холодный паркет и тут же сморщился от боли в ноге. Взглянув на распухший большой палец, студент почувствовал как внутри словно что-то оборвалось и от страха тело покрылось холодными неприятными мурашками: «Значит фосфорическая старуха — не игра воображения, в приходила сюда на самом деле. Чего она хотела? Требовала продать эту окаянную картину. Предупреждала о беде! Придется подчиниться. Да и зачем мне эта бездарная мазня! А на вырученные за неё деньги куплю лотерейные билеты. Вот тогда и проверим, приносит картина удачу или нет».