Поднятые на белой кошме. Ханы казахских степей - Турсун Султанов

Порядок размещения людей в орде подробнее всего описывается в книге Мухаммада ибн Хиндушаха Нахчивани „Дастур ал-катиб фи тайин ал-маратиб“, законченной вчерне в 1360 г. В разделе „О назначении йуртчи“ он пишет так: „Одно из главнейших дел нужных для государства и управления делами султанства то, что государю в летовках и зимовках, на привалах, станциях и охотничьих стоянках, и вообще в каждом месте, где он остановится, отводится определенный йурт, с тем, чтобы царевичи, эмиры, везиры, инаки и государственные сановники и сподвижники его величества, увидев этот йурт, знали каждый, где его собственный йурт и где остановиться; пока не назначен йурт государя, до тех пор и их йурт не определяется. Так, например, царевичи располагаются по правую сторону и близ государя. Улусные эмиры также располагаются по правую сторону, которую называют „бараунгар“; везиры же и члены дивана располагаются на стороне „джаунгар“, т. е. по левую сторону царского йурта; инаки — вокруг государя, а сановники государства, если они из тюрок, идут в йурт эмиров, а если они из таджиков, то — в йурт везирей. Битикчии, сайиды, казии, имамы и муллы останавливаются перед (походною) соборною мечетью…“ [Мухаммад ибн Хиндушах, л. 232б-233а].

При представлении хану соблюдались определенные формы придворного этикета: представляемый должен был снять с себя оружие, не касаться порога и веревок шатра, говорить с ханом, преклонив колено и т. д. Этикеты монгольского двора, придворные празднества и церемонии с той или иной степенью полноты описаны у Плано Карпини, Гильома Рубрука, Ибн Баттуты и др. Не вдаваясь в подробности, отмечу лишь, что ханский двор (орду) являлся не просто политическим центром государства, но он одновременно служил и своеобразным государственным университетом, где проходили свою школу государственные мужи. Рассказывается, что был некий неотесанный человек по имени Элджидай, который, нарушив обычай, вступил в связь с наложницей своего старшего брата Илукз-нойона. Илукэ хотел убить брата, но тот убежал от него и прибыл к Угедей-хану (правил в 1229–1241 г.). Угедей попросил его у Илукэ, и Илукэ подарил его хану. Этот Элджидай постоянно ходил в ханской ставке, пишет Рашид ад-Дин, „изучил правила хорошего тона, придворные обычаи и искусства и постепенно превратился в уважаемого эмира“ [Рашид ад-Дин, т. 1, кн. 1, с. 95].

Во время торжественных церемоний хан восседал на троне, который также являлся одним из основных символов верховной власти. Согласно описанию китайских авторов, трон Чингизхана был „как сиденье проповедника в буддийском монастыре и также украшен золотом“ [Мзн-да бзй-лу, с. 187, прим. 405]. А вот трон внука Чингиз-хана Гуюка (правил в 1246–1248 г.) представлял собой настоящее произведение искусства. Трон размещался внутри огромного шатра из пламенно-красного пурпура на высоком помосте из досок; он был „из слоновой кости, изумительно вырезанный; было там также золото, дорогие камни, если мы хорошо помним, — вспоминает Плано Карпини, — и перлы; и на трон, который сзади был круглым, взбирались по ступеням. Кругом этого седалища были также поставлены лавки, где госпожи сидели на скамейках с левой стороны, справа же никто выше не сидел, а вожди сидели на лавках ниже, притом в середине, прочие же сидели сзади их“ [Плано Карпини, с. 77]. Этот замечательный трон, по словам Плано Карпини, был сделан одним из пленных русских мастеров по имени Козьма. Исключительной роскошью отличалась орда Хулагуида Газан-хана (правил в 1295–1304 г.) и орда Джучида Узбек-хана (правил в 1313–1341 г.). В частности, трон Газан-хана был „золотой“ и усыпан жемчугом и яхонтами; он размещался внутри „золотой палатки“, поэтому ставка Газан-хана называлась „Орду-и заррин“ („Золотая орда“, „Золотая ставка“). Над постройкой „золотой палатки и золотого престола“, по свидетельству Рашид ад-Дина, везира и историографа Газан-хана, в течение трех лет трудилась большая группа знаменитых мастеров и искусных зодчих [Рашид ад-Дин, т. 3, с. 189–190].

Не всегда ханский трон представлял собой деревянное богато украшенное кресло с ножками. Для многих государей троном служила установленная на возвышении подушка, устланная богато вышитой золотом и украшенной драгоценными камнями подстилкой. Сзади и по бокам ее, чтобы было на что опереться, ставили вертикально также три хорошо набитые круглые подушечки. Поэтому в сочинениях средневековых мусульманских авторов нередко можно встретить выражения типа: такого-то усадили на „четырехподушечный Престол“; такой-то утвердился на „подушке царствования“ и т. п. В источниках упоминается также „походный трон“ (тахт-и раван); он представлял собой нечто вроде балдахина с колонками, раскрашенными и позолоченными, который может закрываться при плохой погоде.

Внешних символов царской власти было немало. Автор настоящих строк не ставит перед собой задачу дать их полный перечень с историческими примерами; но напоследок упомяну здесь еще о двух важных символах власти — знамени и хутбе. Знамя хана водружалось в ханской ставке. У Чингиз-хана, согласно известиям средневековых авторов, было большое совершенно белое знамя; у Мухаммада Шейбани-хана, основателя государства Шибанидов в Средней Азии, также было белое знамя. На знамени некоторых государей имелись изображения, надписи и т. п. В частности, на знамени главы династии Кара-коюнлу, или туркмен Черного барана (1378–1469), было изображение черного барана, откуда, между прочим, и название этой династии. Высшее число знамен, которое могло быть у одного хана, было девять. Девять знамен было, кстати сказать, у Чингизхана, у первых казахских ханов, у верховного предводителя моголов Чагатаида Махмуд-хана (правил в 1487–1508 г.).

Хутба — проповедь по пятницам и в праздничные дни в мечети с упоминанием имени царствующего государя, на которого призывалось благословение божье. Право хутбы принадлежало сначало исключительно халифу. Со второй половины IX в. это право, считавшееся в мусульманском мире основным внешним признаком независимого государя, стали присваивать себе местные мусульманские владетели, а с XIV в., по мере того как ислам становился официальной религией в западных монгольских улусах, — и Чингизиды. В редких случаях делали поминания также покойных мусульманских владетелей рядом с живым государем, в память каких-либо великих заслуг этих лиц, вроде того, как было постановлено поминать на хутбе Хулагуида Газан-хана при его преемнике Улджайту-хане (правил в 1304–1316 г.) и умершего Шибанида Убайдулла-хана (правил в 1533–1339 г.) как идеального правителя в духе мусульманского благочестия.

Сословие султанов составляли очень разные люди. И, конечно, не каждый раз ханом выбирался самый храбрый, умный и щедрый из них. Да и природа каждого султана, сделавшегося ханом, проявлялась по-разному. Бывало, ничем особым от своих собратьев не отличавшийся султан, становился отменным ханом; а бывало и так, что добрый и справедливый в начале своего царствования правитель впоследствии превращался в крутого тирана. Испытание властью — одно из самых тяжких испытаний, и вхождение во власть — это обычно путь в неизведанное. Но все же было немало правителей, которые еще с отроческого возраста проникались искренним желанием осуществить идеал справедливого царя. И это настроение замечательно метко передают слова потомка Бабура, Великого Могола Ауренгзеба (правил в 1659–1707 г.): „…родившись по воле Провидения сыном государя и предназначенный для престола, я рожден не для себя одного, но для общественного блага, чтобы доставить моим подданным покойную и счастливую жизнь, поскольку это совместимо с правосудием, высшей властью и безопасностью государства“ [Бернье, с. 136].

5. Закон и насилие в практике престолонаследия

Принцип престолонаследия.

Порядок преемства власти.

Формы перехода верховной власти.

Узурпация власти.

Формулы обоснования узурпации.

Подставные ханы и ханы-самозванцы.

Выше (раздел 2) мы рассмотрели обстоятельства восшествия на престол первых четырех преемников Чингизхана, источники права на власть, и можем обоснованно утверждать, что в Еке Монгол улусе (таково было официальное название государства монголов с 1211 г.) единственно правовым основанием для получения сана хана служила принадлежность претендента к „золотому роду“, однако четкого законодательства о престолонаследии не существовало. Сам основатель монгольской династии Чингизхан был за то, чтобы власть в государстве переходила в руки самого достойного члена „золотого рода“, к какому бы из четырех царских домов (дом Джучи, Чагатая, Угедея, Тулуя) он ни принадлежал. Свою приверженность именно к наследственно-династическому принципу передачи верховной власти независимо от степени родства нового суверена с предыдущим он со всей определенностью высказал еще в 1219 г. Когда на совещании перед походом на земли современного Казахстана и Средней Азии Чингизхан назначил Угедея своим наследником, Угедей выразил опасение, что его дети и внуки будут люди без достоинств и не смогут наследовать престол. Чйнгиз-хан сказал: „Если у Угедея народятся такие потомки, что хоть травушкой-муравушкой оберни — коровы есть не станут, хоть салом окрути — собаки есть не станут, то среди моих-то потомков ужели так-таки ни одного доброго и не родится?“ [Сокровенное сказание, с. 186].