Все предельно - Стивен Кинг

Естественно, рассеян. Будешь рассеянным, получив мое особое письмо со всеми этими кружочками, треугольниками, завитушками, кривульками и еще Бог знает чем.

Колонка Неффа, далее сообщалось в статье, отличалась от остальных материалов «Пост», газеты в высшей степени консервативной. Я не говорю, что они призывали сажать на электрический стул людей, которые три года получали пособие по безработице и по-прежнему не могли найти работу, но наверняка намекали, что и такая точка зрения имеет право на существование. Полагаю, Нефф был тамошним либералом. Колонка его называлось «Всего понемногу» и речь в ней шла об изменении отношения властей Нью-Йорка к юным матерям-одиночкам, предполагалось, что аборт — не всегда убийство, что дома для бедных, возводимые на окраинах — рассадник ненависти. К концу жизни он писал колонки о военных расходах, спрашивал, почему теперь, когда из всех врагов остались одни террористы, нужно вбухивать в армию миллиарды долларов. Говорил, что лучше потратить эти деньги на создание новых рабочих мест. И читатели «Пост», которые распяли бы любого, кто осмелился такое сказать, доброжелательно воспринимали эти идеи в интерпретации Неффа. Потому он писал с юмором. Потому что он умел обаять читателя. Возможно потому, что он был ирландцем и завсегдатаем «Барни стоун».

Вот так. Я пошел домой. Где-то по пути повернул и в результате попал в центр города. Зигзагами переходил с бульвара на бульвар, пересекал автостоянки, и все время видел Эндрю Неффа, усаживающегося в ванну и надевающего на голову пластиковый мешок. Большой, объемом с галлон, какими пользуются, чтобы сохранить свежими продукты, купленные в супермаркете днем или двумя раньше.

Он был веселым. Обаятельным. И я его убил. Нефф прочитал мое письмо, и его содержимое пробралось ему в голову. Судя по тому, что я прочитал в газете, специальным словам и символам потребовалось три дня, чтобы уломать его проглотить таблетки и забраться в ванну.

«Он этого заслужил».

Так отозвался мистер Шарптон о Шкипере и не ошибся… в тот раз. Но заслужил ли Нефф? Что он такого натворил, о чем я не знаю и чего не раскопали газетчики? Растлевал маленьких девочек? Толкал наркотики? Издевался над слабыми, как Шкипер? Бегал за кем-то с тележкой для продуктов?

«Мы хотим помочь тебе использовать твой талант на благо всего человечества», — говорил мистер Шарптон, и, конечно, сие не означало, что я должен отправлять к праотцам человека, который полагал, что министерство обороны тратит слишком много денег на «умные» бомбы. Такая паранойя только для фильмов с участием Стивена Сигала и Жан-Клод Вам-Дамма.

Потом у меня возникла идея… пугающая идея.

Может, «ТрэнКорп» хотела его смерти именно потому, что он высказывал такую точку зрения?

Может, они хотели его смерти, потому что люди, не те люди, начинали думать о том, что он писал.

— Это безумие, — вырвалось у меня, и какая-то женщина, которая разглядывала витрину магазина, обернулась и неодобрительно глянула на меня.

В два часа дня я добрел до публичной библиотеки. Ноги болели, голова раскалывалась. Я все видел этого парня в ванной, с морщинистыми стариковскими сиськами, заросшими седым волосом, от обаятельной улыбки не осталось и следа, ее заменил взгляд, устремленный в никуда. Я видел, как он надевает на голову пластиковый мешок, бубня под нос мелодию песни Синатры (возможно, «Мой путь»), как затягивает тесемки мешка на шее, как смотрит сквозь него, словно сквозь запотевшее окно, чтобы убедиться, что режет вены, а не что-то еще. Я не хотел этого видеть, но ничего не мог с собой поделать. Мой прицел Нордена превратился в телескоп.

Библиотека располагала компьютерным залом, где любой желающий за скромную плату мог выйти в Интернер. Мне пришлось и записаться в библиотеку, но я не возражал. Библиотечная карточка никому еще не мешала, лишний документ, удостоверяющий твою личность всегда мог прийтись очень кстати.

Мне хватило трех долларов, чтобы найти Энн Тевиш и подробности ее смерти. Статья о ней начиналась, когда я это увидел, у меня засосало под ложечкой, в нижнем правом углу первой страницы, потом продолжалась на странице некрологов. Профессор Тевиш была очень милой дамой, блондинкой, тридцати семи лет. На фотоснимке держала очки в руке, словно хотела, чтобы люди знали, что она их носит… но и хотела, чтобы люди видели, какие красивые у нее глаза. От этого мне стало грустно, почувствовал я и вину.

Смерть ее удивительным образом напоминала смерть Шкипера.

Она ехала домой из университета, уже стемнело, может, чуть торопилась, потому что хотела приготовить ужин, но, в конце концов, чего плестись, если дорогая сухая, а видимость прекрасная. Ее автомобиль, с номерными знаками «ФАНАТ ДНК», я это знал, слетел с дороги, несколько раз перевернулся, падая с насыпи. Она была еще жива, когда кто-то заметил горящие фары и нашел ее, но надежды на спасение не было. Она получила травмы, несовместимые с жизнью.

Алкоголя в крови Энн Тевиш не обнаружили, с мужем она жила дружно (детей не было, спасибо тебе, Господи, за маленькие одолжения), поэтому о самоубийстве не могло быть и речи. Всеми помыслами она стремилась в будущее, даже говорила о покупке компьютера, чтобы отметить получение гранта на новые исследования. Она отказывала работать на компьютере с 1988 года: потеряла важную информацию на вышедшем из строя твердом диске, и с тех пор компьютерам не доверяла. Пользовалась ими на работе в случае крайней необходимости, но не больше того.

Коронер причиной смерти назвал несчастный случай.

Профессор Энн Тевиш, биолог-клиницист, находилась на передовых рубежах борьбы со СПИДом. Другой ученый, из Калифорнии, сказал, что ее смерть может удлинить поиски эффективного лекарства на пять лет. «Она была ключевым игроком, — отметил он. — Умная, да, но, кроме того, она, как никто другой умела объяснить поставленную задачу, а такое дано далеко не всем. Энн объединяла людей. Ее смерть — огромная потеря для десятков тех, кто знал и любил ее, но еще большая потеря для дела, которым она занималась».

Без труда нашел я и Билли Унгера. Его фотография занимала первую полосу выходящей в Стовингтоне «Уикли курант», а не ютилась на странице некрологов, возможно, потому, что в Стовингтоне знаменитости были наперечет. Генерал Уильям Унгер, воевал в Корее, за проявленные мужество и героизм его наградили Серебряной и Бронзовой звездами. В администрации Кеннеди служил заместителем министра обороны и в то время был одним из самых ярых ястребов. Убивайте русских, пейте их кровь, берегите Америку ради парада у универмага «Мэйсис» на День благодарения, в таком вот духе.

Потом, когда Линдон Джонсон взял курс на эскалацию войны во Вьетнаме, Билли Унгер резко изменил свои взгляды. Начал писать письма в газеты. Поставил под удар свою карьеру, говоря о том, что войну мы ведем неправильно. Дальше — больше. Заявил, что не следовало воевать во Вьетнаме. А где-то в 1975 году высказался в том духе, что вообще не надо воевать. И большинство вермонтцев с ним в этом соглашались.