Игнац Деннер - Эрнст Гофман

― Это ты, Андрес? Ради Господа милосердного, которому ныне вверил я мою душу, сжалься надо мною! Спаси меня, тогда ты спасешь от вечного проклятия и мою душу, ибо смерть близка, но не завершено еще покаяние.

― Гнусный притворщик! ― вскричал Андрес. ― Ты уже погубил сына и жену. А теперь сатана, видно, подсылает тебя на мою погибель. Отстань, от меня. Подыхай, валяйся тут, как падаль.

Андрес столкнул его было обратно в канаву, но Деннер завопил:

― Спаси отца твоей жены Джорджины, которая молит сейчас за меня перед троном Всевышнего!

Андрес вздрогнул, при имени Джорджины обуяла его печаль. Он почувствовал сострадание к губителю своего счастья, а потому обхватил Деннера, с трудом взвалил себе на спину и отнес домой, где дал ему лекарств. Вскоре Трабаккио-младший очнулся от забытья и вот что поведал.

Смертный ужас охватил его перед казнью, он понимал, что теперь ничто уже не спасет его от костра. В безумном отчаянии он схватился за железную оконную решетку, принялся ее изо всех сил трясти, и вдруг та осталась у него в руках, так как крепи оказались расшатаны. Лучик надежды озарил его душу. Под башней, куда его заперли, был сухой ров; Трабаккио посмотрел вниз ― мгновенно пришло решение: броситься вниз, чтобы разбиться или спастись. От цепей удалось освободиться без особого труда. Спрыгнув с окна, он потерял сознание, а когда очнулся, было уже светло, с неба ярко светило солнце. Оказалось, что упал он в густой бурьян меж кустов, но руки-ноги были все же либо сильно ушиблены, либо вывихнуты, поэтому почти не шевелились. Слепни и оводы накинулись на его полунагое тело, в кровь искусали, а он был не в силах даже отмахиваться. Так прошел мучительный день. Ночью он сумел выползти из канавы, ему посчастливилось добраться до лужицы, из которой он жадно принялся пить воду. Это придало сил, и он с большим трудом, но все же доковылял до леса, который начинался у Фульды и простирался почти до графского замка. Так он добрался до канавы, где его и нашел Андрес. Он совершенно выбился из сил, еще через несколько минут Андрес не застал бы его в живых. Не думая о том, что делать с беглым преступником, Андрес уложил Трабаккио в дальнюю каморку и принялся выхаживать его, но делал это осторожно, чтобы никто ничего не заметил; сынишка же, привыкший во всем повиноваться отцу, тоже хранил тайну. Через какое-то время Андрес спросил Трабаккио, сказал ли он правду, будто является отцом Джорджины.

― Да, это правда, ― ответил тот. ― Когда-то я выкрал из-под Неаполя одну юную красавицу, она родила мне дочь. Сам знаешь, Андрес, главнейшей тайной моего отца был чудодейственный бальзам, что приготовлялся на крови из сердца ребенка, которому исполнилось девять недель, девять месяцев или девять лет, при этом надо, чтобы ребенок был передан родителями знахарю добровольно. Чем ближе ему ребенок по родству, тем живительнее бальзам, он способен даровать омоложение, а еще с его помощью можно делать искусственное золото. Потому-то мой отец и убивал собственных детей, я тоже был готов безо всякого зазрения совести пожертвовать дочерью ради тех же целей. Однако жена каким-то образом заподозрила недоброе, на исходе девятой недели она вдруг исчезла, и лишь спустя многие годы я узнал, что она умерла в Неаполе, а дочку Джорджину взял приемышем злой и жадный трактирщик. Потом я узнал, что вы поженились, разведал, где живете. Теперь сам понимаешь, Андрес, откуда мое особое расположение к Джорджине и твоим детям, ― все объясняется моей черной магией. Но с твоим чудесным спасением, произошедшим по воле Господа, все переменилось, тебе обязан я своим глубоким и полным раскаянием. А шкатулку, которую я некогда отдал твоей жене, ту самую шкатулку, что я по приказу отца спас от огня, можешь взять себе и сохранить для сына.

― Шкатулку? ― вскричал Андрес. ― Но ведь Джорджина вернула ее в тот злосчастный день, когда свершилось это бесчеловечное убийство.

― Верно, ― отозвался Трабаккио. ― Джорджина не могла знать, что шкатулка вновь возвратилась к вам. Загляни-ка в большой черный сундук, что стоит в коридоре, там на дне и сыщешь ее.

Открыв сундук, Андрес и впрямь нашел шкатулку, ту самую, которую когда-то получил от Деннера на сохранение.

Недоброе чувство шевельнулось в душе у Андреса: уж лучше бы околел этот Трабаккио в канаве, подумал он. Правда, раскаяние разбойника выглядело неподдельным, он целыми днями сидел в каморке за чтением благочестивых книг и отвлекался лишь затем, чтобы позабавить маленького Георга, в котором души не чаял. Однако Андрес оставался начеку и при первом же случае открыл свой секрет молодому графу, который весьма подивился превратностям судьбы Трабаккио. Шли месяцы, наступила осень. Андрес все чаще ходил на охоту, оставляя сына с дедом и старым лесничим, которого также посвятил в свою тайну. Однажды вечером, когда Андрес вернулся с охоты, старый лесничий отвел его в сторонку и шепнул:

― Худого гостя ты приютил. Кое-кто, не к ночи будь он помянут, приходит к нему через окошко и так же уходит, после него только дым клубится.

Андреса при этих словах будто громом ударило. Он догадался, что все это значило, особенно когда лесничий рассказал ему о странных голосах, которые несколько дней кряду слышались из каморки Трабаккио, ― едва стемнеет, там начинается вроде бы перебранка; вот и сегодня, когда дверь каморки приотворилась, старику померещилось, будто промелькнул в щели человек в пурпурном плаще с золотым шитьем, человек этот вылетел из окошка.

Сильно разгневался Андрес; зайдя к Трабаккио, он повторил слова старика и добавил, что, если Трабаккио не бросит свою бесовщину, пускай пеняет на себя ― сидеть ему опять в тюрьме. Тот даже бровью не повел, лишь жалобно проговорил:

― Ах, дорогой Андрес! Мой отец и впрямь еще здравствует, он приходит сюда и несказанно мучает меня. Он хочет, чтобы я пренебрег спасением души моей и вновь вернулся к нему, но я не поддался; он вряд ли еще раз объявится здесь, ибо увидел, что его власть надо мною кончилась. Поэтому, сын мой, не тревожься понапрасну и позволь мне дождаться смертного часа здесь, чтобы предстать перед Богом раскаявшимся грешником и добрым христианином.

С этих пор непрошеных гостей у Трабаккио не замечалось, однако глаза его, похоже, вновь начали разгораться и улыбался он порою уже не кротко, а с какою-то издевкой. Во время ежевечерней молитвы с Андресом Трабаккио нередко вздрагивал, ежился, по каморке проносился невесть откуда взявшийся сквозняк, который ворочал странички молитвенника и даже вырывал его из рук Андреса.

― Безбожник, отродье сатанинское! ― прикрикивал Андрес. ― Опять ты, старик, принялся за свою бесовщину? Чего добиваешься? Изыди, нету надо мной твоей власти! Поди прочь!