Желтое облако - Василий Ванюшин

Киджи пил холодный, кисловатый кумыс; вокруг было шумно, весело. Внимание его привлекал правнук Ертыса, юноша лет восемнадцати, с черными, как угольки, бойкими глазами. Он не отходил от радиоприемника и угощал собравшихся музыкой. В этом году юноша поступал в институт, и ему уже надо было быть в Москве. Но он задержался на два дня, чтобы увидеть большую воду в пустыне.

…Проснулся Киджи оттого, что рядом кто-то говорил, тихо и вкрадчиво. Киджи открыл глаза. В комнате было темно. Около кровати кто-то стоял.

— Что, машины пришли? — поднял голову Киджи.

— Нет. Извините, что разбудил вас. — Киджи узнал голос правнука Ертыса. — Я уже второй раз слышу по радио… Вчера в это же время… И вот сейчас: «Говорит Стебельков, говорит Стебельков», а больше ни слова. Откуда это? Я знаю, кто такой Стебельков.

Киджи не понимал спросонок, о чем говорит юноша. В темноте светилась шкала радиоприемника и слышалось его тихое гудение.

— Через полчаса снова повторится, — сказал юноша.

Киджи посмотрел на свои часы — было семь часов двадцать пять минут по московскому времени.

— Это будет через пять минут, потому я вас и разбудил, — опять извиняясь, сказал юноша.

— Послушаем, — Киджи отыскал свой магнитофон и придвинулся к приемнику.

Юноша тихо и как бы между прочим сказал, что он очень любит радио, сам сконструировал этот приемник, он принимает любую станцию.

— Пять минут прошли. Я не сбивал настройку…

Киджи включил микрофон.

Стояла тишина, и слышалось только монотонное гудение. Вдруг раздался мужской голос, он ясно произнес:

— Слушай, Земля! Говорит Стебельков, говорит Стебельков… — и смолк. Раздался дрожащий свист, как будто настройка сбилась. Юноша хотел что-то сказать, Киджи знаком руки удержал его. Свист прекратился. После непродолжительной паузы он возобновился, и так повторялось несколько раз. Порой Киджи казалось, что он различает быстро произносимые невнятные слова, временами звуки напоминали журчание ручейка или чириканье воробьиной стаи, но в общем это был вибрирующий свист. Приемник смолк. На этой волне больше не удалось услышать ни звука. Киджи закрыл футляр магнитофона.

— Включите свет, — попросил он. — Что ж мы сидим в темноте?

Вспыхнула лампочка. Бойкие глаза юноши блестели.

— Как вы думаете, что это?

Киджи помнил, что один из многих космических кораблей, находящихся в полете, носит имя Стебелькова. Юноша не знал этого или забыл.

— Я думаю, мы слышали голос одного из космонавтов, — сказал Киджи. — Но в вашем приемнике что-то не в порядке. Прием очень неустойчивый.

— Приемник хороший, — сдержанно сказал юноша.

— Ладно, выяснится. Не думаю, что только мы с вами слышали этот голос. Я буду в Москве и поинтересуюсь.

— Мне хотелось бы самому знать, — сказал юноша. — Тут есть что-то таинственное, потому я даже свет не включал — при свете все становится будничным.

— Романтика, — улыбнулся Киджи. — Я тоже из таких, только моя романтика немножко посуровее.

За окном раздался шум подошедших машин.

Вернувшись в Москву, Киджи позвонил Новосельскому. «Нечто любопытное из радиосвязи с космосом» заинтересовало профессора. Через несколько минут Киджи появился в его кабинете.

— Евгений Викторович, если вы скажете, что космический корабль имени Стебелькова, отправившийся в сторону Сатурна, ведет передачи на Землю ежедневно в девятнадцать и девятнадцать тридцать по московскому времени, то я зря вас побеспокоил.

— Вы опять путаете, — сказал Новосельский и отодвинул от себя бумаги, лежавшие на столе. Вдруг он, что-то вспомнив, спросил торопливо: — Длина волны — двадцать один сантиметр?

— Да, двадцать один, — вяло ответил Киджи. Он был разочарован: ничего неизвестного для Новосельского не существует. — Что это за станция?

— Не знаю. Думаю, что не наша.

— Но откуда вам известна длина волны?

— Предположение. Двадцать один сантиметр — эта длина должна стать чем-то вроде международного, в галактическом смысле, эталона. На нее легче всего наткнуться жителям других миров. Такова резонансная длина волн водорода, а водород — самый распространенный в звездном мире элемент. Но рассказывайте, рассказывайте же скорее, Лео, откуда вы взялись, с чем пришли?

— Я был на открытии канала Казсиб, и там в одном поселке… Не буду дальше объяснять, вижу, что не зря побеспокоил вас. Я записал радиопередачу на магнитофонную ленту. Могу продемонстрировать.

— Пожалуйста.

Киджи включил свой магнитофон. Раздался голос: «Слушай, Земля, говорит Стебельков…».

Новосельский вздрогнул и поднялся, опираясь руками о стол. Он побледнел, глаза его смотрели не мигая, будто перед ним появилась некая адская машина, которая издавала свист перед тем, как взорваться…

— Стойте! Выключите! — крикнул он. — Дайте сюда ленту. Ваш аппарат не годится… Все дело в скорости.

Новосельский выдвинул ящик стола — там стоял магнитофон. Киджи понял, что означает вибрирующий свист — это те же слова, но переданные в записи на большой скорости. Теперь они оба волновались одинаково и долго возились с магнитофоном, мешая друг другу. Но вот круг начал медленно вращаться. Первые звуки были просто скрежетом с жутким басовым завыванием. Потом вдруг заговорил обыкновенный человеческий голос. Он произвел такое впечатление, словно воскрес мертвый, встал и заговорил.

Ум сначала не отреагировал на услышанное, первые слова не остались в памяти — важен был прежде всего голос, но все остальное воспринималось, как спокойный рассказ человека, вернувшегося из длительного путешествия.

ГОВОРИТ СТЕБЕЛЬКОВ

1

…Наш корабль летел по круговой орбите. Слева была видна Луна. Ее изрытая поверхность с ярко освещенными гребнями гор и черными впадинами плыла мимо окна. Острые пики вершин, блестящие, длинные, были нацелены прямо в борт корабля, казалось, корабль вот-вот заденет их, распорет себе обшивку. Круглые цирки чернели и местами сверкали, словно огромные драгоценные кольца. Потом выплыла темная коричневая равнина.

Море Дождей, узнал я. А вот и цирк Архимеда.

Я сообщил на Землю: «Иду на посадку в районе цирка Архимеда». Закрылся в скафандре. Воздух из кабины выкачивался в освободившиеся от горючего баки. Предстоял самый ответственный момент — спуск. Двигатели были выключены. Корабль летел еще горизонтально, но уже при минимальной скорости. Скоро он снова примет вертикальное положение, но уже хвостовой частью к Луне. Тогда надо включить тормозные двигатели и плавно прилуниться.

Луна стала сползать вниз. Впервые я увидел ее не над собой и не сбоку, а под ногами. Я включил тормоза и дал еще одну радиограмму.

В этот момент видимость исчезла. Ракету окутало желтое облако, оно клубилось за стеклами иллюминаторов. Я был в недоумении и подумал, что это, вероятно, лунная пыль, ее подняла струя газов от тормозных двигателей.

Однако не верилось, чтобы так высоко поднялась густым облаком пыль.

Желтизна рассеивалась, стала просвечиваться и скоро совсем исчезла. Снова я увидел Луну, спокойную и безучастную. Откуда же на такой высоте взялась пыль? Не было времени задумываться над этим. Внизу кольцевой хребет кратера грозно выставил острые зубья вершин, он был похож на крепостную стену с башнями и бойницами. Море Дождей имело мрачный пустынный вид. Холодно сверкали Кавказ и Апеннины. Дальше виднелись мелкие кратеры и цирки, как оспины на лице. Луна ждала гостей, распахнув свою обезображенную грудь с глубокими, бескровными, как у мертвеца, ранами расщелин, с громадными рубцами горных хребтов, местами похожих на оголенный позвоночник, с многочисленными язвами цирков и кратеров.

Я впервые летел на Луну. Я, разумеется, просмотрел все кинопленки, отснятые первыми путешественниками на спутник Земли, слушал их рассказы. Иные космонавты даже восторгались лунными пейзажами, они были там очевидцами необыкновенного по красоте зрелища. Сейчас лично я не присоединялся к их восторгам. Мертвое не может быть красивым. Самый пустынный и самый холодный уголок Земли был в тысячу раз приветливей «лучшего» района Луны с самым красивым названием, придуманным людьми на Земле.

Но что за фокус! Я снова увидел пыль, теперь уже в своей кабине. Как она могла попасть в наглухо закупоренную кабину? Она была не желтой, как исчезнувшее облако, а сероватой. Обшивка в кабине дрожала, местами обвисла. Я, неуклюжий в скафандре, поднял руки и ухватился за обшивку над головой. Но — удивительное дело! — заклепки дрожали, шатались и вываливались из металлического корпуса корабля, как гвозди из трухлявого дерева. Сыпалась серая зола. Обшивка срывалась. В корпусе образовались дыры, и в них проглянуло черное небо.