Невская битва. Солнце земли русской - Александр Сегень

У него самого в голове закружилось, будто он выпил добрый кубок хмельного пива. А уже подходили к нему христосоваться — отец и братья, другие родственники, гости-князья, соратники в боях, вот подошел и будущий тесть:

— Христос воскресе, Александре Ярославичу!

— Воистину воскресе, Брячиславе Изяславичу!

— А я тебе таких соколиков и ястребов в подарок привез, что всё зудит, невтерпеж показать! — выпалил князь Полоцкий, и видно было, что он не хотел говорить этого, а само не утерпелось и сорвалось с уст.

Александр рассмеялся, и ему тоже невтерпеж стало поглядеть на ловчих птиц, до которых он был страстный любитель.

— А прямо сейчас, после крестоцелования, можно?

— Конечно, можно! — радостно воскликнул будущий тесть. — Я прямо сейчас повелю отнести их всех к тебе в хоромы, а тотчас след за крестоцелованием мы туда и отправимся!

В сей миг Александру показалось, будто между ними нет или почти нет разницы в возрасте — таким юношеским воодушевлением пылало лицо сорокалетнего Брячислава. И с того мига все его мысли стали вертеться вокруг соколиков и ястребов, каковы там они, непременно должны быть очень хороши, раз Брячиславу так не можется их поскорее предъявить.

— Господи помилуй. Господи помилуй. Господи помилуй… — пытался он по наущению писаний Владимира Мономаха отогнать от себя суетные мечтания, но думы о ловчих птицах назойливо терзали его душу, не давая бедной прорваться к божественному. Эти мечты мешались с мечтами о невесте, наделяя образ Саночки нарядным кречетовым оперением — белоснежным с пестринами, пушистым и трепетным. И уж казалось, крестоцелование не наступит вовеки.

Но наконец наступил и этот прощальный час пасхальной ночи, когда человечество потянулось к знаменитому кресту епископа Меркурия, который почитался чудодейственным — зрячим. В концы его были залиты частички святых мощей апостола Андрея Первозванного, Словенских учителей Кирилла и Мефодия, а также святой Анны, супруги Ярослава Мудрого. И когда кто-либо подходил к этому кресту для целования, епископ Меркурий сквозь крест видел, какую болезнь следует исцелять или какой недостаток исправлять в человеке сем. Александр раньше только слыхивал о чудесах епископа Смоленского и теперь очень волновался, что скажет Меркурий, просветив его с помощью зрячего креста. А Меркурий уже накладывал крест на подходящих к нему людей, говорил им что-то, а некоторых даже побивал легонько концами креста по голове, по рукам или по груди, а то и по животу. Впереди Александра шли два его стрыя, Борис и Глеб Всеволодовичи, отец очутился далеко перед ними, и Александр видел только, как Меркурий постучал отцу по голове крестом, а что сказал при этом, не слышно было. Вот подошел стрый Борис, встал перед зрячим крестом, и Меркурий молвил ему:

— Ушами лишнее слышишь. Такое, чего и нету.

И постучал концом креста по ушам Бориса Всеволодовича, после чего дал приложиться. Следующим встал Глеб. Ему было сказано так:

— Чреву поменьше угождай. Печень-то вздулась! И постучал Глеба Всеволодовича по печени. Настала очередь Александра, у которого волнение перехлестывало через край. Меркурий заметил это и слегка усмехнулся:

— Полно тебе, Ярославич! Всё хорошо. Расправляй крылья да лети! — И, произнеся сие, Смоленский епископ тяжелым и твердым концом зрячего креста своего больно уклюнул Александра Ярославича сперва в правое, потом в левое плечо. У князя аж дыхание перехватило от боли — в самые плечные косточки попал Меркурий. Он приложился губами к холодному серебру креста и отошел прочь.

Боль быстро прошла, а восторг остался и рос, будто из ушибленных крестом плеч и впрямь стали расти крылья. Отойдя в сторону, он теперь хотел посмотреть, как обойдется зрячий крест с его невестою. Вот подошел Брячислав. Меркурий нахмурился и стал много чего-то говорить будущему Александрову тестю и по многим местам его постукивать: и по лбу, и по груди, и по животу. Потом еще долго шли люди, пока не иссяк мужеский поток, затем пошли жены и девы. И еще долго пришлось ждать, пока не подошла ко кресту Александра Брячиславовна. Ярославич замер в ожидании, но Меркурий лишь усмехнулся, ничего не сказал Саночке, ни по чему ее не пристукнул, а сразу подал крест к целованию.

— Вот и слава Богу, чиста, ничего в ней нет для зрячего распятия, — весело произнес стоящий уже поблизости от Александра князь Брячислав. — Ну что же, свет-Ярославич, идем ли мои крылатые подарки глядеть?

Глава седьмая

КРЫЛАТЫЕ ПОДАРКИ

Нашел я того монаха, искать которого направил меня Ярославич. За три дня мы с Яковом всё изъездили от торопецких окраин до Селигерского озера, по пять раз одно и то же место истоптали копытами своих коней, а всё же не зря я с собой прихватил Якова с его нюхом. Днем в Великую субботу он учуял по запаху и отыскал мертвое тело в овраге. Звери ему уже успели лицо съесть и шею, прочее же тело было нетронуто плотоядными, но все истыкано колющим оружием и полностью обескровлено. Лютый зверь-человек наиздевался над ним как только мог и бросил на пожирание лесным зверям. Мы его, мертвого монаха, завернули в рогожу, привязали к порожнему коню и повезли в субботу вечером в Торопец.

Когда ехали, всё во мне так и переворачивалось — в глазах так и стояло обглоданное лицо монаха с пустыми глазницами. И весь наступающий праздник оттого был мне не в радость. Наконец приехали мы в Торопец, а там весь люд уже в церкви, наступила пора встречать Христа воскресшего. Ну, я сперва пошел переоделся в свежую белую полотняную сорочку и в холщовые синие исподницы, надел праздничные красные сапожки, а поверху — новую свою темно-синюю ферязь. От переодевания настроение мое улучшилось, и я, братцы, уже гораздо веселее отправился к народу в храм Божий. Хотя объеденное лицо все еще так и стояло перед моим взором. Нечасто мне доводилось видывать таковые зрелища, не обвык я еще к образу страшныя смерти. Вот и резало это меня прямо по душе наживо.

К крестному ходу я попал уже только к окончанию, когда идущие впереди к притвору подходили. Так что «Воскресение Твое» только и успел пару раз пропеть. Но потом сумел встать невдалеке от Ярославича и видел, как он и княжна Полоцкая друг друга взорами обстреливали. Меня такие завидки взяли, что и я нашел себе в женской стороне хорошенькое личико, с которым тоже стал переглядываться. Одно только плохо — смотрю, смотрю, да вдруг опять мертвое лицо в голове выскакивает, и тотчас мысль дурная идет — вот, мол, хороша ты, девушка, а если тебя так же мертвую в овраге на съедение оставить… И злюсь на себя, что такое в мысли допускаю, а ничего не могу поделать.

Если бы Александр спросил меня о моих поисках, я бы и доложился, но ему до меня и дела нету, смотрит да смотрит на полоцкую привезёночку. Даже потом, когда христосовались, и то ни о чем не спросил меня. Совсем забыл про своего монаха. А меня любопытство разъедало — откуда он про него знал. Ну, допустим, он ждал его прихода, но как он мог знать о его смерти? Вот уж провидец!

Все мы не без Божьего дара. Яша свистать умеет как никто и нюхать умеет далеко, а еще у него слух вострый — он может землю слушать и угадывать, кто по ней идет — кабан ли, елень ли, волк или пардус[23] какой-нибудь, тако же и зайца, и лису, и птицу разную услышит и отличит. Сего ради и почитается он на Руси у нас наилучшим ловчим. Ратмир вдаль на целое поприще[24] видеть может, Миша кулаком что хочешь разобьет, Быся топоры так мечет, что в любую цель попадет. У меня тоже есть любовь к топору, но в другом веселье — я могу одним топориным ударом древо срубить. Ну если и не одним, то с двух-трех раз запросто срубаю. Меня деревья боятся. Ну и девушки тоже. Мне достаточно заговорить с какой-нибудь, и она уже моя. Ярославич говорит, грех это и надо мне поскорее жениться, но мне почему-то не хочется. Вот он — женится и пускай. Он для семьи создан, а мне в мои осьмнадцать лет еще хочется котом пожить. Ну почто и спешить-то, братцы! Ведь куда ни приедешь, везде возможно найти такую красоточку, с которой и без женитьбы уговориться просто, особенно мне, с моим грешным даром, прости Господи! Он, конечно, не то что у ловчего Якова, но, глядишь, тоже когда-нибудь пригодится.

У Александра же — великое множество дарований. Он и стрелу пустит точнее других, и силач, почти как я да Миша-новгородец, и зоркий, и быстролетный, но главное — дан ему дар Божий всё заранее предугадывать. Бывало, задумается и скажет: «Сейчас Ратмир в двери войдет». Глядь — и впрямь Ратмирка входит, а ждали его не ранее чем завтра, допустим. Или в другой раз молвит: «Чую, завтра снег пойдет». Откуда бы снегу взяться — тепло еще, осень только-только настала, солнце листья золотит на деревьях… А на завтра вдруг почернеет все кругом, холодное дыхание и из черных туч — белое кружево…

Теперь вот он угадал про убийство монаха…

А когда к нему подошел Брячислав христосоваться, я неподалеку стоял и сразу, как только зашла речь про ловчую птицу, навострил ушки. У меня, как и у Ярославича, особая любовь к соколиным и ястребиным ловам. И сразу всё внутри зачесалось, до того захотелось поскорее поглядеть на полоцкие подарки. Но до этого еще следовало пройти через зрячий крест епископа Меркурия. Вот уж и впрямь — испытание! Я, конечно, заранее знал, что он мне скажет. Ну, так и получилось. Посмотрел он на меня с великой укоризной и сказал: