Брет Гарт. Том 4 - Фрэнсис Гарт

Он содрогался, думая о вчерашнем побоище, которое — теперь в этом не было сомнений — произошло в результате предательской деятельности шпиона, и о том, что по иронии судьбы именно его бригаде выпало на долю не только пострадать от измены, но и отомстить за нее. Если жена приложила руку к этому гнусному делу, должен ли он ее щадить? Неужели их судьбы отныне связаны таким чудовищным образом?

К счастью, гибель главного виновника и своевременная находка его бумаг позволили командиру дивизии сохранить все в секрете и потребовать, чтобы и Брант, со своей стороны, соблюдал тайну. Брант, однако, был по-прежнему бдителен и на другой же день после перехода на новые позиции тщательно изучил расположение бригады, подходы к нему и пути сообщения с окружающей местностью, а также линии мятежников; усилил строгость караульной службы и учредил тщательный надзор за всеми нестроевыми, а также за гражданским населением в пределах расположения бригады — вплоть до последнего маркитанта.

Затем он занялся домом, который был отведен под его штаб-квартиру.

Это был прекрасный образчик старинного плантаторского дома — с широкой верандой, обширными службами и бараками для негров. До сих пор его щадила война, и он не пострадал от грабежа или постоев. Владелец покинул усадьбу только за несколько дней до сражения, и так велика была уверенность неприятеля в успехе, что еще утром перед решительным сражением здесь располагался главный штаб конфедератов.

Жасмин и розы, не закопченные пороховым дымом, вились вокруг обветшалых колонн и почти скрывали оконные ниши; запущенные цветники стояли в своей нетронутой красе; только двор конюшни, изрытый беспокойными копытами, являл следы недавнего пребывания военных.

На всем еще лежал отпечаток варварской расточительности, смешанной с патриархальной простотой, характерной для быта белых плантаторов, которые держались на короткой ноге как с посторонними, так и с собственными слугами.

С кошачьей привязанностью к дому чернокожие слуги оставались на месте и теперь пытались приспособиться к вторжению северян, по-детски радуясь новизне и переменам. Тем не менее Брант вглядывался в каждого опытным глазом, пока не убедился, что они заслуживают доверия. Как водится, среди них было известное число состарившихся в услужении седых «боев», «мамушек» и «тетушек» с кухни. В одной половине дома были две или три комнаты, где остались личные вещи, картины и сувениры семьи плантатора, и «будуар барышни» — их Брант, со своей обычной деликатностью, тщательно изолировал от помещений, занятых военными, разрешив в них доступ только хозяйским слугам. Рядом была небольшая комната, которую он облюбовал для себя; в ее холодных белых стенах, белых занавесках и узкой монашеской кровати чувствовалась почти келейная простота. Ему представлялось, что здесь могла проживать чопорная старшая дочь или незамужняя тетка, ведавшая домашним хозяйством, отсюда удобно было наблюдать за всеми службами и было недалеко до главного входа.

Наступила неделя затишья, когда Брант ощутил удивительное сходство между этой южной усадьбой и старой касой ранчо Роблес. Вечерние тени на обширной веранде воскрешали знакомую монастырскую меланхолию испанского поместья, ее не могло рассеять присутствие какого-нибудь праздного офицера или дежурного вестового, а аромат роз и жасмина, проникавший в окна, навевал грустные воспоминания. Такое бездействие начинало раздражать Кларенса, его снова влекли к себе тревоги походов и лагерных ночевок, среди которых он вот уже четыре года забывал о прошлом.

Однажды днем, когда он сидел в одиночестве за депешами и донесениями, тоска нахлынула на него с такой силой, что он отложил бумаги и надолго отдался мечтам. Он вспомнил последний вечер в Роблесе, дуэль с капитаном Пинкни на рассвете, возвращение в Сан-Франциско и внезапное решение, заставившее его в тот же день отправиться в путь через весь континент, чтобы предложить свои услуги правительству. Он вспоминал свое пребывание в западном городе, где формировался полк добровольцев, — он вступил туда простым солдатом, но вскоре благодаря своей самоотверженности и целеустремленности был назначен командиром роты. Ему припомнилось быстрое продвижение в командиры полка после тяжелых боев и необычайный успех, сопутствовавший его неукротимой энергии и не оставлявший ему времени думать о чем-либо, кроме воинского долга.

Внезапное вторжение жены в его нынешнюю жизнь, пусть случайное и, быть может, невинное, серьезно взволновало его.

Тени удлинялись и становились гуще, до вечерней зори оставалось уже недолго, когда он очнулся от ощущения, всем хорошо знакомого, что кто-то его пристально разглядывает. Он быстро обернулся — дверь за его спиной тихо закрылась. Он встал и, крадучись, вышел в холл. По коридору шла высокая женщина. Она была стройна и изящна, но когда она повернулась к двери, ведущей в комнаты слуг, он отчетливо различил яркий тюрбан на голове и черный негритянский профиль. Однако он задержался у двери соседней комнаты.

— Узнайте, мистер Мартин, кто эта женщина, которая только что здесь прошла. Кажется, она не из этой усадьбы.

Молодой офицер вскочил, надел фуражку и вышел. Через несколько минут он вернулся.

— Высокая, сэр, хорошо сложена, держится прямо?

— Да…

— Служанка соседних плантаторов — семейства Мэнли, иногда навещает здешних слуг. Должно быть, мулатка.

Брант задумался. Многие мулатки и негритянки хорошо сложены, а привычка носить тяжести на голове заставляет их держаться особенно прямо.

Лейтенант взглянул на начальника:

— Будут ли какие-нибудь распоряжения насчет нее, генерал?

— Нет, — после минутного молчания ответил Брант и вышел.

Офицер улыбнулся. Недурно будет позабавиться за ужином с товарищами, рассказав, что его красивый, сдержанный начальник, такой аскет на вид, тоже не лишен маленьких человеческих слабостей!

Через несколько дней, когда Брант утром углубился в работу, к нему стремительно вошел дежурный офицер. Лицо его пылало, и, очевидно, только присутствие начальника сдерживало его возбуждение. В руках он держал листок бумаги.

— Какая-то дама предъявляет вот это предписание и пропуск из Вашингтона, скрепленный подписью командира дивизии.

— Дама?

— Да, сэр, она одета очень хорошо. Но она не понимает самой элементарной вежливости: нагрубила мистеру Мартину и мне и требует, чтобы вы приняли ее наедине.

Брант развернул бумагу. Это был специальный приказ президента, разрешающий мисс Матильде Фолкнер переход через линию федеральных войск и посещение усадьбы ее дяди, известную под названием «Серебристые дубы», где теперь стоял штаб бригады Бранта; ей разрешалось принять меры для сохранения фамильной собственности и увезти с собой оставшееся в усадьбе имущество, а вооруженным силам Соединенных Штатов предписывалось оказывать мисс Фолкнер помощь и содействие. Приказ был скреплен подписью командира дивизии. Он был сформулирован совершенно точно, и подлинность его не вызывала сомнений.