Следствие считать открытым - Дмитрий Туманов

— Мастер Фрай. Что у вас за консервы? — тихим убитым голосом спросил все еще недвижимый Штырь.

— Мясные. Из баранины. Вот же — на них баранья голова изображена, — недоуменно ответил Таниус, взяв одну из банок.

— А что в них содержится на самом деле? — все так же безжизненно произнес наш невезучий повар, понемногу начавший отходить от шока.

— Баран, наверное… — упавшим голосом сказал Таниус, вскрывая банку острием меча. — Нет, какая-то вонючая гадость.

— Это — горючая смесь для осадных машин, — сразу определил я, понюхав липкую черную массу.

— А ведь, помнится, тогда, в Сестернице, я говорил вам, капитан, — если на дверях склада написано: «Осторожно, с огнем не входить», пускай даже и по-данийски, то склад продуктовым быть никак не может! — с каждым словом все жизненнее и злее проговаривал пришедший в себя Штырь. — А вы мне: «Если на складе лежат мясные консервы, то он однозначно — продуктовый».

— М-м-да-а… — только и произнес крепко озадаченный Таниус, а Штырь на глазах распалялся, нет, даже раскалялся добела, если только такое выражение вообще применимо к человеку, покрытому чернейшей сажей с головы до пят.

— И я ел эту дрянь! А потом эта гадская кормежка меня чуть на куски не разорвала! Так кто из нас баран?! Сейчас я тебе все рога пообломаю, а еще забью в задницу эту банку, запалю и посмотрю, как ты взлетишь в облака! Сейчас я тебе…

Я не ожидал, что Штырь бросится с голыми руками на капитана Фрая, который был выше его чуть ли не вдвое, многократно сильнее, да еще и с огромным мечом в руках. Таниус, видимо, тоже этого не ожидал, потому что отреагировал на нападение, лишь когда клинок отлетел в сторону, выбитый из рук ударом ноги в прыжке, а сам он уже лежал лицом в песок с вывернутой за спину рукой.

А мне отчего-то стало грустно и тоскливо. Я повернулся и пошел прочь по песчаному пляжу, пиная далеко разлетевшиеся обломки взорвавшейся «консервы». Пронзительные вопли и звуки борьбы постепенно отдалились и вскоре затихли. Вот такой день рождения: нет никакого подарка, вместо именинного пирога на завтрак — рагу из горючей смеси, а лучшие друзья — подрались. Обидно…

Через час, позавтракав черствым хлебом и сушеными яблоками, мы тронулись в путь. Шли молча. Штырь попеременно прикладывал тряпку с целебным бальзамом к разбитой брови и порванному уху, у Таниуса были разбиты губы, а оба глаза наливались густой синевой. Помимо этого, у каждого на лице красовалась еще пара-тройка приличных ссадин.

И еще одно показалось мне странным: оба шли с заметным трудом, то и дело останавливались отдыхать, и с каждым разом минуты отдыха становились все дольше и дольше. Что-то с ними было неладно, и это было заметно уже не первый день. На мои наводящие вопросы об их здоровье тот и другой лишь слабо улыбались, но ничего не отвечали. В конце концов я заставил их взвалить собственную поклажу на лошадь, а сам пошел пешком.

Так миновал день. Уже в сумерках мы добрались до прибрежного обрывчика над длинной песчаной косой, которой заканчивался Еловый Хвост. Расположенный прямо напротив нас, за озером, Гелленополис уверенно напоминал о своем существовании сотнями огней и россыпями световых бликов, отражавшихся на черной озерной воде. Чуть отдельно от них мерцала яркая красная звездочка.

— Это пламенный маяк на шпиле башни Беллианы, — сказал Штырь с облегчением. — Если он горит — значит волшебница находится там. Нам совсем немного осталось.

— Дальше не пойдем — топливо для костра далеко таскать будет, — сказал я, объявляя привал.

Мои спутники с облегчением рухнули на траву. Нет, все же с ними что-то происходит. У того и у другого лица бледные, как есть покойники. Ничего, ребята, совсем чуть-чуть осталось — до берега и идти-то почти и не придется. Лодкой на ту сторону, а там, на руках у Беллианы, вы уже не пропадете — она всех исцелит.

Вскоре Таниус и Штырь пришли в себя и начали сооружать костерок, несколько смущаясь своей внезапной слабости. В конце концов они вежливо вручили мне лошадь и отправили в холмы на лесозаготовительные работы — чтобы костер был виден с того берега, в него надо подкладывать не ветки и сучки, а целые бревна.

Пока я их рубил и потом таскал к берегу, уже стемнело. Последнюю пару ходок я проделал уже вслепую, рискуя скатиться по склону и сломать себе шею. Но вот сигнальный костер был сооружен. Не просто костер — кострище, на котором без проблем можно было бы поджарить целого быка. В основание пирамиды из бревен были вылиты те самые банки с горючкой. Ох и зарево будет — не то что в Гелленополисе, на небесах заметят.

Усталый и довольный проделанной работой, я вернулся к нашей стоянке, откуда пахло чем-то заманчиво вкусным. Что бы это могло быть? — ведь с утра в наших котомках не водилось ничего, кроме хлеба и яблок.

Таниус и Штырь сидели у костра, искоса щурясь на меня и осторожно улыбаясь. Сейчас они были похожи на нашкодивших котят, одновременно осознающих и свою вину, и то, что их все равно не накажут.

— Что случилось? — тихо спросил я, мысленно перебирая все возможные и невозможные варианты.

Но они продолжали молчать и хитро улыбаться. В конце концов Штырь, чья куртка была запятнана чем-то белым, полез за бревно и достал оттуда…

— Именинный пирог! С тридцатью тремя завитушками! Но откуда вы взяли муку? И ведь я же ни разу не сказал вам, что у меня сегодня — день рождения!

— Но мы и так все поняли, — усмехнулся Таниус. — Не забывай, что я связан с тобой Неразъемным Браслетом, а он — соединяет наши души.

— Спасибо. Спасибо вам за все. У меня никогда не было таких друзей.

— Да ладно, чего уж там… — опустил глаза Штырь. — Давайте-ка есть пирог, пока он не остыл. А потом я вызову Белли, и мы зажжем большой костер. Праздничный костер в твою честь, Мельвалиен Райен.

— Хватит-хватит. — Я и так уже покраснел от смущения. — Эй-эй, малой, тебе такой кусок не великоват будет? А кто у нас нынче именинник? Ну, то-то же…

Но вот пирог съеден, Таниус занялся поджигательным факелом, Штырь отправился за ближайший взгорок — связываться со своей ненаглядной, а я — на берег, прогуляться после вкусного ужина.

Уже близилась полночь, но холода совершенно не чувствовалось — в конце июня ночи в этих краях всегда теплые. Я спустился на пляж и медленно пошел по песчаной косе, уходящей далеко в озеро. Ветер, постоянно дувший днем с Большой Ауры, к вечеру постепенно утих, и теперь вокруг меня была полная тишина, лишь изредка нарушаемая всплесками то ли рыб, то ли тех, кто на них охотился.

Надо мной раскинулось чистое, усыпанное звездами летнее небо, украшенное ярко сияющей полной луной. За озером, несмотря на позднее время, все так же ярко горели огни Гелленополиса. Узкая полоса омытого озерными волнами песка мерцала под моими ногами и убегала вдаль белой тропой, пролегающей сквозь бескрайнее черное поле и терявшейся где-то там, в непроглядной дали, — не то в озере, не то в небе.