Остров притяжения (СИ) - Шмик Александра Сергеевна

      – Нам туда? – Спросил я коня, и проследив за его взглядом, стал всматриваться в темноту. Животное медленно пошло вперёд, то и дело останавливаясь, стараясь разглядеть не отстал ли я.

      – Изба! – я всплеснул руками, – радость то какая! Вот, значит, высплюсь!

      Конь брёл, будто и не спешил никуда. Я приободрился, и быстрым шагом нагнав его, потрепал за ухо. – Да ты смышлёный никак. Не встречал я таких. Не встречал. Чудной. Ну да ничего. Как я посмотрю, дык и островок этот не без затей. М-да.

      Эх. О многом не догадывался я в тот час.

      Темно было, и лишь звёзды высыпали, будто камней кто самоцветных горсть кинул, да месяц полным кругом отдавал, пусть и стылым, но светом. Изба чёрным пятном проглядывала на срезе взгорка и начинавшегося над ним неба. Немного ближе, и различимо становилось окно с мерцающим светом.

      – Похоже, свеча. Тепло там. Застыл я, невмоготу уж терпеть, – и вопрошающе глянул на приятеля. – Ну шо, добрый, войду? – будто разрешения спрашивал. – Одичал. Вот и с тобой разговор веду. Не с кем боле. Ну теперь то уж всяк будет мне собеседник.

      Перед нами проявилось крыльцо со ступеньками. Начав было подниматься, я остановился в нерешительности: – Ну, ты то как? Пойдёшь куда, али здесь будешь? Умён ты, тебе и решать. – Поднявшись на крыльцо, отворил тяжёлую дверь.

      Предбанник встретил меня стылостью. Робко, отворив следующую дверь, глянул. Мерцал свет, и пахло печью. Переступив порог – вошёл. Приятный, тёплый полумрак успокаивал. Слева, на сундуке, или то была скамья, горела свеча, отблески которой выхватывали из темноты дверной проём.

      Стянув с головы шапку, помял её в руках, крякнул: – Хозяева! Без спросу я! Застыл...

      В тишине слышно было потрескивание печных углей. Что-то мягко тронуло мою ногу. Глянул вниз – кот.

      – Ну, мышева напасть, хозяева твои где?

      Кот молчал, продолжая тереться.

      – Вроде чёрный, – подумалось мне.

      Походив зигзагами, с целью потереться обоими боками о мои сапоги, кот по-хозяйски двинулся в сторону помещения, проход которого выхватывала из темноты мерцающая свеча. Сев на пороге тот издал звук очень похожий на ворчание, и встав прошествовал вглубь, в темноту. Я, сказав себе: – была, не была, – пошёл за хозяином признав за котом это право, более дать которое было некому.

      Слева стол, в дальней от меня стене – окно, по правой – печь. Несло жаром. Хозяев не было и здесь. Скрипнула дверь. Обернувшись к выходу, увидел, что дверь ранее затворенная теперь приоткрыта, а торчащая из-за неё часть туловища и хвост точно указывали на того, кто открыл её. Я покачал головой, и, хоть сил уже не было, снова двинулся за четвероногим хозяином избы.

      В глубине этой комнаты тоже горела свеча. По левую сторону от двери стояла печь, кладка которой была затёрта донной глиной, за печью, ближе к окну стояла тахта. Над столом, что стоял у окна, ближе к левому углу, на двух толстых верёвках закреплённых к потолку, висела обычная, плетёная из ивовых прутьев, корзинка. Справа от двери нагромождены были во всю стену, сундуки, разные, как по размеру, так и по отделке. Смотреть было нечего, разве что, растянуться на тахте да дать костям отдых. Подумав так, решил для начала хлебнуть кипятка с печи, да может и ещё что найдётся – уж больно живот сводило. Похоже, чёрный кот думал иначе. Мяукнув из темноты, животное показалось из-под корзинки.

      – Ну что, животина? Скукота тебе здесь. Ни души, – я хмыкнул, и умозаключил: – Заячья изба прям. Кот и конь, и боле никого. Дивно.

      – А корзинка, вон, висит, будто люлька, – продолжая размышлять вслух я кивнул на висящую корзинку: – чай не кота качают в ней, и не жеребёнка, – и подойдя заглянул.

      И тут я обомлел.

      Взял со стола свечу. Посветил.

      – Ох! Матушка моя! Дитё никак?!

      Аккуратно, дрожащими руками, в мерцающем свете, расправил одеяльце, частично прикрывшее личико младенца. Тот спал. Чуть слышное сопение и закрытые глазки говорили о том.

      – Ох, ох! Знать есть кто в доме окромя скотины. Буду ждать.

      Вернув свечу на стол, на цыпочках, боясь разбудить младенца, направился из комнаты.

      Так-то вот и начинается история, а начавшись – конца не имеет. Но всё по порядку.

      Проснулся я от тонкого писка, не сразу поняв источника звука, и того где я оказался. Смутно, как из далёкого времени, вспоминалось, как держал в руках горячую кружку, как дул на кипяток, и пил, и согревался, и не мог напиться. И всё. Как вернулся в комнату, скинул сапоги, фуфайку и лёг на тахту – не помнил.

      Из угла, снова чуть слышно пискнуло. Я дёрнулся... – вспомнил.

      – Эко ты! Напасть то! – и воскликнув, с кряхтением, поднялся и подошёл к корзинке.

      – Дитя пожалуй и не кормлено. Да только, ни матери, ни батьки не видать. Ну не может быть того чтоб рядом никого. – Покачал головой, вздохнул, и обращаясь к младенцу, сообщил: – Пойду, гляну, матушке твоей, женщине нерадивой напомню обязанность её.

      Выйдя из комнаты, оглянулся. В свете дня увидел много, чего не мог впотьмах, при свечах да усталости. Вспомнил с огорчением: – Свечу не задул. Жалко. Стаяла, пропала понапрасну. Подошёл к тому месту где горела до того свеча, удивился – свеча была. С ладонь высотой, и фитиль целый.

      – Нако же! Потушил кто. Неужто я?

      Глянул, где спал. Свеча на столе стояла целой.

      И всё больше убеждался – не простой это дом, и место, и сам остров.