Огненные Купола - David Eddings

У Спархока мороз пошел по коже – главным образом от хладнокровного и невозмутимого тона, которым были произнесены эти слова.

– Он чувствует себя более чем немного задетым, Спархок, – хмуро говорил Вэнион, покуда они наблюдали, как рабочие под присмотром Халэда «украшают» громадные ворота императорской резиденции. – Он не дурак и понимает, что мы не все говорим ему.

– Ничего не поделаешь, Вэнион. Он чересчур сумасброден, чтобы посвящать его во все детали.

– «Подвижен» было бы более дипломатично.

– Все едино. Мы слишком мало знаем его, Вэнион, а нам сейчас приходится действовать в чужом мире. Насколько нам известно, он ведет дневник и записывает туда все, что случилось за день. Вероятно, таков тамульский обычай. Вполне вероятно, что весь наш замысел мог оказаться доступным служанке, которая каждое утро застилает императорскую постель.

– Это всего лишь предположения, Спархок.

– Засады, в которые попали наши отряды, не были всего лишь предположением.

– Но ведь ты же не подозреваешь императора?

– Вэнион, кто-то сообщил врагу о наших намерениях. В конце концов, мы можем извиниться перед императором после того, как закончится вечернее развлечение.

– Ну, это уж чересчур, Спархок! – взорвался Вэнион, указывая на массивный стальной запор, который прилаживали на внутреннюю сторону ворот подручные Халэда.

– Вэнион, его все равно не будет видно, когда распахнут ворота, а кроме того, Халэд собирается прикрыть запор какой-нибудь драпировкой. Удалось Сефрении связаться с Заластой?

– Нет. Он, должно быть, все еще слишком далеко.

– Мне было бы намного спокойнее, если б он оказался здесь. Если сегодня вечером здесь явятся Тролли-Боги, нам придется весьма туго.

– Афраэль сможет справиться с ними.

– Только если откроет при этом свою истинную сущность, а тогда моя жена узнает кое-что, чего ей знать отнюдь не следует. Я не настолько обожаю Сарабиана, чтобы рисковать рассудком Эланы, сохраняя ему трон.

Солнце медленно двигалось по западной части неба, все ниже склоняясь к горизонту. Спархок понимал, что все это чепуха, но все же не мог отделаться от ощущения, что огненный шар летит к земле со стремительностью падающей звезды. Столько оставалось еще мелочей, столько дел нужно было переделать – причем, хуже того, большую часть этих дел и начать-то можно было только после захода солнца, когда сумерки скроют их от сотен глаз, наверняка наблюдавших за замком.

Был ранний вечер, когда наконец в королевские покои явился Келтэн и объявил, что они переделали все, что можно было сделать до темноты. Спархок вздохнул с облегчением – по крайней мере, хоть что-то завершилось вовремя.

– А что, министр внутренних дел не обманул наших ожиданий? – спросила Элана. Она сидела в кресле у окна, а Мелидира и Алиэн были целиком поглощены сложнейшим процессом, который вкратце именуется «делать прическу».

– О да, ваше величество, – отозвался Келтэн с широкой ухмылкой. – Он оказался еще более разговорчив, чем ваш кузен Личеас. Улаф умеет быть убедительным. Кажется, на Колату особенное впечатление произвели пиявки.

– Пиявки? Келтэн кивнул.

– Когда Улаф предложил сунуть Колату головой вниз в бочку с пиявками, тот немедля воспылал желанием поделиться с нами всеми своими секретами.

– Боже милостивый! – содрогнулась королева.

Все гости, сколько их ни присутствовало в этот вечер на приеме, устроенном королевой Элении, единодушно решили, что это празднество – несомненно, венец всего светского сезона. Разноцветные фонари, которые освещали инкрустированные перламутром укрепления, яркие флажки – несколько тысяч ярдов весьма дорогого шелка, – все это представляло собой красочное и нарядное зрелище; а оркестр на крепостном валу, игравший традиционные эленийские мелодии вместо беспорядочной какофонии, которая считалась музыкой при дворе Сарабиана, придавал всему вечеру некий милый архаичный налет. Однако больше всего потрясли гостей барки в заполненном водой рву. Мысль трапезничать на свежем воздухе была совершенно внове тамульцам, а уж идея плавучих пиршественных залов, освещенных ярким пламенем свечей и задрапированных красочным шелком, и вовсе выходила далеко за пределы воображения среднего придворного.

Эти свечи терзали рыцарей нешуточным беспокойством. Одна мысль об открытом огне так близко от опасного груза в трюмах барок могла согнать цвет с лица самого отчаянного храбреца.

Поскольку прием устраивался возле эленийского замка и сама его хозяйка была эленийкой, придворные дамы императора истощили творческие силы всех портных Материона, стремясь одеться «по-эленийски». Результаты не всегда были удачные, поскольку портным Материона приходилось за вдохновением обращаться к книгам, а многие книги в университетской библиотеке насчитывали по нескольку столетий, так что наряды, описанные в них, безнадежно устарели.

Зато Элана и Мелидира были, само собой, одеты по последней моде и привлекали всеобщее внимание. Элана облачилась в царственно синее платье, а в ее светлых волосах покоилась диадема, украшенная алмазами и рубинами. Мелидира оделась в лиловое – судя по всему, это был ее любимый цвет. Миртаи категорически отказалась следовать моде. На ней было то же синее одеяние без рукавов, в котором она красовалась на свадьбе своей хозяйки, и уж на сей раз она не скрывала, что вооружена до зубов. Ко всеобщему удивлению, Сефрения тоже надела платье по эленийской моде – разумеется, снежно-белого цвета – и Вэнион был совершенно сражен ее внешностью. Рыцари из свиты королевы обрядились в камзолы и обтягивающие штаны, хотя Спархок предпочел бы что-нибудь попроще и понадежней. Впрочем, их доспехи были припрятаны под рукой.

После того как придворные Сарабиана, соблюдя все приличия, разбрелись по баркам в извечном светском кружении, наступила пауза, которую прервали звонкие эленийские фанфары.

– Мне пришлось пригрозить музыкантам применить силу, чтобы они согласились как должно приветствовать императора, – шепотом сказал Спархоку элегантно одетый Стрейджен.

– Вот как?

– Они настаивали на том, чтобы встречать императора тем чудовищным шумом, который здесь принято именовать музыкой. Но смягчились после того, как я слегка попортил шпагой наряд одному из трубачей. – Глаза Стрейджена вдруг расширились. – Ради Бога, парень! – прошипел он слуге, который ставил на стол огромное блюдо с дымящимся жареным мясом. – Осторожнее со свечами!

– Он тамулец, Стрейджен, – заметил Спархок, когда слуга непонимающе уставился на талесийца, – а ты говоришь с ним по-эленийски.