Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главный поток в становлении нового порядка жизни складывался путем отбора форм, перебираемых и испытываемых на «молекулярном уровне» – в мысли и опыте миллионов людей. Чем лучше и умнее велось наблюдение за молекулярными процессами, тем быстрее и точнее выбирались эффективные тенденции. Вообще, плодотворность или бесплодность социальных движений устанавливается и получает «оценку» в официальной истории позже, когда победившая ветвь строит свою мифологию. Сама же эта ветвь вбирает в себя материал и потерпевших поражение, и этот их материал составляет существенную часть массы победившей ветви. Все уже работали на страну.
Важно то, что после Гражданской войны поиски и изобретения новых форм – социальных, политических и культурных – вела масса людей из разных групп, создавала и разрабатывала множество идей и инноваций. Это запечатлела литература 1920-1930-х годов (примером может служить роман А. Платонова «Ювенильное море», 1931).
Историк фашизма Л. Люкс пишет: «После 1917 г. большевики попытались завоевать мир и для идеала русской интеллигенции – всеобщего равенства, и для марксистского идеала – пролетарской революции. Однако оба этих идеала не нашли в “капиталистической Европе” межвоенного периода того отклика, на который рассчитывали коммунисты. Европейские массы, прежде всего в Италии и Германии, оказались втянутыми в движения противоположного характера, рассматривавшие идеал равенства как знак декаданса и утверждавшие непреодолимость неравенства рас и наций.
Восхваление неравенства и иерархического принципа правыми экстремистами было связано, прежде всего у национал-социалистов, с разрушительным стремлением к порабощению или уничтожению тех людей и наций, которые находились на более низкой ступени выстроенной ими иерархии. Вытекавшая отсюда политика уничтожения, проводившаяся правыми экстремистами, и в первую очередь национал-социалистами, довела до абсурда как идею национального эгоизма, так и иерархический принцип» [328].
Сдвиг Западной Европы от идеала всеобщего равенства дал СССР и Азии большую помощь. В 1920-1930-е гг. у нашего населения и в дружеских нам странах развеялся туман, иллюзия либерализма и прав гражданина испарилась. Тучи надвигающей войны стали мощным фактором сборки советского народа (уже нации) и советского общества. Такая динамика консолидации множества народов и народностей поразила антропологов и на Западе, и в Азии.
В это время огромное значение имели «аргументы от противного», осознание того, чего мы не хотим. Поэтому даже противник, который сумел наглядно и жестко показать нам тот альтернативный путь, которого мы не хотим, становится важнейшим участником выработки решения, нашим необходимым «соавтором». Когда Центральная рада Украины для защиты от «великодержавных большевиков» опиралась на военную силу немцев, германская оккупация была важным доводом за то, чтобы отойти от Рады. Когда после этого Петлюра попросил помощи от Пилсудского и на Украину нахлынули поляки, для украинского крестьянства это было простым и убедительным доводом за то, чтобы поддержать Красную армию и воссоединиться с Россией в виде СССР.
С 1920-х до 1940-х гг. «аргументы от противного» резко усилили солидарность населения и нации. Кризисы и войны в сфере нового этапа западного капитализма, который сдвинулся к постулату «идеал равенства – знак декаданса», в СССР оценили как неизбежность войны. В этих условиях сдвиги и культуры, и политэкономии, а также и картина мира определили новый этап антропологии советского человека. Как уже говорили, важной и даже фундаментальной стала одна из ключевых частей мировоззрения – антропологический оптимизм. И соответственно, для населения прояснился смысл нигилизма. Это была экзистенциальная борьба разных цивилизаций. СССР предстал как новый тип великой державы и культуры.
В. Гейзенберг подчеркивал важную мысль: нигилизм, то есть резкое снижение статуса этических ценностей, может привести не только к рассыпанию общества, беспорядочному броуновскому движению потерявших ориентиры людей. Результатом может быть и соединение масс общей волей, направленной на чуть ли не безумные цели. Ценностный хаос преобразуется «странными» аттракторами в патологический порядок.
Он пишет: «Характерной чертой любого нигилистического направления является отсутствие твердой общей основы, которая направляла бы деятельность личности. В жизни отдельного человека это проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правильного и ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели, неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии приводят к результатам, совершенно противоположным поставленной цели. При этом люди бывают настолько ослеплены ненавистью, что они с цинизмом наблюдают за всем этим, равнодушно пожимая плечами» [25, c. 31].
Для СССР в такой сложной международной турбулентной системе требовалось выстраивать структуры и в культуре, в образовании и экономике. Ведь войти в союз в войне против фашизма было большой проблемой.
Вот одно из таких решений, за которым А.С. Панарин видит целый ряд важных установок и пластов «знания власти». Он пишет: «Почему Сталин, отвергнув проект “чисто марксистского” образования, позаботился о том, чтобы классическая русская литература стала одним из основных предметов советской школы, на котором основывалось не только образование, но и идейное воспитание юношества? Почему советское коммунистическое государство стало издавать миллионными тиражами Толстого, Достоевского, Чехова при всех известных идеологических “грехах” этих классиков отечественной литературы? Наверное, потому, что Сталин принадлежал… к плеяде российских державников, знающих подлинные духовные основания державности» [336].
Панарин дает свое развернутое объяснение, а здесь мы только заметим, что это решение было отнюдь не тривиальным. Достаточно вспомнить, что в конце XIX века Пушкина не было в школьном курсе русской словесности. Целый ряд особенностей делал классическую русскую литературу исключительно эффективным инструментом для «сборки» именно советского народа и советской державности, какими они виделись в проекте.
Сложной и необходимой программой было создать новый тип соединения народов и этносов в крепкую нацию, что и показала ВОВ. Высвободив капитализм из-под пресса сословного государства, Февральская революция не могла не породить мощного сепаратизма национальной буржуазии. Сепаратизм поразил армию еще в 1916 г. Разрешили создание «Украинского полка имени гетмана Мазепы». Началась «украинизация» армии (солдаты отказывались идти на фронт под хитрым предлогом: «Пiдем пiд украiнским прапором»). Летом 1917 г. разгорелась борьба за Черноморский флот, на кораблях поднимали украинские флаги, с них списывали матросов-неукраинцев. Но сепаратизм был блокирован вместе с «молодым капитализмом». Подавляющее большинство трудящихся приняли советские декреты – и Красная армия была не национальной, а всеобщей.
В 1923 г.
