Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Конкретно социологи обнаружили в 1987 г., что советские люди в целом удовлетворены своим достатком и оплатой труда: «Удовлетворительную оценку размерам получаемых за свой труд сумм выставила самая многочисленная группа – 46 % опрошенных, чей средний заработок составил 159,5 руб… Плохими назвали размеры своих заработков 15 % опрошенных, которые получают в среднем 129,8 руб. в месяц… Легко видеть, что внедрение в жизнь результатов такой “самоаттестации” привело бы к сокращению разрыва в уровне оплаты труда» [344, с. 57].

Вот толкование полученных результатов социологами: «Идеология “социальной консолидации” на основе мнимой общности интересов дала свои плоды… Атмосфера благодушия, удовлетворенности достигнутым, по сути дела, означала торжество так называемой “психологии середняка”… Психология уравнительности вытекает не только из порочной практики хозяйствования, но и является следствием длительное время проводившейся социальной политики, направленной на нивелирование общества. Не случайно в повседневной жизни, в неформальном общении употребляется расхожее выражение: “Все в норме”. “Нормальное состояние”, “нормальные отношения” – так принято говорить о коллективе, семье, группах общения. В подобного рода нормативных представлениях содержатся оценочные показатели относительного равновесия, сбалансированности отношений, бесконфликтности. И наоборот, возникновение конфликтов, противоречий оценивается как нарушение равновесия, благополучия, т. е. как ненормальное состояние» [344, с. 55, 57].

Результаты известны. В первой половине XX века наши марксисты-интеллектуалы, а в конце XX века их последователи, ставшие «либералами», приложили огромные усилия, чтобы разрушить культурное ядро общества.

Вскоре после окончания войны, уже в 1946 г., возник внешний фактор, который предопределил главные критерии в работе государства, в правотворчестве и практике идеологических и репрессивных органов – холодная война. В общественном сознании и в советское, и в нынешнее время было создано неверное представление об этом новом явлении в мировой политике (в СССР – из-за стремления разрядить обстановку, сегодня – в надежде на сближение с Западом). Сейчас, когда в США опубликованы документы первого периода холодной войны, очевидно, что это была именно война, ставящая целью уничтожение СССР и Советского государства. Доктрина войны предписывала ведение двух параллельных программ: гонку вооружений с целью истощения советской экономики и идеологическую обработку верхушки партийно-государственной номенклатуры.

У. Фостер, министр в администрации при Трумене и Кеннеди, обосновывал удвоение военных расходов США тем, что это «лишит русский народ трети и так очень скудных товаров народного потребления, которыми он располагает». Один из авторов доктрины холодной войны Дж. Кеннан отмечал в 1965 г., что цели НАТО не могли быть достигнуты «без абсолютного военного поражения Советского Союза или без фантастического, необъяснимого и невероятного переворота в политических установках его руководителей».

Выдержать гонку вооружений казалось немыслимым (на Западе СССР называли тогда «нацией вдов и инвалидов»). Но эту первую программу Запада СССР нейтрализовал, вторая оказалась удачной и привела Запад к победе. В советской государственности были найдены уязвимые точки.

Оборона против первой программы холодной войны (гонки вооружений) потребовала уже в течение восстановительного периода перестроить тип работы государственных органов для решения двух противоречивых задач: 1) конверсии огромного военно-промышленного комплекса, который сложился в ходе войны, с целью быстрейшей модернизации хозяйства; 2) создания двух принципиально новых систем оружия, гарантирующих безопасность страны, – ядерного оружия и неуязвимых средств его доставки (баллистических ракет). Работа большого числа ведомств стала объединяться в межотраслевые целевые программы. Это был качественно новый тип государственного управления, хотя изменялась не столько структура органов, сколько функции.

Создавались и специальные органы, решавшие полученные от войны проблемы. Так, было создано Управление по делам репатриации. За время войны на работу в Германию было насильственно вывезено 5,6 млн советских граждан. 2,8 млн из них там погибли, 2,6 млн репатриированы. Одним из первых столкновений «холодной войны» было нарушение властями США, Англии и Франции договора о репатриации. Они задержали (не только пропагандой, но многих и силой) 451,5 тыс. «невозвращенцев», которые составили «вторую эмиграцию» из СССР.

Опыт государственного строительства в 1945–1953 гг. показал сложность проблемы выхода из мобилизационной программы, из общества тоталитарного типа в условиях реальной, хотя и «холодной», войны. В этой войне Запад организовал ряд прокси-войн и разработал серию новых технологий гибридных войн.

Смысл этих небольших фрагментов в том, что в середине 1950-х гг. постепенно проявились смены поколений, структуры общества, изменения политэкономии и социального строя – и эти фрагменты частично связывают разные этапы жизни СССР. Второй этап будет, вероятно, представлен в другом томе этой книги.

В заключение приведем связку между спором о политэкономии социализма на основе труда Маркса в течение 1920–1953 гг. и результатом этой политэкономии в следующие годы.

Мы уже говорили, что, несмотря на эти дискуссии, советская экономическая наука начиная с конца 50-х годов стала пользоваться языком и интеллектуальным аппаратом хрематистики, что в конце концов привело к ее фатальной гибридизации с неолиберализмом в его разрушительной версии. Самые тяжелые последствия это имело для советского проекта.

Как только, после смерти Сталина, в официальную идеологическую догму была возведена «политэкономия социализма» с трудовой теорией стоимости, в советском обществе стало распространяться мнение, что и в СССР работники производят прибавочную стоимость и являются объектом эксплуатации. В воображении был создан и «класс эксплуататоров» – бюрократия. Отрицание присущего натуральному хозяйству «фетишизма вещей» породило разрушительный фетишизм призрака эксплуатации. Сам марксизм создал «троянского коня», в чреве которого в СССР ввозились идеи, разрушающие общество, принявшее марксизм в качестве идеологии.

Очень странно, что хотя уже в начале XX века великий труд Маркса «Капитал» стал историей – кардинально изменился западный капитал, была совершена русская революция (даже меньшевики признали, что теория Маркса устарела), возник фашизм, поднялась Азия, прошли мировые войны в самой цитадели капитализма, картина мира изменилась, а советские экономисты-марксисты целый век спорили о трудовой теории стоимости.

В МГУ в 2003 г. прошла большая конференция. Один докладчик сказал: «…Что сама стоимость при социализме наполнена другим содержанием – об этом речи нет. Что же касается советских экономистов, то они так и не поняли, что стоимость – не объективная производственно-распределительная характеристика; она есть функция нравственности; что в зависимости от нравственных потенций общества стоимость изменяется – и по содержанию, и по функциям, и по способу ее назначения. Они (экономисты), к сожалению, оказались в тисках марксизма, который рассматривал стоимость “научно”, как “натуральную” категорию, не подозревая о ее нравственной сущности. В результате советская экономика осмеивалась: она, видите ли, не учитывала “закон стоимости”. Насмешники, разумеется, имели в виду капиталистическую стоимость, которая для западных экономистов была “стоимостью вообще”. Социалистическая стоимость осталась без защиты. И неудивительно, что она была побеждена своей более бесстыдной сестрой» [345].

Допустим, нашим докладчикам экономисты не верят, но в литературе имелось многих