Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А между тем ясно для нас, как для коммунистов, что основой всей нашей работы является работа по укреплению власти рабочих, и после этого только встаёт перед нами другой вопрос, вопрос очень важный, но подчинённый первому, – вопрос национальный. Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно, я согласен с этим – не надо их обижать. Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного в отношении бывших угнетённых наций, – это значит сказать несообразность. То, что у т. Ленина является оборотом речи в его статье, т. Бухарин превратил в целый лозунг. А между тем ясно, что политической основой пролетарской диктатуры являются прежде всего и главным образом центральные районы, промышленные, а не окраины, которые представляют собой крестьянские страны. Ежели мы перегнём палку в сторону крестьянских окраин, в ущерб пролетарским районам, то может получиться трещина в системе диктатуры пролетариата. Это опасно, товарищи. Нельзя пересаливать в политике так же, как нельзя не досаливать.
Следует помнить, что, кроме права народов на самоопределение, есть ещё право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение. Бывают случаи, когда право на самоопределение вступает в противоречие с другим, высшим правом – правом рабочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти. В таких случаях, – это нужно сказать прямо, – право на самоопределение не может и не должно служить преградой делу осуществления права рабочего класса на свою диктатуру. Первое должно отступить перед вторым. Так обстояло дело, например, в 1920 г., когда мы вынуждены были, в интересах обороны власти рабочего класса, пойти на Варшаву.
Не следует поэтому забывать, что, раздавая всякие обещания националам, расшаркиваясь перед представителями национальностей, как это делали на этом съезде некоторые товарищи, следует помнить, что сфера действия национального вопроса и пределы, так сказать, его компетенции ограничиваются при наших внешних и внутренних условиях сферой действия и компетенцией “рабочего вопроса” как основного из всех вопросов» [337].
С конца 1920-х годов постепенно сокращаются фракционные структуры. В 1935 г. была закрыта Коммунистическая академия, было прекращено издание журналов «Каторга и ссылка», «Печать и революция», «Летописи марксизма». В 1943 г. Президиум Исполкома Коминтерна принял решение о роспуске Коминтерна. Пленум ЦК ВКП(б) от 27 января 1944 г. предложил заменить в СССР гимн «Интернационал» государственным Гимном «Союз нерушимый республик свободных навеки сплотила великая Русь!». Как сказал историк: «революционный интернационализм был заменен культом национальной государственности».
Красноречив такой эпизод. В 1934 г. (19 июля) Сталин закончил текст под названием «О статье Энгельса “Внешняя политика русского царизма”» (он редактировал этот текст с апреля). Статья Энгельса, написанная им в 1890 г., содержит типичные для Энгельса антироссийские утверждения. Ответный текст Сталина стал бы первым случаем открытой полемики с установками основоположников марксизма. Это было бы, конечно, важным событием.
Статья Энгельса не была напечатана, однако в 1934 г. Сталин лишь послал записку с резкой критикой журнала «Большевик», который печатал письма Энгельса, не обращая внимания на их антироссийский подтекст[114]. Текст Сталина был напечатан в журнале «Большевик» только в мае 1941 г. – за месяц до начала войны. По нынешним временам этот текст выглядит как умеренная отповедь Энгельсу, который представляет Россию угрожающим Европе монстром.
Не имея возможности оторваться от марксизма в нашей экономике, Сталин, вероятно, интуитивно чувствовал, что трудовая теория стоимости неадекватна для советского хозяйства. Он сопротивлялся жесткому наложению этой теории на хозяйственную реальность, но делал это осторожно, не допуская конфликта с ветеранами-марксистами. Советская система хозяйства сложилась в своих основных чертах в процессе коллективизации, индустриализации, войны и послевоенного восстановления. Это была эпоха т. н. «мобилизационного социализма» (иначе его называют «сталинизмом»).
СССР восстанавливался как держава со своим особым представлением о мироустройстве, исключающим как империалистическую глобализацию под эгидой Запада, так и униформизацию человечества через мировую пролетарскую революцию. Восстанавливались и развивались основные черты России-СССР как цивилизации.
Тогда время ставило перед СССР как перед историческим образованием сложнейшую методологическую задачу – ликвидировать разрыв непрерывности в истории государственности, восстановить целостность коллективной памяти. Если ее не решить, страна погрязнет в болоте вялотекущего кризиса.
Это – труднейшая проблема для любой революции, ведь новую власть представляют люди, которые крушили прежнее государство и уничтожали его образ. Кстати, именно необходимость разрешить это противоречие заставляет революции «пожирать своих детей». Эту жертву ей приходится бросать на алтарь примирения.
Задача большевиков была облегчена тем, что работу по свержению монархии совершили в феврале либералы – и при этом не успели оформить свое государство. Однако затем, в 20-е годы, потребовались большие усилия, чтобы остановить маховик антигосударственной машины[115]. Идея перманентной революции – мессианская.
Эта кампания, продолжающая в 1930-х гг. отклики Гражданской войны, разыгралась во многом в сфере исторического образования. Данный опыт для нас актуален. Здесь нам могут помочь труды западных историков, которые подхватили эстафету советологии и занялись россиеведением – есть им такой социальный заказ. Ценность их трудов в том, что их заказчикам нужно достоверное знание о России, идеологией там занимаются другие ведомства.
Особый интерес вызывает на Западе опыт формирования русского национального сознания в СССР в 1930-1940-е годы. Эта программа позволила к началу войны так сплотить многонациональный советский народ и в социальной, и в этнической плоскостях, что армия и тыл СССР обладали качествами, которые опрокинули все прогнозы западных антропологов и социологов. Современные геополитики, видимо, опасаются, что нынешняя Россия может повторить этот проект в новых условиях.
Вот одна из таких книг – Д.Л. Бранденбергер, «Национал-большевизм: сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания. 1931–1956» [302]. Треть книги посвящена описанию и анализу того, как создавался первый после разгрома оппозиции школьный учебник истории. В 1934 году вышло постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) о переходе к преподаванию в школе не партийной, а гражданской истории. Готовилось оно с 1931 года. Статус работы над учебником был очень высок – она регулярно обсуждалась в политбюро, совещания с историками проводили Сталин, Жданов и Киров. Задача ставилась жестко: учебник должен примирить коллективную память с советским проектом, произвести сдвиг сознания от революционного к гражданскому, восстановить авторитет российской государственности и СССР как ее продолжения. На этой основе воинская культура должна была перейти от критериев гражданской войны к канонам отечественных войн.
И организация работы над учебником,
