Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Распущенные в 1922 году религиозные общины получили возможность легализоваться. При пересмотре в 1923 году ряда статей Уголовного кодекса РСФСР предлагалось ввести запрет на групповое преподавание любого вероучения. Но для исполнения конфирмации католического обряда нельзя было запретить – это обязательный ритуал. Поэтому Сталин и Каменев предъявили протест Наркому юстиции РСФСР Д.И. Курскому. Раз одной конфессии можно, пришлось разрешать всем. Было разрешение группового изучения основ веры в мусульманских школах [320][107].
Пленум ЦК РКП(б) 4 июля 1923 года постановил разослать на места циркулярное письмо, в котором предлагалось всем партийным организациям обратить самое серьезное внимание на ряд нарушений, допущенных в области отношений к верующим и культам. Были запрещены аресты «религиозного характера». Рекомендовалось разъяснить членам партии, что успех в деле разложения церкви и искоренения религиозных предрассудков зависит не от гонений на верующих, а от тактичного отношения к верующим при терпеливой и вдумчивой критике религиозных предрассудков [321]. VI съезд ВЛКСМ (12–18 июня 1924 года) также ориентировал бороться с «антипоповскими», грубыми, вульгарными методами антирелигиозной работы[108].
6 апреля 1925 г. Сталин говорил: «Командование в деревне, бесчинства во время выборов в Советы, попытки подменить партийные, кооперативные и советские организации, хулиганские выходки при так называемой антирелигиозной пропаганде – все это должно быть отброшено и ликвидировано немедля, как нечто порочащее знамя комсомола и совершенно недостойное звания комсомольца» [322].
Но хулиганские выходки комсомольцев при антирелигиозной пропаганде не провоцировали конфликты со стороны верующих – родители или старики их обругают и найдут компромисс. Во-первых, сама власть ругала молодежь, но по-отечески. А во-вторых, пропаганда и комсомольцев, и лекторов-марксистов нисколько не трогала ни верующих, ни священников. Как пишут историки, их пропаганда не содержала смысла серьезного атеизма. Поэтому слушать их было скучно. Кроме того, некоторые любознательные крестьяне, особенно при ошибках лекторов в проведении антирелигиозной пропаганды, приходили не к атеизму, а к сектантству.
Бердяев, хотя и либерал, согласился с массой населения СССР: «Советская литература по антирелигиозной пропаганде стоит на очень низком интеллектуальном уровне и эстетически непереносима по своему стилю – это самый низкий род литературы в советской России. Необычайно грубы, безвкусны и, при всей своей элементарности, малопонятны народным массам советские антирелигиозные карикатуры. Вырабатывается целая методология борьбы против религии… Вместе с тем сознают, что религиозные верования очень живучи в народе, более живучи, чем все связанное с политической и экономической жизнью. И как раз на антирелигиозном фронте коммунисты терпят наибольшие поражения» [168, с. 134][109].
Качество антирелигиозной пропаганды в СССР так и не выросло, и это, вероятно, хорошо. Наша идеология, философия и общественная наука были задавлены истматом, а сейчас еще чем-то хуже.
Можно считать, что проблема этой главы была в основном решена – результат обеспечил развитие науки и предотвратил опасные споры. «Союз воинствующих безбожников» не спровоцировал верующих и клир на серьезный конфликт с властью и интеллигенцией, и форсированная программа строительства науки успела до ВОВ создать целостную и инновационную научно-техническую систему, а культурная революция примирила церковь с наукой.
Гл. 20. Короткое отступление
Противоречия относительно науки и религии в СССР отодвинули важный аспект отношений этих двух систем. Это проблема: чем религия поддерживает науку (не науку истмата, а ту науку, которую родила научная революция XVII века). Наше образование этого важного аспекта почти не касалось. Но сейчас стоит привести несколько коротких суждений из учебников и книг ученых, которые объяснили смысл взаимодействий религий и науки.
Историки науки знают, что формирование прототипов научного метода было бы немыслимо без Платона и Аристотеля, всей античной греческой философии, которая закладывала основы теологии. Почти четыре века разрабатывали схоласты методы рассуждений, которыми затем воспользовалась наука. Они поставили перед собой задачу дать теоретическое «рациональное» обоснование религиозного мировоззрения. Но для этого, отталкиваясь от религиозной догмы, они вынуждены были действовать в сфере логики, создавая структуру теории. Более того, именно схоласты создали особый канал коммуникации через цитирование и ссылки, который был целиком взят на вооружение наукой и вошел в ядро информационной системы современного научного знания. Это очень большой шаг в создании науки.
Религиозное знание подобно научному, оно имеет сложную развивающуюся структуру. В ходе этого развития выработался особый, адекватный предмету язык – не похожий ни на обыденный, ни на другие специализированные языки. Эти языки – со своими словарями, грамматикой, стилем, со специальными метафорами и понятиями, со своими проблемами перевода на национальные языки. Христианская схоластика и религиозная философия внесли важный вклад в методы работы с понятиями и другими абстрактными объектами, что способствовало становлению научного метода.
П.А. Сорокин писал: «Возьмем, например, культуру Запада средних веков. Ее главным принципом или главной истиной (ценностью) был Бог. Все важные разделы средневековья выражали этот фундаментальный принцип или ценность, как он формулируется в христианском Credo… Философия была практически идентична религии и теологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужницей христианской религии. Этика и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз, выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы экономических отношений, которые могли бы оказаться уместными и прибыльными, поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообразные с чисто утилитарной точки зрения. Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления подчеркивали свое единство с Богом как единственную и высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру, его богатству, радостям, ценностям» [323, с. 101, 102].
Важнейшая для научного рационализма компонента протестантской этики – рациональный расчет (calculating spirit) – сложилась именно в пространстве религиозного знания богословов Реформации, а не в дебатах собственно о вере. Возрождение и Реформацию, из которых и выросла научная революция, можно считать интенсивной всеобщей дискуссией в сфере знания, проблематика которого была поставлена в религиозном контексте.
В. Гейзенберг[110] отмечает тот факт, что европейская культура подошла к моменту научной революции, будучи уже воспитанной в языковой среде христианства: «Религиозные образы и символы являются специфическим языком,
