Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века - Марк Леонович Уральский

«догадка»: а доказать это — как докажешь? Мы вообще тут входим в область формально-недоказуемого <…>. Тут все, что мы можем сделать, или весь метод, какой остается нам — написать «обаятельно», ну, — «веря сам» и заражая своей верой читателя [РОЗАНОВ-ПСС. Т. 29. Кн. II. С. 333].

В сложившейся тогда в обществе ситуации, обострившаяся у Розанова «жидобоязнь», перестав быть фактом личного — при том весьма парадоксального — мироощущения, превратилась в политическую акцию. Интеллектуально поддерживаемый о. Павлом Флоренским, который — отметим особо (sic!), всегда на публике выступал анонимно, Розанов утверждал, что убийство Ющинского — это человеческое жертвоприношение, «вызов», произведенный «напоказ всему человечеству» (именно поэтому труп не был устранен, а следы не были стерты). Он «доказывает», что наряду с ассимилированными евреями еще существуют и те, кто втайне практикует кровавый ритуал, который должен совершаться не символически, а в форме настоящего мучительного убийства закланной жертвы.

Жертва, закланная жертва, Жертва искупленья в пролитой крови…

Ритуальное убийство Ющинского, при котором пролилась чистая кровь невинного мальчика, есть, утверждал Розанов, выражение глубокой религиозности и архаического «мистического мировосприятия», именно поэтому оно понятно для истинно верующего христианина — каким на тот момент почувствовал вдруг себя вчерашний христоборец — хотя и непонятно безразличному в вопросах веры современнику. 12 октября 1913 г., Флоренский послал Розанову свою «экспертизу» относительно еврейского ритуального убийства — статью «Проф. Д. А. Хвольсон о ритуальных убийствах»[433]. В сопроводительном письме он «серьезно» просит Розанова «не проболтаться о <его> авторстве». В противном случае «это может иметь разные осложнения, и вправо, и влево» [РОЗАНОВ-ПСС. Т. 29. Кн. II. С. 144]. Годом позже в своей скандальной книге «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» Розанов опубликовал ее вместе другой злобно антисемитской статьей о. Павла «Иудеи и судьба христиан», не раскрывая имени их автора. В этом, к сожалению, до настоящего времени еще не изученном и не прокомментированном с научной точки зрения издании, Розанов заедино с Флоренским утверждает, что вся история Израиля свидетельствует о кровожадности и жестокости еврейства, и нет никаких оснований сомневаться в том, что в настоящее время это положение не изменилось. Однако:

Вопрос о том, убили ли вожди мирового еврейства в качестве жертвы христианского мальчика, отныне может рассматриваться как решенный положительно, а именно — с такой же полнотой, точностью и надежностью, с какой доказывают геометрическую теорему [РОЗАНОВ-ПСС. Т. 29. Кн. II. С. 334].

Теперь в его писаниях:

Из экзотически древнего народа евреи превращаются в участников политической жизни России. <…> Розанов начинает политизировать тему еврейства, пытаясь перевести ее из сферы ориенталистской фантазии в область злободневного. Однако полностью такой переход Розанову не удалось осуществить, и мистическая сущность еврейского тела перемешивается в его дискурсах с темой влияния (крайне вредоносного (sic!) — М.У) евреев на политическую/литературную жизнь России. <…> В объяснении Розановым причины своих антиеврейских настроений примечательны три момента — разделение русских и евреев на «нас» и «их», отказ евреям в праве на политическую жизнь и, одновременно с отторжением еврейства — отождествление своего поведения с поведением ветхозаветных пророков. <…> юдофильство Розанова было связано с внеполитическим статусом евреев как древнего Ветхозаветного народа, который, по логике ориенталистских фантазий, живет немирскими законами. <…> его разочарование связано с тем, что евреи изменили принципам его собственных ориенталистских фантазий.

<…> процесс Бейлиса явился кульминацией европейских антисемитских дискурсов о евреях как вампирах, питающихся кровью христианских младенцев. Тема ритуального убийства стала контаминироваться с политически мотивированным убийством Столыпина, осуществленным революционером-евреем. Средневековые предрассудки соединились с доказуемой очевидностью действительно произведенного террористического акта. Реальность этого убийства была встроена в культурную доминанту антисемитского мифа — кровавый навет. Во время процесса Бейлиса розановская ориенталистская фантазия о евреях оказалась инвертирована — из романтизированного Другого еврей стал Другим как злодеем. [МОНДРИ. 220, 221].

Философ Аарон Штейнберг, 1910-е гг.

Сохранилось интересное свидетельство о поведении Василия Розанова на людях во время слушаний по «делу Бейлиса», принадлежащее знаменитому русско-еврейскому философу Аарону Штейнбергу:

Была осень 1913 года. В Петербурге только и было разговоров, что об уголовном деле, разбиравшемся в Киеве. Судился там конторщик-еврей Мендель Бейлис, обвинявшийся в «ритуальном убийстве». Дело прогремело на всю Россию и не осталось без внимания и за границей. Передовая печать и просвещенное общественное мнение видели в «деле Бейлиса» воспроизведение «кровавого навета», наследие древних суеверий и столь излюбленные в средние века средства возбуждения страстей темного люда против еврейских соседей. Однако для широких кругов России, не искушенных в истории религиозных предрассудков, «кровавый навет» вовсе не был наветом, а как раз наоборот, — сущая правда. Киевский же процесс об убийстве несовершеннолетнего Андрюши Ющинского «с ритуальной целью» был новым подтверждением и окончательным разоблачением жуткого еврейского изуверства.

Чем ближе судебное следствие в Киеве подходило к концу, тем сильнее, казалось, становилось влияние реакционной антиеврейской печати. Страсти разгорелись. Я сам был свидетелем, как мать мальчика-подростка, собиравшаяся оставить его на лето в пансионе за городом, чуть узнала, что хозяйка пансиона еврейского происхождения, простодушно воскликнула: «Ох, нет! Простите, не могу! Знаете, в наше время ритуальных убийств как-то боязно». Сугубо антиеврейская крайне правая печать сразу расширила свой ограниченный круг читателей, когда накануне киевского сезона привлекла к сотрудничеству писателей более умеренного толка. Так, Василий Васильевич Розанов, автор ряда заменательных произведений, особенно на религиозно-философские темы, и постоянный сотрудник умеренно-реакционного «Нового Времени», стал во время процесса Бейлиса регулярным комментатором судебного разбирательства в Киеве в низкопробной петербургской «Земщине» Влад<имира> Мит<рофановича> Пуришкевича[434].

С ранних лет с увлечением читая все, что писал Розанов, я не переставал следить за ним и теперь. Живя в Петербурге, я считал своим долгом читать его статьи «против Бейлиса» и «за ритуал» так же регулярно, как Розанов их писал. Читал я их, читал, волновался и все больше и больше удивлялся. Хоть я успел уже кончить университет в Германии и сам писал философские статьи, но было мне все же всего двадцать два года, и я просто не мог взять в толк, как возможно ничтоже сумняшеся так грубо, так дерзко опровергать самого себя. Мне хорошо запомнились многие страницы из многих книг моего «постоянного современника», как называл я, наряду с некоторыми другими современными мыслителями, Василия Васильевича Розанова. Я отлично знал, что Розанов не боится противоречить себе и не хочет «летать как ворона — по прямой». Но одно дело писать о новоназначенном обер-прокуроре Синода