Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если удивление – начало познания, то оно же, вместе с чувством благоговения, – и его итог, как явствует из признания Иммануила Канта:
Две вещи наполняют душу постоянно новым и возрастающим удивлением и благоговением, и тем больше, чем чаще и внимательнее занимается ими размышление: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне[398].
Следовательно, не только удивление побуждает размышлять (Аристотель), но и размышление ведет к еще большему удивлению (Кант). Собственно, цель познания – не объяснять окончательно тот или иной предмет, а вести вглубь непознанного, от тайны к тайне, от поверхностного удивления ко все более глубинному.
Таким образом, можно выделить по крайней мере два разных вида (или уровня) удивления. Одно служит началом и мотивацией познания и ближе к вопрошанию: «Как такое может быть?» Другое выступает как итог познания и ближе к восхищению и благодарности: «Так вот как оно обстоит на самом деле!»
Житейское и философское удивление
Склонность к удивлению зависит от возраста. Всему удивляться – свойство ребенка. Ничему не удивляться – ветхого старика, впавшего в равнодушие, близкое к смерти. Очевидно, между этим наивом всеудивления и апатией полного неудивления находится избирательная удивленность зрелого мышления. Как писал Достоевский, «всему удивляться, конечно, глупо, а ничему не удивляться гораздо красивее и почему-то признано за хороший тон. Но вряд ли так в сущности. По-моему, ничему не удивляться гораздо глупее, чем всему удивляться. Да и кроме того: ничему не удивляться почти то же, что ничего и не уважать. Да глупый человек и не может уважать» («Бобок»).
Источник удивления – это способность различать между известным и неизвестным, привычным и непривычным. Именно такое различение обеспечивает усвоение новой информации по контрасту со старой и общеизвестной. Тем не менее крен в сторону удивления, вероятно, способствует ускорению творческой эволюции человечества. Поэт или философ больше, чем люди нетворческого склада, склонны удивляться, причем тем вещам, которые кажутся привычными большинству. Поэт удивляется вспышкам зарниц – и сравнивает их с глухонемыми демонами (Тютчев. «Ночное небо так угрюмо…»). Или летнему расписанию поездов – и сравнивает его со Священным Писанием (Пастернак. «Сестра моя жизнь…»). Поэтический язык, по Аристотелю, должен удивлять, как если бы он отчасти был иностранным. Философ удивляется тому, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, – и рождается мысль Гераклита. Другой мыслитель удивляется тому, что не может объяснить ни себе, ни другим такое очевидное явление, как время, – и рождается философия времени в «Исповеди» Августина.
И. Хемницер в своей басне «Метафизик» (1799) изображает философа, который, упав в яму, не торопится схватить спущенную ему веревку, а спрашивает: «Веревка вещь какая?» Вот это и есть философия: удивление и вопрошание о природе самых обычных вещей, как если бы они были чем-то странным и неизвестным. В повседневной жизни мы часто удивляемся фактам, о которых не ведали раньше, но философами становимся в тот момент, когда известный факт удивляет нас тем, что он вообще возможен. Житейское удивление вызывается переходом от незнания к знанию; философское – переходом от знания к незнанию, когда уже известное перестает быть понятным. Мы житейски удивляемся, услышав, что знакомая женщина вышла замуж за неподходящего для нее человека. Но когда мы удивляемся, как чему-то труднопостижимому, самой возможности брака, способности двух совершенно разных людей провести вместе жизнь, – это философское удивление.
Удивление может служить критерием подлинности при встрече естественного разума с искусственным. Считается, что степень развития искусственного интеллекта определяется тем, насколько он может имитировать человеческий, так что судьи, которые дистанционно общаются с компьютерной программой, могли бы принять ее за человека – это называется тестом Тьюринга. Но можно предложить тест более высокого порядка – тест Аристотеля, в память о его тезисе, что познание начинается с удивления. Задача искусственного интеллекта в этом тесте – противоположная: не ввести собеседника в заблуждение, выдав себя за человека, а поразить собеседника, выдав результат, который будет резко отличаться от вложенных человеком данных и алгоритмов. Может ли машина изобрести нечто, что в ее программу не вложено естественным разумом и что способно удивить самого человека?
Удивление и диво
Корень слова «удивление» – ди(в) восходит к индоевропейской основе и генетически связан с латинским deus – Бог и прилагательным divus – божественный. Отсюда также греч. theos, Бог и авест. daēva, демон. Таков глубинно-сакральный смысл удивления – как смятения или замешательства перед проявлением сверхъестественной силы: божественной или демонической. Там, где мы дивимся, удивляемся, предполагается действие самого Дива, поскольку именно он обладает изначальной способностью творить дива, чудеса, нарушать привычный, законосообразный порядок вещей.
Собственно, удивление – это самый адекватный способ отношения к Богу: дивиться – Диву. Вот два контрастных примера. Вера Иова в Бога подверглась испытанию незаслуженными бедствиями – и укрепилась, когда Бог показал ему чудеса своих творений: удивил «делами чудными для меня, которых я не знал» (Иов. 42: 3). Алеша Горшок в одноименном рассказе Л. Толстого был совсем неграмотный, даже не знал молитв, и, когда пришел ему черед умирать, он «только просил пить и все чему-то удивлялся. Удивился чему-то, потянулся и помер». Удивление – это и есть его встреча с Богом.
Когда говорят о «вере в Бога», слову «вера» недостает этого смысла удивления. Предполагается, что вера – это слабое, недостаточное, не вполне подтвержденное знание. Между тем вера тем и отличается от знания, что удивляется своему предмету, не знает его до конца и потому воспринимает его как удивительный, выходящий за пределы знания.
✓ Вера, Жуткое, Интересное, Мышление, Новое, Творчество, Чувство, Чудо
Ум
Ум – способность мыслить, обобщать, выводить закономерности из множества фактов, хорошо
