Агентурная сеть - Игорь Прелин

Откупорив по банке холодного «хайнекена» и потягивая пиво из запотевших кружек, Лавренов и «Бао» сначала вспомнили о своих «дружеских» встречах на противоположной стороне африканского континента, о приятно проведенном времени, о котором у них сохранились самые лучшие воспоминания, а затем Лавренов приступил к делу.

В предельно корректной манере и даже как бы между прочим Лавренов заявил, что «нам» (под этим «нам» можно было подразумевать, кого угодно), известно о сотрудничестве «Бао» с французскими спецслужбами и характере выполнявшихся им заданий, однако «мы» готовы простить ему этот грех, если он согласится в дальнейшем сотрудничать с «нами».

«Бао» не стал уточнять, кто такие эти «мы», поскольку относительно ведомственной принадлежности Лавренова у него, с подачи «Атоса», разумеется, давно не было никаких иллюзий, а, как и ожидалось, попытался с присущей всем азиатам изворотливостью уйти от этого разговора и обратить его в светскую шутку.

Но на азиатскую изворотливость существует такое эффективное средство, как славянское упрямство! И Лавренов после недолгих препирательств о том, сотрудничал ли «Бао» с французской разведкой или нет, загнал его в угол. А загнав, недвусмысленно дал понять, что если «Бао» будет упорствовать в своем отрицании очевидных фактов и нежелании сменить «хозяина» (а на самом деле это была не смена «хозяина», потому что «хозяином» с самого начала была советская разведка, а всего лишь исключение из наших отношений посредников в лице «Атоса» и других представителей французских спецслужб), то «нам» ничего не останется, как довести информацию о его сотрудничестве с французскими спецслужбами до китайских властей, сообщив заодно о таких «мелочах», как несанкционированные контакты с установленным советским разведчиком, передача ему информации о внешнеполитической деятельности КНР в Африке и положении в китайском руководстве, а также еще кое-какие сведения, после чего его ждут крупные неприятности.

«Бао» не стал уточнять, какими еще сведениями располагает на него советская разведка, поскольку для того, чтобы иметь крупные неприятности, вполне хватало сотрудничества с французскими спецслужбами и несанкционированных встреч с советским разведчиком, и задал сакраментальный вопрос, который обычно звучит в девяноста пяти подобных ситуациях из ста:

— Что вам от меня нужно?

Нужно нам было от «Бао» очень много, для этой цели был подготовлен большой вопросник, но Лавренов не стал задавать ему все вопросы сразу, а для начала ограничился только теми, которые затрагивали наших извечных противников в лице США и их союзников по НАТО, да еще некоторые проблемы, касающиеся страны пребывания. Главное в таком деликатном деле, как перевод агента, завербованного под «чужим» флагом, на советский флаг — начать, а потом, после соответствующей воспитательной работы и в том случае, если наши усилия в этом направлении дадут положительный результат — относительно безболезненно перейти к получению той информации, которая нас интересует в первую очередь.

А такой первоочередной информацией была, конечно, информация по КНР. Именно это и было конечным результатом всех наших многомесячных усилий!

Но все это происходило позднее и за несколько тысяч километров от той страны, где Лавренов начинал работу с «Бао».

Использовать прикрытие сотрудника АПН для замены Лавренова было неразумно, поэтому в Центре решили осуществить небольшую «рокировку», перебросив эту должность в другую страну, а к нам направить сотрудника под прикрытием корреспондента ТАСС.

В конце августа, дождавшись моего возвращения из отпуска, из страны окончательно уехал Хачикян. Самому ему времени на отпуск не оставалось: с первого сентября он приступал к занятиям на курсах усовершенствования, открывавших ему дорогу к должности резидента, которой он вполне был достоин. По крайней мере, такой вывод я сделал в его служебной характеристике. Ради такой перспективы можно было пожертвовать и долгожданным отпуском, хотя без этой жертвы вполне можно было обойтись, если бы ему вовремя подготовили замену.

Последним в октябре заменился Колповский.

Через три недели после его отъезда, поздним ноябрьским вечером поступила срочная циркулярная шифртелеграмма с грифом «совершенно секретно» и пометкой «лично резиденту». В ней сообщалось о том, что десятого ноября скончался генеральный секретарь ЦК КПСС председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев и что на состоявшемся в этот же день Пленуме ЦК КПСС генеральным секретарем избран Ю. В. Андропов.

«Завтра в 12 часов (время московское) об этом будет сделано официальное сообщение в средствах массовой информации.

В 10 часов (время московское) поставьте об изложенном в известность совпосла и совместно с ним подготовьтесь к проведению следующих мероприятий…»

Далее следовало несколько пунктов ценных указаний, которые резиденты КГБ вместе с послами во всем мире должны были успеть осуществить за те два часа, которые оставались в их распоряжении до обнародования официального сообщения.

Первой реакцией на эту шифртелеграмму было сожаление, что ее принял и расшифровал не Ноздрин. Если бы это был он, у нас был бы прекрасный повод вспомнить историю с «Малой землей» и поговорить о дальнейшей судьбе этого и других «бессмертных» произведений умершего генсека.

Погоревав по случаю отсутствия Ноздрина, я еще раз перечитал шифртелеграмму, пытаясь понять, что меня в ней смущает. Смущало, по меньшей мере, три обстоятельства.

Во-первых, было как-то непривычно читать подлинное имя, отчество и фамилию бывшего председателя КГБ. Обычно, когда он, находясь в этой должности, подписывал шифртелеграмму либо на него делалась ссылка, всегда употреблялся псевдоним. Теперь он был уже в новом качестве, и его высокое официальное положение избавляло от подобной необходимости.

Во-вторых, в очередной раз резидентов делали заложниками укоренившейся в нашем государстве с давних пор системы тотальной секретности, доходившей порой до абсурда. Вот и сейчас я никак не мог уразуметь, почему надо делать строжайшую тайну из такого в общем-то житейского события, как смерть главы государства? Тем более что через несколько часов об этом будет объявлено на весь мир! Вот уж действительно, как говорится, нет ничего явного, что нельзя было бы сделать тайным!

И в-третьих, я представил себе, в каком положении окажутся десятки резидентов КГБ, когда выполнят указание Центра, и послы поймут, что им, полновластным представителям государства, «первым после Бога», как говаривали когда-то на флоте, в Москве доверяют меньше, чем представителям спецслужб! Не у всех же резидентов были такие хорошие отношения с послами, как у меня с Гладышевым, хотя подобные штучки могли испортить самые лучшие отношения.

Не знаю, какое решение приняли мои коллеги в других странах, но я решил сразу: не ждать до утра, немедленно встретиться с Гладышевым и показать ему шифртелеграмму!

На мое счастье в этот поздний час Евгений Павлович, как и я, еще находился в посольстве.

Прочитав шифртелеграмму, Гладышев ничего не сказал, а только, по своему обыкновению, внимательно посмотрел мне в глаза. Он делал так каждый раз, когда видел или чувствовал, что я отступаю от данных мне указаний или принимаю какое-то самостоятельное решение, расходящееся с установившейся практикой. Потом он, как и я, прочитал шифртелеграмму еще раз, отложил ее в сторону и сказал:

— Может, хоть Юрий Владимирович наведет, наконец, порядок! Сколько можно терпеть этот бардак?!

Ни избрание бывшего председателя КГБ на пост генерального секретаря ЦК КПСС, ни его непродолжительная деятельность на этом посту никак не повлияли на наши взаимоотношения с Гладышевым. Как и до этого, они оставались ровными и дружескими до самого конца нашей совместной работы в стране, лишний раз подтвердив, что неподвластны никаким конъюнктурным соображениям.

Но многие мои коллеги, работавшие в других странах, рассказывали мне потом, какие неожиданные и порой невероятные последствия имело для них это событие и какие удивительные метаморфозы произошли с их непосредственным окружением. Впрочем, если вдуматься, ничего неожиданного не было. Все происходило в рамках бытовавших традиций и той верноподданнической и льстивой атмосферы, которой дышал номенклатурный и чиновный люд не только в советских учреждениях за границей, но и в самом Отечестве.

А суть этих рассказов состояла в том, что уже через несколько минут после официального сообщения о смене руководства партии и государства даже самые явные недоброжелатели сменили, что называется, гнев на милость и демонстрировали просто-таки показную лояльность и самые дружественные чувства по отношению к сотрудникам ведомства, с которым ранее они вынужденно считались, но к которому по меньшей мере не питали никаких симпатий, если не сказать больше. Стоило бывшему председателю КГБ стать первым лицом в СССР, и рейтинг не только резидентов, но и рядовых сотрудников внешней разведки неизмеримо возрос!