Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

– Если я посвящу свою жизнь Богу, я никогда не расстанусь со Шмуэлем, а больше мне ничего не надо… – темные глаза заблестели. Девочка, незаметно, коснулась распятия, на шее: «Клянусь Иисусом и Мадонной, так и случится».

Интерлюдия Стокгольм, декабрь 1958

За большим окном, северный ветер нес легкую поземку по булыжникам набережной Маластранд. По брезенту пришвартованных к причалам, укрытых на зиму яхт вились снежинки. В гостиной перемигивалась огоньками высокая елка. На дубовых половицах сложили ярко упакованные подарки. Пахло выпечкой и пряностями, из кухни доносилось шипение итальянской, кофейной машинки:

– Третья справа, тетя Марта, – светловолосый мальчик подал ей бинокль, – видите, на корме написано «Эмилия»… – он хихикнул, – папина школа называется в честь мамы, а яхта, в честь моей сестры… – подросток, с сожалением, добавил:

– Жалко, что погода плохая. Так бы я вас покатал… – в просторной квартире, с видом на стокгольмские острова, Марту встретил полосатый, ухоженный кот и серый комок меха, с торчащим вверх хвостом:

– Мы привезли его из Норвегии… – Эмилия Кампе подхватила на руки щенка, – ему всего пять месяцев. Мы навещали папиных и маминых друзей, военных лет, в Осло. Порода называется элкхунд, с такими собаками охотились викинги… – Марта отдала мальчику оптику:

– Ты и с яхтой умеешь управляться, Андреас… – подросток успел показать ей несколько кубков, за успехи в стрельбе, и собственную фотографию, на ринге:

– Папа со мной начал заниматься, когда я еще в школу не пошел, – гордо добавил парень, – я намереваюсь стать чемпионом Швеции по боксу… – Марта подмигнула ему:

– И получить олимпийскую медаль, как твой отец… – Андреас задумался:

– Вряд ли. Я буду военным, тетя Марта… – услышав о яхте, он улыбнулся:

– У нас все умеют стоять за штурвалом, даже мама и Эмилия… – подросток напомнил Марте ее среднего сына:

– Максим тоже высокий, крепкий, он в Волка пошел. Только глаза у него отцовские, голубые. Впрочем, у Андреаса тоже отцовские, темные, словно каштан… – машинка стихла, женский голос крикнул:

– Андреас, сходи за булочками! Печенье в доме есть, но отец придет голодным, после занятий, я его знаю… – стену гостиной увешали фотографиями. Марта рассматривала цветные снимки негритянских детей, грузовики, с эмблемой Красного Креста, загорелую до черноты Грету, в платье хаки, с нарукавной повязкой, в окружении малышей:

– Это в Кении, – объяснила фрау Кампе, – восстание мау-мау британцы подавили, половина страны лежит в развалинах, дети осиротели. Нет больниц, нет даже просто врачей… – она помолчала, – хорошо, что в страну допустили помощь, от Красного Креста… – Марта отозвалась:

– Британии, и всем остальным, недолго осталось править в Африке… – соглашаясь с ней, Джон, правда, замечал:

– С другой стороны, когда мы покинули Индию, страна едва миновала кровопролитие. Африка не минует, поверь моему слову… – Андреас, недовольно, ответил матери:

– Снег на дворе. Эмилия на кружке, в библиотеке… – он фыркнул, – пишет очередные слезливые рассказы. Позвони ей, она забежит по дороге в магазин… – фрау Кампе появилась с подносом на пороге гостиной:

– После кружка она идет в кино, с Юханом… – Андреас закатил глаза:

– Юхана Адамса словно веревками к ней привязали. Ладно, – с сожалением согласился мальчик, – но тогда я куплю себе лакричных леденцов… – Грета позвала вслед:

– Всем, а не только себе… – она поставила кофейник на африканский столик, черного дерева:

– У тебя пятеро, как ты их терпишь… – Марта, добродушно, сказала:

– Они, в общем, все одновременно стали подростками. Один, или пятеро, разницы нет. И моему старшему шестнадцать, он разумный парень… – Грета разлила кофе:

– Значит, придется ждать еще три года. Или четыре, как с Эмилией… – на еще одном фото, черные волосы девочки разметал ветер. Она носила праздничное, вышитое платье:

– Это мы в дворце, – Грета открыла шкатулку с сигаретами, – Кампе шутит, что не рассчитывал на жену, кавалерственную даму… – в прошлом году Грета получила медаль шведского ордена Святого Серафима:

– За работу в Красном Кресте, – добавила она, – впрочем, у тебя тоже есть ордена, даже целый титул… – Марта редко вспоминала о своем статусе Дамы Британской Империи:

– Почести мне ни к чему, – весело говорила она Волку, – на публике я не появляюсь, и вряд ли меня ждут интервью в газетах… – королева, тем не менее, настояла на патенте Дамы:

– Вы все равно что моя фрейлина, – Елизавета подняла бровь, – так положено, по традиции… – Марта кинула взгляд за окно:

– Снег или не снег, а мне надо прогуляться, посмотреть, как все обустроились… – безопасная квартира тоже находилась в Содермальме, неподалеку от старого пристанища Волка:

– По соседству парк, кинотеатр, кафе «Барнштерн», апартаменты пани Аудры… – Марта вздохнула:

– К ним тоже надо зайти, передать привет. Волку туда хода нет, из соображений безопасности… – после смерти родителей Янека, Аудра, с мужем, управляла кафе:

– Ее муж, пан Юзек, в Литве был женат на пани Ядвиге, – Марта тоже закурила, – у них родилась девочка, София. МГБ никого не оставило в живых. Всех, кого после войны не расстреляли, и сейчас держат в лагерях, оттепель им не указ… – она не имела права говорить Грете и Кампе о миссии:

– Но они ничего и не спрашивали, они деликатные люди… – в гостиной, неожиданно, висело и знакомое Марте, черно-белое фото:

– Мне нравится снимок… – Грета погладила рамку, – так жаль, что и она погибла, и ее девочка… – покойная Мирьям, в форме американской армии, сидела за рулем военного виллиса. Сара устроилась у нее на коленях:

– Это она с Аляски прислала, – заметила Грета, – малышке здесь полтора годика… – Марта кивнула:

– Да, у меня тоже есть это фото. В общем, досье я тебе передала. Когда в следующий раз поедешь в Африку, держи глаза открытыми… – красивое лицо Греты затвердело:

– Его я помню, – презрительно сказала она, разглядывая снимок Доктора, Хорста Шумана, – он навещал Равенсбрюк, искал персонал, для госпиталя в Аушвице. Наша фрау Матильда, – Грета выпустила дым, – чуть ли не легла под него, так хотела вырваться на свободу. Однако он отбирал только заключенных с короткими сроками, а Матильде вкатили десятку. Ее бы казнили, не будь у нее хорошего адвоката. Она, видишь ли, убивала еврейских стариков… – ноздри Греты дрогнули:

– После войны она, наверняка, недурно устроилась. Такие, как она, всегда выживают. Ее надо было судить заново, вместе с персоналом лагерей… – Грета получала открытки, от нынешней фрау Брунс, из глухого угла на севере Германии, по соседству с датской границей:

– У нее двое детей, – подумала Марта, – она в безопасности, нацисты ее не найдут. Пусть живет спокойно, она искупила свою вину… – Грета пообещала:

– Если я кого-то увижу, я немедленно с тобой свяжусь. Впрочем, что далеко ездить, – она помолчала, – в Западной Германии бывшие члены СС сейчас уважаемые люди… – Грета и Кампе возили детей в Гамбург:

– Киль мы тоже навестили, все-таки, наш родной город. И с малышами мы всегда говорили на немецком языке… – щенок вспрыгнул на диван, Марта дала ему печенья:

– Тебя здесь разбаловали, охотничья собака… – она только сейчас заметила на подносе конверт, со знакомыми марками. Мальчик вскидывал горн, дети, с галстуками, поднимали руку в салюте. Грета перехватила ее взгляд:

– Я сама не ожидала, – тихо сказала женщина, – десять лет прошло. Я хотела тебе показать, она просит отвечать на абонентский ящик, на берлинском почтамте… – конверт проштемпелевали: «Германская Демократическая Республика». Марта всматривалась в ровный почерк:

– Милая Грета, надеюсь, что у вас все в порядке. Передавай привет и пожелания благополучия твоей семье. У меня все хорошо, я выполняю свой долг… – Марта сглотнула, – ты можешь связаться со мной по этому адресу. Как сказано, зерно горчичное, хоть и меньше всех семян, но, когда вырастет, становится деревом, и птицы находят в нем приют. Я сейчас сею горчичные зерна, но верю, что настанет день, когда они дотянутся до небес… – она подписалась только именем: «Твоя Каритас». Марта свернула бумагу: