Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник) - Иван Черных

После сакских землянок и южного зноя, сальских бараков и пронизывающих ветров, после непрерывных боевых вылетов, бесконечных тревог, переживаний и недосыпаний жизнь в Воронеже, сравнительно тихом красивом городе, куда полк прибыл на переучивание, показалась раем. Летчиков расквартировали по частным квартирам около заводского аэродрома, где стояло несколько новеньких Ил-4. И хотя жили по строгому распорядку — завтрак с 7 до 8, занятия с 8 до 14, обед с 14 до 15, работа на матчасти с 15 до 19, ужин в 19, — появилась возможность выбраться вечером в кино, на танцы, а иногда и в ресторан.

На фронте было затишье, и это расхолаживало людей, делало их беспечнее. Даже он, Михаил Пикалов, а точнее, Пауль Хохбауэр, немецкий разведчик, временами забывал об опасности, подстерегающей его на каждом шагу, предавался разгулу и наслаждениям. Дела его, по его разумению, были не так плохи и не так хороши. Не плохи потому, что он вне всяких подозрений у контрразведки, не хороши потому, что до сих пор на него не вышли Гросфатер — дед и Блондине — блондинка, выброшенные в ночь на 23 февраля в районе Сальска. Уже отсюда, из Воронежа, Пикалову удалось во время осмотра одного из новых самолетов отстучать радиограмму, что встреча со связниками не состоялась. Ему ответили: «Ждать. Связники сами вас найдут».

Вот он и ждет. Теперь более спокойно, а поначалу нервы были на пределе — вдруг Гросфатер и Блондине арестованы? Органам безопасности нетрудно будет и до него добраться. А погибать ему совсем не хотелось — он еще и не жил как следует: то учеба в школе, муштра отца азам разведывательного дела, потом… Потом с восемнадцати лет жизнь под чужой фамилией, под страхом разоблачения. После окончания русской средней школы под Энгельсом, где Пауль проживал с родителями в колонии немцев Поволжья, он с другом, одноклассником Михаилом Пикаловым, решил поступать в военное училище. Вместе на квартире Пауля под диктовку его отца писали заявления, вместе отправляли документы. Разумеется, в разных конвертах, которые запечатывал тоже отец, и в конверт Пикалова положил фотокарточки сына. Почти в один день юноши получили вызовы и, радостные, счастливые, простившись с родителями, вместе сели в поезд на Харьков. Вдвоем они доехали до Ртищева, где предстояла пересадка. А далее Пауль с документами Пикалова поехал один. С Хохбауэром, как потом сообщил Михаил родителям, произошел несчастный случай: он пытался сесть на ходу поезда и попал под колеса.

Михаил Пикалов поступил в авиационное училище связи и через полтора года в звании младшего лейтенанта прибыл в полк ДВА в Саки на должность начальника связи эскадрильи.

«Хозяева» поначалу не особенно утруждали молодого агента: изредка в городе его встречал «земляк» или «приятель» по училищу, давал несложное задание составить списки личного состава либо раздобыть их фотографии. Потом задания стали усложняться: требовались секретные документы — уставы боевых действий, наставления, инструкции, директивы. А когда началась война, к Пикалову зачастил связник чуть ли не каждый день и требовал не только информации, но и срочных, до вылета, радиопередач, чтобы предупредить истребительные полки о маршруте и целях бомбардировщиков.

Пикалов понимал: передача с аэродрома — штука опасная, советская контрразведка не дремлет и рано или поздно запеленгует место передачи. Начнется слежка. Надежда была лишь на то, что советские контрразведчики не успеют найти агента: немецкая армия сокрушит Советы и к осени, как обещал Гитлер, война будет закончена. Но надежда не оправдалась: наступила уже весна, а немецкие войска не только не захватили Москву, но и на многих фронтах откатились назад. Советская контрразведка, как он и предполагал, повисла у него на хвосте. Чтобы пустить ее по ложному следу, пришлось пожертвовать коллегами из «Валли-4». Жаль было терять таких опытных связников, но другого выхода он, как ни старался, не нашел: предупредить «капитана» и «лейтенанта», что на них готовится облава, он не сумел. Хорошо еще, что в ту ночь его не запланировали в полеты и он получил возможность задержаться после ужина у столовой, узнать ситуацию и замысел Петровского. Попади связники в руки контрразведки живыми, вряд ли бы они умолчали о нем… В тот вечер он боялся, пожалуй, больше, чем в любом боевом вылете: оказался между двух огней, между своими и чужими. Можно, конечно, было прихлопнуть Петровского, но «лейтенант» сам подписал себе приговор. Нашел время острить: «Это ваши женушки кинулись от вас, сломя голову…» Осел. Попался на первую приманку. Хотя Пикалов и заткнул ему горло строгим взглядом, было уже поздно. А тут еще машина с группой…

Пикалов переживал: не вызвало ли подозрение у Петровского то, что «лейтенант» выстрелил не в начальника связи, а в старшину, и зачем было Пикалову стрелять в «капитана», когда Петровский, по существу, обезоружил его?

Кажется, не вызвало.

Пикалову пришлось на длительное время выйти из игры. Указания он принимал, но сам на связь не выходил. От него требовали, ему категорично приказывали, он отмалчивался. Не из-за страха, хотя безрассудно совать голову в петлю тоже не хотелось, а из-за злой ожесточенности на своих «хозяев»-недоумков, не понимающих, кого и во имя чего они заставляют рисковать. Разведчика, который располагает самой нужной, самой ценной информацией, внедренного в самый жизнедеятельный организм — Красную Армию. Он — разведчик, и его задача — добывать сведения, а не стучать ключом. В критических ситуациях — да, он готов, но повседневно, до вылета, — увольте. Видимо, в конце концов до них дошло, и они выбросили Гросфатера и Блондине, но где связники запропастились? То ли погибли, то ли затаились, как и он, до поры до времени.

Петровский дни и ночи не смыкал глаз, рыскал по округе, пронзал своим холодным взглядом каждого. И Пикалов боялся этого взгляда.

Контрразведчики, продежурив еще несколько дней и убедившись, что передачи больше не ведутся, убрали пеленгаторы. Петровский перестал шнырять по стоянке перед полетами, даже при эвакуации полка остался в группе прикрытия и теперь не поехал в Воронеж с летным составом на переучивание.

Здесь, в Воронеже, к нему привязался капитан Серебряный. Клянется по пьянке в верности дружбы, но Пикалов знает цену таким заверениям: пока он ссужает деньгами, Серебряный и верен. У пьяниц рука длинная, а память короткая, голова горячая, а душа — лед, и положиться на них нельзя. Особенно на Серебряного — честолюбив, обидчив, задирист. Сколько уже раз Пикалов уводил его от драк и скандалов! Будь на его месте другой, можно давно было подцепить на крючок, несмотря на то что он не летчик. Вот только если его использовать для обработки Туманова… Был сбит, вернулся без экипажа… Петровский не очень-то жалует его, а Меньшиков обожает… Во всяком случае, попробовать можно…

Вчера вечером Серебряный высказал желание купить мотоцикл, просил денег взаймы. Затея стоящая, в Саках «колеса» очень помогали Пикалову, жаль, не было возможности забрать мотоцикл…

Легкий на помине Серебряный первый повстречался ему у столовой, дружески протянул руку:

— Привет, Миша. Голова не трещит?

— Есть малость. С зачетной сессией тебя.

— Ох, эти зачеты, — покрутил головой капитан. — Как я сдавать буду — не башка, а колокол. Ты хоть приди помочь по радиооборудованию.

— Приду, — пообещал Пикалов. — Кстати, я включен в состав приемной комиссии, за начальника связи полка. Так что берегись: могу казнить, могу миловать.

Они вместе позавтракали и отправились в заводской клуб, где был объявлен сбор летного состава.

У клуба уже стояла группа летчиков. Пикалов рассмотрел среди них подполковника Меньшикова, его заместителя по политической части майора Казаринова и — у Пикалова молоточками застучала кровь в висках — капитана Петровского. Что заставило оперуполномоченного приехать сюда? Шифрованная радиопередача, которую Пикалов отстучал на прошлой неделе? Не слишком ли долго собирался Петровский? Нет, не должно быть: если бы передачу засекли, контрразведчики начали бы раскручивать дело по свежему следу. И глаза Петровского на этот раз намного спокойнее, чем были в Саках, когда он искал агента. Даже чему-то улыбается, беседуя с Казариновым. Конечно же, дело не в радиопередаче! Сегодня зачеты, и все экипажи приступают к полетам. Вот когда надо держать ушки на макушке…

До построения оставалось десять минут. Пикалов потолкался среди летчиков, послушал, о чем говорят. Тема в основном была одна — о зачетах. Оказывается, многим надоело сидеть на земле, зубрить «Конструкцию самолета», «Конструкцию двигателя М88Б», инструкции и наставления, и Пикалов недоумевал, что движет ими: патриотизм, как говорят политработники, или обыкновенный фанатизм недалеких, ограниченных людей? Что бы там ни было, он, Пикалов, не рвался навстречу опасности, где можно в любую минуту отдать жизнь, какие бы высокие цели ни ставил перед собой. Выиграет тот, кто победит, а победит тот, кто выживет. И уж он-то постарается оказаться умнее других. Нет, трусом он себя не считает и то, что требует от него фатерланд, делает, находясь под постоянной угрозой с обеих сторон: русские могут разоблачить, а соотечественники — сбить, несмотря на то что каждый раз ему сообщают сигнал «Я свой». Истребители действительно после сигнала прекращают атаку, но зенитчикам, когда летишь в группе, сигнал не подашь.