Шрам - Чайна Мьевиль

— Я даже представить себе не могу, как это все виделось из города. Вероятно, они тоже видели. Возникла ли паника? Чувствовали ли вы волнение?

Любовники, конечно же, не ответили.

— Я знал, в чем суть плана. Увидев Шрам, мы должны были остановиться в пяти милях от него. И оттуда должен был подняться дирижабль и попытаться преодолеть это короткое расстояние до Шрама. А я был впередсмотрящим. При малейшей опасности я должен был выстрелить из ракетницы, вывесить мои вымпела, отозвать воздушный корабль.

Я не знаю, какие, по-вашему, опасности могли нам грозить. Вы об этом понятия не имели. Не думаю, что вы знали, что такое Шрам. Что, по-вашему, могло произойти? Может, вы думали, что Шрам кишит зверями возможного? Что его охраняют те существа, которые могли бы развиться, но не развились?

Ничего подобного.

Его масштаб. Масштаб всей этой херовины. Перед ней чувствуешь свое ничтожество.

Город не замедлил хода.

Сказав это, Хедригалл помолчал несколько секунд. Свое последнее предложение он произнес тем же своим гипнотическим речитативом, каким говорил уже долгое время, и Беллис лишь через несколько секунд поняла, что он имеет в виду.

Сердце ее судорожно вздрогнуло, а потом бешено заколотилось.

— Город не замедлил хода, — сказал Хедригалл. — Аванк вовсе не снизил скорость. Наоборот, стал двигаться быстрее.

Мы были в десяти милях от Шрама, потом в пяти, потом в четырех, а город не остановился, не снизил скорость.

Перспектива мира изменилась… Горизонт был в нескольких тысячах ярдов от нас и становился все ближе, а Армада набирала ход.

— И тут я запаниковал. — Голос Хедригалла звучал совершенно ровно, словно все его эмоции впитало в себя море. — Я стал стрелять из своей ракетницы, пытаясь предупредить вас о том, чего вы, видимо, не знали.

— Возможно… возможно, тогда-то и возникла паника, — сказал он. — Я не знаю. Мне не было видно. Может, вы все были загипнотизированы, может, у вас остекленели глаза и вы поглупели. Но я думаю — нет. Я думаю, по мере того как приближался конец мира, возникла паника и на мои ракеты никто не обращал внимания.

Три мили. Две.

Я долгое время не двигался. Замер.

Южный ветер был силен, а потому «Высокомерие» стремилось прочь от Шрама, словно боясь его, как боялся я. Это и привело меня в чувство.

— Кто знает, что произошло? Может, вы и знали, прежде чем вам умереть. Меня там не было.

Может, дело было в аванке. Может, после нескольких недель покорности он перестал повиноваться посылаемым импульсам. Может, обломался какой-то шип, который слал сигналы в его мозг, и животное очнулось, недоумевая, как оно оказалось в узде. И вот оно устремилось вперед и стало набирать ход, надеясь освободиться.

Может быть, отказали горномолочные двигатели. Может, какая-то вероятность возникла из Шрама, вероятность, которая нарушила работу двигателей. Одни боги знают, что случилось.

Взглянув вниз, я увидел целую флотилию лодок, спускаемых с города на воду: их пассажиры в отчаянии хватались за весла, ставили паруса, чтобы убраться подальше. Но море было сильнее их, и я видел, как их паруса надуваются то в одну, то в другую сторону. Спасательные лодки, яхты, плоскодонки начинали крутиться в этих водах, их понесло вокруг города, и они обогнули его с северной стороны, хотя и пытались плыть в другую сторону. Течения и волны тащили их, как голодный хищник — жертву.

Через несколько минут первые из них уже были у Шрама. Я видел, как маленькая лодчонка приблизилась к краю, видел пятнышки внутри нее — вероятно, людей, которые попрыгали за борт, — а потом корма лодки внезапно задралась, и та исчезла внизу. Исчезла в этой пустоте.

Они тянулись длинной линией, испещрив море между городом и Шрамом, скользя на север по пути к бездне. То же и с дирижаблями. Целая их стая пыталась подняться в воздух. Горожане набились в них под завязку, цеплялись за канаты, чтобы подняться наверх. Перегруженные дирижабли переваливали за границы города и устремлялись в море, где их подхватывали потоки и они вертелись, как мертвые киты, а потом, роняя пассажиров, устремлялись к Шраму.

Армада начала медленно поворачиваться. Горизонт наклонялся, вставал на дыбы, по мере того как город закручивало по часовой стрелке в воде.

До Шрама теперь оставалось полмили, и мой мозг отупел, но вдруг я понял, что нужно делать. Я побежал в нижний отсек и посмотрел вниз сквозь открытый люк. Потом я взял свой дискомет, устроился на краю люка, прицелился хорошенько и выстрелил в канат, привязанный к палубе.

Канат был толстый, туго натянутый. Он был закреплен на аэростате в тридцати футах от меня и раскачивался, как питон. У меня было шесть чакри. Три из них ушли в никуда. Четвертый зацепил канат, но не очень точно — перерезал половину. Пятый тоже ушел мимо цели, так что у меня оставался последний шанс.

Но хотя я хорошо оперся и прицелился — все равно промахнулся.

И тогда я понял, что мне конец. Дискомет выпал из моих рук, пальцы стали неловкими, непослушными. Я ухватился за решетки у края люка — мне оставалось только смотреть. Я чувствовал, как ветер треплет меня, врываясь через отверстие, и видел, как в месте разрыва расползается канат. Но слишком медленно — меня это уже не сможет спасти.

— Крыши, черепица, башни, аэротакси, флаги, обезьяны, помешавшиеся от страха, причин которого они не понимали, горожане, без толку носящиеся туда-сюда, — словно где-то на Армаде можно было спастись.

Я наблюдал за ними в мой телескоп. Не знаю, что происходило под поверхностью моря. Не знаю, как себя вели креи, рыболюди и Сукин Джон. Может, они все еще живы, кто знает? Может, они могут жить сами по себе. Может, они оставили город, когда поняли, что он движется к своему концу.

— Сначала конец должен был наступить для «Сорго», Крум-парка и «Гранд-Оста» вместе со мной.

Ветер на мгновение переменился, и «Высокомерие» перевалило за водяной утес и оказалось над бездной.

Время текло очень медленно, и «Высокомерие» проплыло над Шрамом. Это продолжалось всего несколько секунд, но секунды там тянулись долго.

— Я пересек край моря, заглянул вниз через свои колени, которые свешивались в люк, и увидел кромку воды. От этого голова шла кругом.

Солнце пробивало поверхность моря своими лучами, которые фильтровались и отражались волнами, а потом снова пронзали вертикальную поверхность. Я видел, как рыбы размером больше меня тыкаются носом в границу между водой и воздухом на глубине в сотню футов под поверхностью. Туда проникал свет. Вдоль краев шрама, видимо, существовал целый мир. Даже на глубине в две, три мили, там, где давление губительно, в воду проникал солнечный свет.

И вот эта водная поверхность воды с ее красками и водоворотами в каждом слое уходила на глубину в несколько миль. От этого можно было свихнуться.

А еще ил. Я видел его — мощная полоса слоистого ила, черного ила на дне моря. А еще твердь. Твердь, уходящая вниз на столько миль, что и толща воды перед ней казалась игрушечной. Красная, черная и серая твердь, расколотая надвое, словно отшлифованная. И на много миль вниз — сияние, которое шевелилось и пламенело, смутно мерцая сквозь воздух. Магма. Реки расплавленного камня, геотермальные приливы.

А что за ними? Еще ниже?

А там — пустота.

Голос Хедригалла звучал глухо, испуганно.

— Я видел его, наверно, считанные секунды, — сказал он. — Но я помню каждый слой: цветом похоже на песок, насыпанный в бутылку. Смотреть на это было невозможно. Оно было слишком громадным для глаз.

Армада остановилась, замерла на несколько секунд на краю пропасти, а потом аванк сделал последний рывок. Сначала я видел его сквозь воду. Я видел его на глубине в четыре мили, чуть выше темного дна. Я видел, как появились его очертания, поначалу расплывчатые, потом он неожиданно приблизился, контуры его становились четче по мере движения вперед. А потом с таким звуком, как при всемирной катастрофе, аванк начал прорываться, проталкиваться сквозь скалу морской воды.

Миля плоти.

Вот он просунул голову, расщепляя, сотрясая вокруг себя воду. Глыбы воды высотой в тысячи ярдов откалывались и падали, капли размером с дом раскручивались и дробились, устремлялись в пустоту, в Шрам.

Я видел концы первых громадных цепей, — они прорвались сквозь воду четырехмильной натянутой тетивой, разрезавшей море между аванком и городом наверху. Потом за ним показались и другие цепи: они словно когтистой лапой располосовали море параллельными вертикальными линиями.

Тело аванка, неописуемое тело, продолжало двигаться вперед — плавники и шипы, реснички, и когда оно оказалось в воздухе, сила тяжести увлекла его, и аванк стал наклоняться — головой вниз. Цепи еще сильнее натянулись, и оконечность Армады достигла края, и город начал переваливаться.