Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств - Андрей Чертков

— Нельзя-я! — вдруг взвизгнул Старец и сжался, озираясь. Даже за куст спрятался.

А ведь знает старый пень, что я правду говорю, вдруг понял я. Он же мне говорил и про Тростники, и про озера, и про утопленниц… Он говорил, а я ничего не понял. Но страшно ему от этой правды, надеется умереть раньше, чем эта правда всей силой по голове да по жизни ударит.

— …Им не нужны мужчины для того, чтобы родить ребенка. Разумеется, рожают они одних только девочек, которых девочками уже неправильно называть… гиноиды они называются по науке.

— Ты нас не пугай своими словечками-то, пуганые! — выкрикнули подрагивающим голосом из толпы.

— А я и не пугаю, но мне самому страшно, — признался я. — Особенно страшно было, когда они друг с дружкой разговаривали, глядя сквозь меня… Будто я пустое место… А когда обратили внимание, то говорили, как с мерзостью ходячей, хуже которой и придумать-то невозможно… Они считают всех нас, и мужчин и женщин, ошибкой природы, которую надо срочно исправить. Женщин они превращают в себе подобных, а мужчин… не знаю, некоторых в рабов своих, а большинство перерабатывают в разных чудищ — рукоедов, гиппоцетов и еще не знаю, какая гадость в лесу у вас водится. Это как скомкать кусок глины и что-то новое из него вылепить. Мы с вами — глина в их руках, грязная и противная, но они взяли на себя труд вылепить из нас что-то более полезное в хозяйстве, чем мужчина…

А Навина мама — она одна из этих Хозяек Леса. Она усыпила Наву и засунула ее в озеро, которое и есть Город. Паучий бассейн называется… А может, я опять все перепутал? Не важно, как он называется и Город он или не Город. По мне, так и вовсе переродильное отделение, где женщин перерождают… Когда Нава переродится, она тоже станет Хозяйкой Леса, Славной Подругой, про которых нам Слухач все время рассказывает… И возможно, будет присылать мертвяков в деревню, чтобы всех женщин привести к лучшей жизни. Они же все могут и никого не боятся, это они делают мертвяков, рукоедов, гиппоцетов, ос, комаров, муравьев… Раньше что-то из этого само рождалось и плодилось, а теперь все под их контролем. Начали все это не они, лес этот создали не они, но теперь хозяйничают здесь они. А вы — Флора, которая теперь никому не нужна. Вы были первыми из тех, кто пришел в этот лес… Первыми же вас и уничтожать начинают. А может, и не первыми, только вы этого не заметили.

— Нава добрая! — крикнул кто-то из женщин. — Она не станет на нас мертвяков насылать!

— Верно! — мрачно согласился Колченог. — Она, как солнечный зайчик, для каждого улыбку найдет и доброе слово, а ты про нее такое говоришь, Молчун… Нехорошо, ты же муж ее, она любила тебя!..

— И я любил ее, — ответил я. — И сейчас люблю… И пойду ее встречать к Паучьему бассейну. Но я говорю правду… Может, она и не станет на эту деревню мертвяков насылать, станет на другую… Или не будет с мертвяками возиться, у них в лесу и других дел много. Разве об этом разговор? Совсем о другом…

Я молчал, они тоже молчали. Кажется, впервые за все время моего пребывания в лесу.

И я подумал: зря Нава говорила, что ее никто не любит в деревне.

— И что ты предлагаешь, Молчун? — спросил Староста.

— Снять с глаз повязку и внимательно выбирать дорогу, зная, какие опасности нас подстерегают впереди. Мы не можем предвидеть всего, но ожидать должны всякое… И разумеется, никакой войны! Сила на их стороне… Вопрос в том, хватит ли нам ума и… смешно сказать… любви, чтобы выжить?

— Легко сказать, — вздохнул Староста.

— Не так уж и легко, — вздохнул я.

Я помнил, что в Первоисточнике они не поверили Кандиду, и это было психологически вполне объяснимо. Это было правильно для Первоисточника, но кино кончилось, и мы оказались в лесу без всяких метафор, образов и планов. Здесь живут и умирают, вернее, вымирают. А они здесь живут давно, все видят и знают лучше меня. Возможно, им нужен был вот такой наивный идиот, чтобы пришел и сказал все как есть, как он видит? Не они сами навели бы напраслину на свою жизнь, а чужак бы пришел, и увидел, и сказал, ничтоже сумняшеся. Так ведь часто бывает — нужен взгляд со стороны или голос со стороны, мол, король-то голый…

Я сказал то, что они и так знали в основном, но не хотели себе в этом признаться, потому что страшно было, потому что с этим жить невозможно, а жить надо, потому что жизнь есть жизнь, а не шерсть на носу.

Я посмотрел наверх: белое платье и фрачная пара все так же болтались на легком ветру, изображая висельников. Да, дурацкая была затея…

— А это тебе зачем? — проследив за моим взглядом, спросил Староста.

— Да зря все это, — кивнул я. — Ни к чему… Глупо… Совсем глупо… Сам не понимаю… Ведь не собирался же, но она очень хотела и все время говорила об этом… А не надо было…

— Надо! Надо! Не глупо! — вдруг раздался отчаянный девичий голос.

— Ты что это, Лава? — обернулся Староста к дочери, выступившей из толпы.

— Я знаю, зачем это, — уже тише сказала она. — Снимите мне… это…

— Платье, — подсказал я.

— Платье, — кивнула она, обрадовавшись незнакомому слову.

— Снимите, — кивнул я и сам стал озираться вокруг в поисках подходящей длинной палки. Но палка нашлась и без меня.

Один из парней сучком ловко поддел почку, похожую на голову, платье повисло на нем и плавно было спущено вниз.

Лава, недолго думая, сбросила с себя зеленую рубашку с длинными рукавами и нырнула внутрь платья, вынырнув уже в нем, загадочная и прекрасная. Была девочка, пацанка, а появилась женщина.

— В этом же нельзя ходить по лесу! — удивился ее отец.

— Но все в лесу, прежде чем принести плод, цветет, даже корявое дерево, даже колючий куст, даже тонкая травинка, — ответила Лава. — И это, — погладила она ладошками платье на себе, — Цветок Женщины…

Она меня поняла.

А я повернулся и молча направился в деревню. Я не мог на это смотреть. Она была поразительно похожа на Наву…

— Ай! — послышался за спиной одинокий женский взвизг, а потом и весь женский хор заголосил: — Мертвя-ак!..

Я резко повернулся.

Он возник неподалеку от Лавы, остававшейся в белом платье и вправду очень похожей на весенний лесной цветок. Качнулся, оглядываясь, и деловито двинулся к девушке. Вот же мразь бездушная! Я в несколько прыжков оказался перед ним, явно не ожидавшим сопротивления и никак не реагировавшим на испуганное «Агу-гу!» толпы. Мертвяк выбросил руку в сторону Старосты, метнувшегося к нему одновременно со мной, раскрылся, а я воткнул скальпель, уже давно оказавшийся в моей руке, ему в темечко и, навалившись всем телом, довел разрез до мертвяковой промежности.

Глупый молодой розовый шкаф распахнулся, истек белым нутром и молча рухнул навзничь, разваливаясь на две половинки. Я испытал садистское удовольствие. Нехорошо, но для данной ситуации полезно — нужные рефлексы закрепляются.