Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Вот почему, на мой взгляд, у любой повести, у любого фильма идея должна быть глобальной, пусть даже абстрактной, но чтобы повесть эта брала читателя за горло, писать её надо отталкиваясь, отлично пережитого, будничного и потому самого жуткого кошмара. АНа в КГБ не таскали, у него были совсем другие, куда более частные проблемы, но делать свой выбор в те дни ему было ничуть не легче, может быть, даже тяжелее, чем любому из героев этой страшненькой автобиографической повести.

И что же, спросим ещё раз: существует в реальной жизни это проклятое Мироздание или придумали его Стругацкие как одноразовую хохму — на одну повесть, на несколько часов мысленного эксперимента, а потом дочитал, захлопнул книжку — и всё, выдохни. Вокруг спокойно и безопасно. Ой ли!

Осенью 1978 года молодой писатель Сергей Сухинов спросил мэтра, сидя у него дома:

— Аркадий Натанович, а вы сами-то ощущаете это давление?

Был вечер. За окном черно. В кухне полумрак. На столе бутылка коньяка, уже пустая на две трети, и большие яблоки, разрезанные пополам. Классик долго молчал. Ответить было несложно, но видно, прикидывал, стоит ли. Похоже, это была самая закрытая, самая личная для него тема.

— Видишь ли, Серёжа, мы всё время делаем не совсем то, что надо высшим силам, и они постоянно вмешиваются в нашу жизнь…

Так и сказал. Сергей точно это запомнил.

А вот что написал БН в своих «Комментариях…» по поводу вполне конкретного аспекта их деятельности:

«…Она (повесть „Пикник на обочине“. — А.С.), безусловно, не содержала в себе НИКАКИХ нападок на существующий строй, а наоборот, вроде бы лежала в русле господствующей антибуржуазной идеологии… Так почему же тогда, по каким таким загадочным — мистическим? инфернальным? (выделено мною. — А.С.) — причинам обречена она оказалась на прохождение через издательство в течение ВОСЬМИ с лишним лет!»

Кажется, не слишком типичная лексика для учёного-астронома и прожжённого материалиста. Допекли, называется.

Сборник под названием «Неназначенные встречи», куда по предложению авторов включили три повести о контактах с инопланетным разумом («Отель», «Малыш» и «Пикник»), стоял в планах издательства на 1972 год. И первым локальным ударом он был не то чтобы передвинут на 1973-й, а просто задвинут бог знает куда с невнятными отговорками. Редакцией тогда по-прежнему руководил Жемайтис, и он ещё дважды вставлял сборник в ежегодные планы, и Бела Григорьевна терпеливо готовила новые варианты договора, однако нормально работать им уже не давали. Менялось руководство наверху, менялось настроение главного редактора Осипова, и кто-то упорно намекал ему, что со Стругацкими лучше не связываться вообще, да и с Жемайтисом, строго говоря, тоже.

У Белы Клюевой сохранился экземпляр договора от 10 мая 1973 года. Повести там не перечислены, правда, указан объём — 24 листа, — и ставка — 300 рублей за лист в случае массового тиража, — но тираж какой-то чудной — 15 000, отнюдь не массовый по тем временам вообще, а для Стругацких — просто несерьёзный.

Но всё это уже не имело ровным счётом никакого значения, потому что через год и этот договор будет аннулирован. Сергей Георгиевич перед самым своим увольнением в 1974-м ещё успеет подсунуть директору Ганичеву очередную редакцию договора, но тот положит его под сукно и теперь уже надолго — хлопотать за Стругацких станет некому, кроме них самих.

Никогда раньше сами за себя они нигде никого и ни о чём не просили, а тут вдруг закусили удила и поняли: надо. И решили не сдаваться ни за что, стоять насмерть, идти до конца. Не как Малянов, а как Вечеровский…

Повесть «За миллиард лет до конца света» была написана фактически в три приёма. С 15 по 24 июля БН приехал в Москву специально для этого, и они сделали больше половины черновика. С 5 по 16 сентября в Комарове закончили черновик, и не могли им помешать ни новые, непривычные зубы АНа, которыми он занимался весь конец августа, ни даже двухдневное отсутствие БНа — он был в городе, на суде по делу Хейфеца — 9 и 10 сентября. Наконец, с 26 ноября по 5 декабря опять в Комарове они с разгону, без остановок преодолевают последний этап, и готов чистовик, на семь страниц короче черновика. Всё. Победа! Понимают ли они, что главные бои ещё впереди? Наверняка понимают. Ведь повесть должна дойти до читателя, а это с каждым годом получается всё труднее и труднее… «Аврора» почти взяла повесть, но летом 1975-го вдруг потребовала перенести действие её, скажем, в США. Это безумие, и авторы откажутся. Но в другом журнале им повезёт больше. Верные друзья из редакции «Знание — сила» — Роман Подольный, Таня Чеховская, Галя Вельская — сумеют протащить рукопись через все препоны. Конечно, не без задержек, не без правки, но всё-таки и не через восемь лет. С сентябрьского номера 1976 года «Миллиард» начнет выходить в популярном массовом журнале, имевшем тогда тираж 550 тысяч. Но с книжной публикацией окажется сложнее. Чтобы она состоялась, придётся сначала победить главного монстра на службе Гомеостатического Мироздания — «Молодую гвардию», издательство, становящееся на глазах не просто равнодушным, но враждебным для АБС.

Об этом — наша следующая глава.

Это было в конце 70-х. Новую повесть «За миллиард лет до конца света», только что опубликованную в журнале «Знание — сила», АН решил отнести в издательство «Советский писатель» и предложить им сделать сборник. Поскольку остальные вещи являлись переизданиями, рецензия потребовалась только на «Миллиард». К тому времени знакомых в литературном мире у АНа было уже полно, нашёлся кто-то и в «Совписе», так что отношение в целом было вроде доброжелательным. В какой-то момент всё зависело от рецензента. И тут повезло: им оказался Георгий Витальевич Семёнов, хороший писатель и человек глубоко порядочный, а плюс к тому он ещё и жил на Малой Грузинской в одном доме с Мариком Ткачёвым и Жоржем Садовниковым, встречался с Аркадием и там, и там, а уж в ЦДЛ они точно пивали не раз. Но Семёнов, чудак, прочесть прочёл, а рецензировать отказался. Для него фантастика вообще в этом мире не существовала, не понимал он её ни в каком виде. Прозу писал сугубо традиционную — в духе Юрия Казакова, с которым дружил и даже считал себя его учеником. А это, говорит, не моё. Даже какие-то хорошие слова сказал, но писать не взялся. Ну, нет так нет. Стругацкий сам за себя просить не привык — это был принцип. Но Жорж Садовников уж и так и так объяснять пытался: «Ты пойми, тезка, у Аркаши очень сложное положение, ему сейчас помочь надо, ведь это ж просто повезло, что к тебе попало!» А тот — ни в какую: «Да не могу. Ну, как я буду писать о фантастике?» «При чем тут фантастика? — кипятился Жорж. — Ты сними листочки с этой капусты, разгляди кочерыжку, уверяю тебя — это литература. Про неё и пиши».