Синдром отката - Нил Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Weh! Weh! – таким призывом встретили Руфуса родные. Это означает «заходи, заходи!» Можно было подумать, его ждали – хотя, вернее всего, кто-то из кузенов заметил его на заправке в Лоутоне и возвестил о его прибытии в соцсетях.
Руфус вошел в трейлер, и все дальнейшие беседы велись уже по-английски. За одним исключением: бабушка всегда называла его Eka. На языке команчей это значит то же, что по-английски Рэд – «рыжий». В детстве волосы у него отдавали рыжиной, и теперь при каждом визите бабушка приподнималась на цыпочки и дергала Руфуса за курчавую шевелюру, делая вид, что ищет рыжие корни.
Тянуться ей приходилось высоко. Как и многие в племени, Мэри была крепкой и коренастой, но ростом не могла похвастаться даже в молодые годы. А теперь ее согнуло время – ведь ей было уже почти девяносто. Генетическую базу относительно высокого роста Руфуса следовало искать в других ветвях семейного древа. Быть может, у прапрапрадедушки Хопвелла (хотя никто и никогда не измерял его рост), но скорее у Боба Стейли, деда с материнской стороны, метиса из осейджей. Осейджи славятся высоким ростом так же, как команчи – низкорослостью; поговаривали, что, если заглянуть в глубину веков, среди осейджских предков Руфуса найдутся Бегуны – прославленные воины, что могли в разгар боя догнать низкорослую команчскую лошадку, схватить за хвост и опрокинуть наземь. Вот почему команчи, готовясь к войне с осейджами, подрезали или подвязывали своим лошадям хвосты.
Большой Боб служил в ВМС и всю корейскую войну провел на фронте. Оттуда привез себе невесту-кореянку и поселился вместе с ней поблизости от Форт-Силла, где было немало корейцев, чтобы молодая жена не чувствовала себя отрезанной от мира. Их старшая дочь встретила отца Руфуса и вышла за него замуж, но брак оказался коротким и несчастливым. Все это поколение вышло каким-то неудачным – хилой, малоплодной ветвью семейного древа. Мать Руфуса погибла молодой в автокатастрофе, а отец, выражаясь вежливо и обтекаемо, «в семейной жизни не участвовал»: обаятельный лгун и азартный игрок, он исчез с горизонта, когда родным и близким надоело терпеть его художества. Руфус тогда был подростком. Все это объясняет, почему сразу после школы он завербовался в армию, объясняет и то, почему, отслужив свои двадцать лет, вышел в отставку еще вполне здоровым и крепким.
Материнская ветвь семьи, та, где кровь белых и осейджей смешалась с корейской, всегда отличалась наклонностью к пламенной религиозности. Она произвела на свет многочисленных кузенов и кузин, которых Руфус знал не слишком хорошо: бесконечная болтовня об Иисусе нагоняла на него тоску. Так что – методом исключения – всякий раз, возвращаясь в эту часть страны, он шел повидать свою девяностолетнюю бабку Мэри, двух ее дочерей и их потомство, тесными семейными и социальными связями сплетенное с индейской общиной Лоутона, так называемой ККА – «кайова/команчи/апачи».
Едва разнеслась весть, что приехал Руфус, как к Мэри со всех концов начали съезжаться дальние родственники и знакомые. На берегу озера затеяли барбекю. Руфусу, привыкшему к уединению, приходилось подавлять инстинктивную реакцию «бей или беги», когда к нему один за другим подходили поздороваться смутно знакомые и даже вовсе незнакомые люди. Разговоры вертелись вокруг двух тем: 1) дружеское подшучивание над высоким ростом, необычным видом, странным образом жизни Руфуса, часто смягчаемое восклицанием: «Kee!», что означает: «Шутишь!» или «Да ладно!», и 2) более серьезные поздравления с победой над Пятачком. Эта история – в которой, однако, не упоминалось, что большую часть работы за Руфуса выполнил самолет, – каким-то образом сделалась всем известна и вошла в семейные предания. Разумеется, первая часть – то, что случилось с Аделью, – всем была давно известна. Потом как-то разнеслась новость, что Пятачка больше нет и что Руфус имеет к этому прямое отношение. А дальше воображение родственников заполнило лакуны деталями, представляющими Руфуса в самом героическом свете. Объяснить, что произошло на самом деле, было нереально, да и незачем – так что Руфус просто кивал и принимал комплименты.
Все это оттягивало серьезный разговор, ради которого он приехал, – разговор с Мэри. Точнее, с Мэри и тетей Бет, основной ее помощницей и хранительницей семейных преданий. Наконец барбекю было съедено, все разошлись по домам, детей уложили спать – и Руфус обнаружил вдруг, что сидит у догорающего костра в вечерней прохладе и никого, кроме Мэри и Бет, больше нет рядом. Тогда-то он и рассказал им все, не считая того, что подписал обязательство не разглашать.
– Я не хочу с вами ссориться и не хочу впутываться в то, что в ваших глазах выглядит святотатством, – сказал Руфус. «Вы» означало тех его родных, что жили в Лоутоне и считали себя команчами. – Но дело в том, что я участвую в проекте, в который вовлечены орлы.
– «Орлы»? Военные самолеты? – переспросила Бет.
– Нет, мэм. Птицы. В Западный Техас съехались несколько сокольников – это люди, приручающие хищных птиц, – из разных стран света. Все это часть работы, о которой я не имею права говорить. Но суть в том, что эти орлы выращены людьми, они ручные, и люди приучают их использовать свою орлиную силу определенным образом…
– Орланы? – требовательно спросила Мэри.
– Нет, беркуты.
– Хорошо! – кивнула Мэри.
Бет тоже кивнула.
– Правильно, к черту их!
С патриотической символикой США, список которой возглавляют белоголовый орлан и звездно-полосатый флаг, индейцев связывает долгая история и в лучшем случае противоречивые чувства. Многие индейцы в этой части страны служили в армии и отдавали честь флагу; но никто не забывал, что изображение белоголового
