Время – московское! - Александр Зорич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Тюрингия» уже успела выгореть почти целиком.
Силовые кабели были перечеркнуты пунктиром воронок.
Клоны рвались к «большим гансам», не считаясь с потерями. И кое-что у них получилось.
Но не считаться с потерями можно по-разному. В тот день они превзошли самих себя.
Адмирал Шахрави сделал выводы из речи Пантелеева. Его авианосцы и линкоры появились из Х-матрицы над ночной стороной Паркиды, прикрываясь от линейных сил нашего флота диском планеты. Это было тактически грамотно.
При этом прыжок клонами вынужденно рассчитывался таким образом, чтобы оказаться к Паркиде как можно ближе. Для ракетной атаки против нашего главного плацдарма высадки это давало известные преимущества. Но на такой риск можно было идти только из желания поразить «большие гансы» любой ценой. Из-за неизбежных погрешностей конкордианское соединение понесло потери уже при Х-переходе: авианосец и два фрегата материализовались непосредственно в верхних слоях атмосферы Паркиды. Для обычного звездолета это верная гибель.
С клонских авианосцев стартовали эскадрильи штурмовиков «Кара» и торпедоносцев «Фраваши».
Львиная доля клонских флуггеров была брошена не против наших крупных боевых кораблей, а на уничтожение «больших гансов». При этом истребительное прикрытие ударных эскадрилий было недостаточным.
Тяжелые «Хагены» и верткие «Орланы», «Горынычи», «Дюрандали» и «Ягуары» – несколько мощнейших истребительных заслонов поджидали клонских пилотов на орбите и в небе над покоренной «Крепостью Керсасп».
Над терминатором и над всей дневной стороной Паркиды развернулась яростная воздушно-космическая битва.
Тем временем конкордианские линкоры выпустили ракеты «космос-поверхность» и, продолжая орбитальное движение в обществе фрегатов, столкнулись со своими бронированными оппонентами из России, Европы и Южной Америки. Но если конкордианцы были вынуждены полагаться только на мощь своей бортовой артиллерии, Пантелеев мог швырнуть на чашу весов еще и торпедоносные эскадрильи семи ударных авианосцев.
Линейное сражение было проиграно клонами за полчаса, проиграно страшно и безнадежно.
Но зато – пять попаданий в «Нейстрию».
Полное уничтожение «Тюрингии».
Разрушенные силовые коммуникации.
Казалось бы, наш ядерный зонтик, расхваленный Пантелеевым, уничтожен?
Клоны полагали – несомненно.
И вот тогда на сцене появились «манихейские» фрегаты, которые выпустили в общей сложности девяносто торпед и ракет с ядерными боевыми частями. Некоторые фрегаты были уничтожены нами сразу после первых же пусков, другие прожили минут десять – пятнадцать…
Но свое черное дело они сделали: торпеды направились к своим жертвам. Большая часть была нацелена на наши тяжелые корабли, меньшая – в атмосферу над Керсаспом. Эти, последние, были наиболее опасны. Одного термоядерного взрыва могло хватить, чтобы уничтожить наш десант полностью.
В ту секунду я находился на борту транспортно-десантного вертолета В-31, ласково прозываемого в армии где «володькой», а где «валечкой», и смотрел на Керсасп с высоты пятьдесят метров.
Керсасп был охвачен организованной паникой. Большинство танкодесантных кораблей взлетело и старалось уйти хоть куда, лишь бы подальше. Пехота разбегалась по укрытиям.
А прямо под нами белел «Святой Дамиан». По-хорошему, сразу после того, как пара горящих клонских штурмовиков протаранила «Нейстрию» и стало ясно, что ядерный удар по Керсаспу неизбежен, госпитальному кораблю надо было взлетать.
Тогда у него имелись шансы успеть выйти из атмосферы и прикрыться защитным полем.
Но «Святой Дамиан» стоял. И было ясно, что никуда он не уйдет. Потому что не может: несколько больших пробоин свидетельствовали о том, что досталось и ему.
Монитор «Измаил», на котором держал флаг вице-адмирал Лещенко, заместитель Пантелеева, на моих глазах оторвался от бетона. Если бы наш вертолет прилетел минут на пять раньше, я бы, наверное, успел попасть на борт монитора.
Я бы мог войти на КП вице-адмирала Лещенко. Стать тихонечко за спиной у штабных операторов. Своими глазами увидеть роковые секунды сражения на тактических экранах.
Слушать страшный отсчет времени по ядерным торпедам, буравящим стратосферу над Керсаспом…
Направляющимся к «Адмиралу Нахимову»…
«Бентисико ди Майо»…
«Дзуйхо»…
«Кавказу»…
«Сталинграду»…
Но все случилось иначе.
Когда я, обдумывая на ходу речь Пантелеева, поднялся на борт «Измаила» и доложил о своем прибытии, мне сказали, что очень за меня рады – в смысле, что не убился при вынужденной посадке. Однако работы для меня – никакой. Нет ни лишней исправной машины, ни сколько-нибудь вменяемого задания «на бетоне».
Тогда я осведомился, как там идет спасательная операция в квадрате КС-5-16. Штабной офицер выкатил на меня телескопы: какая операция?
После наведения справок непосредственно в штабе Первого Ударного, размещенном на линкоре «Сталинград», выяснилось худшее: пара спасательных «Гекконов» потеряна, а другая пара сможет прибыть на место только через час.
Спасслужба флота загружена под завязку. Одних только групповых вызовов, когда точно известно, что прилета «Гекконов» ждут уцелевшие члены экипажа разбившихся кораблей, – за полтора десятка. А уж сбитых пилотов – пруд пруди.
Ну а армейские вертушки?
А вертушки не полетят. На западном и северо-западном направлениях их пока что слишком хорошо сбивают. Недопустимая степень риска.
Я побелел от ярости. Пожалуй, впервые за всю войну какая-то поганая «степень риска» всплыла при обсуждении спасательной операции.
Спасти сбитого пилота – это святое.
Это я даже не знаю, с чем сравнить…
Да что там «спасти»! Даже если ты точно уверен, что все погибли, что тебе остается только останки собрать – ты обязан лететь. Если надо поднять в обеспечение звено – поднимай звено! Эскадрилью – эскадрилью! Роту осназ – роту осназ!
– Значит, так, таарщ кап-три, – сказал я звонко. – Там сбита практически вся моя эскадрилья. Комэск Бабакулов. Цапко. И трое зеленых, фамилии которых я не успел узнать. Если туда не полетят вертолеты – значит, пойдут танки. Соедините меня с полковником Святцевым. Уверен, он в отличие от вас не привык бросать боевых товарищей в беде.
– Товарищу Святцеву присвоено звание генерал-майора, – ответил мне офицер. – А вы, лейтенант, немедленно прекратите разговаривать со мной в подобном недопустимом тоне. Иначе я посажу вас под арест.
Поскольку тон я менять не собирался, арест мне был гарантирован. Как вдруг на сцене появилось мое спасение, принявшее самое неожиданное обличье из возможных – телепублицистки Ады.
– Я случайно услышала… Ты сказал Цапко? – спросила она, появляясь в операторском зале «Измаила» не откуда-нибудь, а из рабочего кабинета вице-адмирала Лещенко.
– Ада? Здравствуйте. Да, я сказал Цапко.
На ее лице отразился искренний испуг.
– Что с Сережей?!
Продолжать скандалить в ее присутствии мне было очень неловко, поэтому я, выразительно поглядев на капитана третьего ранга, который обещал меня арестовать, ответил Аде как мог уклончиво:
– Вот и не знаю, что с ним. Боюсь, сбит. И ему очень нужна помощь. Но тут такие обстоятельства…
– Какие?
– Сложные.
– Нет уж скажи!
– Ада, да ничего я не могу вам сказать! – вспылил я. – Ни-че-го хорошего!
С этими словами я развернулся и покинул командный пункт.
Я направлялся к танкодесантным кораблям. Доставая сигарету, сломал ее.
Отшвырнул прочь.
– Саша!
Долго ковырялся в пачке, пока не обнаружил, что она пустая.
Скомкал и выбросил пачку.
– Са-ша! Да постой же ты!
«Черт, ну что с нею делать?»
Я остановился и позволил Аде догнать меня.
Глаза у нее были на мокром месте, но она не плакала.
– Ну ты и бегаешь… Отец сказал… Прямо сейчас ничего нельзя сделать. Он не имеет права. Но спасательные флуггеры обязательно к Сереже прилетят. Это правда?
– Прилетят, правда. А остальное – неправда. Сделать всегда можно. Было бы желание… Постойте, какой отец?
– Моя фамилия – Лещенко.
«А! Так вот откуда она такая шустрая. Адмиральская дочь… То-то я думаю, „пропуск на „Нахимов“ – не проблема“… А Лещенко… Прав, наверное… Если он даже ради дочери не хочет вертолетчикам приказывать, значит, там действительно жарко… С другой стороны, она тоже большую глупость сделала… Не может же вице-адмирал в присутствии своих подчиненных менять решения по прихотям гражданского лица! Пусть даже и дочери!»
– Хорошая фамилия. Идемте, попытаем счастья еще разок. Не получится – значит, будем молиться на те «Гекконы», которые прилетят через час.
Вскоре я уже разговаривал с вертолетчиками полка, приданного в усиление танковой дивизии Святцева. Аде я строго-настрого приказал подождать в сторонке.
– Три экипажа на том направлении уже гробанулись, – объяснял немолодой для своего звания капитан Можайский. Я понимающе кивал. – А общие наши потери – семь машин. Мы же прямо с десантных кораблей в бой пошли. Выкатились, лопасти раскрыли и вперед. А сейчас нас вернули.
