Сердце Проклятого - Ян Валетов

Христо прицелился и увидел в окуляре ствол наведенной на него снайперской винтовки с черной бездонной дырой посередине. В стекле чужого прицела завис чудовищного размера глаз, искаженный линзами до схожести с рыбьим. Ликвидатор не успел рассмотреть того, кто глядел в прицел, скорее догадался — это тот человек, что стрелял в них на крыше несколько минут назад… Как же не повезло! Всего секунда… Нет, доли секунды! Неужели у него не хватит времени спустить курок?

На срезе чужого ствола полыхнуло почти бесцветное пламя, и в следующий момент огненный поток пронесся через мозг чистильщика. Вспыхнул молнией и превратился в сгусток густой смоляной тьмы, заполнившей черепную коробку без остатка.

Пуля Зайда прошила лже-болгарину голову на сантиметр выше левой брови, почти посредине лба, и Христо рухнул навзничь, так и не сообразив, почему так сразу погасили мир.

Старый бедуин опустил ствол «галила» к земле и удовлетворенно улыбнулся.

— Я никогда не промахиваюсь дважды, приятель… — сказал он. — Почти никогда.

Справа от Зайда громыхнула винтовка сына. Раз, другой, третий… Бедуин глянул в прицел, стараясь рассмотреть тех, по кому стрелял Якуб. Деревья и кусты частично закрывали ему обзор. Он видел лишь мельтешение теней за усыпальницей Баба. Надо было спускаться ниже, тем более, что со всех сторон выли сирены — кавалерия спешила на помощь, как всегда опаздывая.

— Якуб! — крикнул Зайд, и, когда сын повернул голову, показал жестом, направление движения.

И они побежали вниз по развороченным лестницам.

Охрана Бахайских садов сидела в укромных уголках и не отсвечивала. Автомобильный рейд по их святыне и перестрелка, во время которой пули свистели над головами, добавила им осторожности. Звук сирен стал нестерпимо громким — полицейские машины наконец-то добрались до места событий. Стали слышны отдаленные крики, напоминающие команды. Наверху спецназ разворачивался на позиции, готовясь к бою. У Зайда и Якуба не было времени на подготовку. Едва выскочив из одной перестрелки, они со всей прытью мчались навстречу следующей. Отец с сыном преодолели половину пути, когда воздух наполнился пронзительным свистом турбин и с прозрачного хайфского неба на сады обрушился легкий винтокрыл. Машина нырнула к самой земле, пошла по дуге, заваливаясь на бок. Винты бешено рубили воздух, на фонаре кабины играли блики солнца. Сам фонарь был зазеркален до полной непроницаемости, вертолет выкрашен в радикально черный цвет.

Скоростной, похожий на стрекозу аппарат прошел над головами бедуинов настолько низко, что их буквально пригнуло к земле. Посадочные лыжи скользнули в полутора метрах над людьми. Зайд прекрасно рассмотрел закрепленный в подбрюшье геликоптера многоствольный авиационный пулемет.

Это за нами, подумал Зайд, но вертолет взмыл вверх, перескакивая старые деревья, росшие у усыпальницы, развернулся и спикировал как раз туда, где недавно мелькали тени.

Рррррррррррррррр!

Пулемет зарычал и Зайд услышал, как пули лупят по металлу микроавтобуса и кто-то истошно, по-шакальи, верещит от боли.

— Приказываем остановиться!

Звук, усиленный громкоговорителями, накрыл Зайда и Якуба.

— Немедленно бросить оружие и остановится!

— Придется выполнять, отец! — сказал Якуб, и аккуратно положил свой «галил» на землю.

— Я знаю, — ответил Зайд, повторяя движения сына.

— Не поворачиваться! — приказал тот же уверенный голос из динамиков. — Поднимите руки вверх и заложите за голову.

Отец с сыном точно выполнили приказ. Его просто нельзя было не выполнить. Оба служили в армии и знали, что стволы автоматов сейчас наведены на их спины и как минимум два снайпера одновременно держат их под прицелом.

— Кажется, у нас неприятности, отец, — сказал Якуб спокойно.

— Не уверен, — отозвался Зайд. — Как ты думаешь, почему вертолет не стал в нас стрелять?

— На колени! — приказали сверху. — Руки оставить за головой, опуститься на колени! Медленно!

— То-то же! — Зайд ухмыльнулся не без торжества во взгляде. — У нас не неприятности, сын. Просто мы сделали, что могли, и нам прислали смену…

Шаги спецназовцев уже звучали за спинами бедуинов.

— Но бока нам все-таки намнут? — спросил Якуб, скосив глаза на отца.

— Вот в этом можешь быть уверен… — ответил Зайд. — Намнут. Еще и как…

Для «ниссана» последняя серия прыжков оказалась роковой.

В тот момент, когда джип, проскочив последние ступени, рухнул на дорогу, передний мост лопнул и тяжелая морда грянулась об асфальт, заставив троих пассажиров вскрикнуть. Отскочившие наконец-то колеса беспорядочно запрыгали по мостовой, из радиаторной решетки ударила струя густого белого пара.

Криницкая застонала, потом зашипела от боли и, извернувшись, ногтями вытащила из плеча бесформенный комок горячего железа. Из раны толчками била кровь, сочилась через пальцы, заливая кожу сидения и все сильнее пропитывая рукав.

Профессор пошарил на полу возле сидения и поднял автомат.

— Все живы? — спросил он и потряс головой.

Рувим чувствовал себя словно контуженый. Кружилась голова, звуки плыли, хотелось сощуриться, чтобы навести резкость, но резкость не наводилась, что бы он ни делал.

За спинкой водительского сидения заворочалась Арин.

Профессор посмотрел на нее через зеркало — повернуть шею оказалось нерешаемой задачей. Девушку тоже оглушило и, хотя выглядела она чуть получше Криницкой, но тоже очень потрепанно.

— Жива я, жива… — голос у Марины был чужой, искаженный болью. — Рука…

— Вижу… — отозвался Рувим. — Не выходить, барышни! Я прикрою. Арин, перетяни Марине руку.

Кац приоткрыл дверь и выскользнул наружу.

Это оказалось сложным, профессора болтало из стороны в сторону, как пьяного, он даже был вынужден опуститься на одно колено, но тут же встал. По ушам больше не били выстрелы, воздух заполнял высокочастотный вой турбины и клекот винтов. Тот, кто слышал звук подлетающего вертолета, ни с чем его не спутает.

Кац пригнулся, прячась за искореженным крылом.

«Патфайндер» отгораживал его от лестницы, по которой они только что слетели, и не давал оценить обстановку. Возможно, что нападавшие уже были рядом. Тогда он — единственный, кто мог дать время и возможность женщинам выбраться из джипа прежде, чем противник подойдет вплотную. Больше всего Рувиму хотелось лечь на горячий асфальт и перевести дух. У него просто не было сил куда-то бежать, стрелять и даже прятаться. Болела каждая клетка избитого тела, каждая косточка, каждая мышца, работавшая в невероятном напряжении эту последнюю безумную неделю! Возраст, о котором он так не любил вспоминать, навалился на него всей тяжестью, заставив колени дрожать, а сердце — трепыхаться.