Письма. Часть 2 - Марина Цветаева

МЦ.

19-го апреля 1938 г., вторник

Vanves (Seine)

65, rue J. B. Potin

Дорогая Ариадна,

Это не письмо — записочка.

Я не знаю, что мне делать с Тьером: Ваш брат за ним в четверг не явился и ничего не ответил мне на письмо, отправленное мною давным-давно, еще до получения Вашего, в к<отор>ом я прошу его — если четверг не подходит — самого назначить мне день и час. И вот — с тех пор уже неделя — ни звука.

Писала я по адр<есу>: 91, Rue Erlanger, 16еme[1695]

Вторично писать — не решаюсь: м. б. он раздумал, и с моей стороны выйдет навязчивость?

Но я бы всё-таки очень хотела знать, берет ли он, или не берет — п. ч. Тьер один из основных моих продажных «козырей».

_________

Надеюсь, что Люсьен поправляется. А высказываться насчет встреч или не-встреч, писем или молчания — во-первых, события меня уже опередили, во-вторых — меня слушать нельзя: я всегда — в этих вещах — намеренно и почти что злонамеренно — себе вредила — если такое можно назвать — вредом.

Испытывала другого (степень его приверженности) испытывала себя (степень своей от-верженности, т. е. отрешенности), громоздила горы и разливала моря между тем и мной — и в конце концов (очень быстро) — теряла.

Меня слушать — нельзя. Можно — когда дело уже потеряно.

Нет, Ариадна, не дай Вам Бог в этом быть похожей на меня! (А наверное — похожи, ибо нет сходства не по всем фронтам.)

Я в любви умела только одно: дико страдать — и петь. Даже не ждать — как Ахматова: «Только пела и ждала».[1696] Я одно вообще не умела — жить. А так как Вы налаживаете — жизнь… (Я всегда всякую жизнь — разлаживала, о, не чужую: только свою — с другим. А любить я умела — как никто, и никто об этом не узнал! И уже не узнáет: я недаром не крашу волос…)

Ну, кончаю, обнимаю, жду весточки — и совета: как же мне быть с Тьером? И сообщите мне, пожалуйста, имя-отчество брата, я не совсем уверена в Вашем: Георгиевна? Вы, конечно, не рассердитесь, для меня Вы — имя.

Любящая Вас и сопутствующая Вам по всем путям

М.

Очень жду вестей про здоровье Веры.

5-го мая 1938 г., среда

Vanves (Seine)

65, rue J. В. Potin

Дорогая Ариадна!

Простите, что не приветствовала Вас на Пасху, но я о Вас думала. Я страшно занята правкой своих оттисков — всё это лежало и ждалó — и дождалось. Иных — по 8 экземпл<яров>, т. е. одну опечатку нужно исправлять 8 раз, а опечаток — груда: кишит! Живу в кухне, где единственный большой стол, с к<оторо>го изгнала всё кухонное, — живу между (Вашим!) продовольственным ящиком — и рукописным — и все время ими ошибаюсь и всё время о них ударяюсь.

Как только поправлю — последний, отберу по одному экземпляру) в отдельный пакет — с надписью Ариадна. Верю, что Вы — сохраните.

Тьер всё еще лежит и от Льва Эмилиевича — ни звука. М. б. он потерял мой адрес? Или — раздумал? Тревожусь. А запросить — не решаюсь, тем более, что (не дай Бог!) он, может быть, серьезно — болен, а я тут — с Тьером!..

Словом, Тьер лежит — и ждет.

Продаю еще свой трехтомный (полный) словарь Даля и два тома (очень редких!) писем русских царей и цариц — всё это в отличном виде. Может быть запросите кого-нибудь из своего окружения?

Письма очень эффектны для библиотеки, в отличных переплетах (кожаный корешок, золотое тиснение). Собственно — 4 тома, но переплетены в два.

ПИСЬМА РУССКИХ ГОСУДАРЕЙ И ДРУГИХ ОСОБ ЦАРСКОГО СЕМЕЙСТВА (изданы Комиссией печатания Государственных грамот при Московском) Главн<ом> Архиве Иностранных дел)

Москва, 1861 г.

— много факсимиле. Начинаются письмами Петра к Екатерине, кончаются Анной Иоанновной.[1697]

Их мне когда-то подарила Е. А. Извольская, дочь посла. Мечтаю получить за них 100 фр. — стóят.

________

Мечтаю (совсем уже по-другому!) о Вашем приезде. — Когда? — Если на 2 дня: первый — вместе за город, второй — непременно — на какой-нибудь чудный фильм: есть — чудные.

Как здоровье Веры? Как здоровье Lucien? Пишите про себя и него, верю, что всё хорошо — и будет хорошо.

Простите за короткое письмецо: ждут очередных восемь оттисков с восьмижды восемью опечатками — на каждый.[1698]

Погода, кажется, исправляется, к Вашему приезду будет лето.

Жду весточки и обнимаю

МЦ.

Р. S. Прилагаю бельгийскую марку. Вашу же, на к<отор>ую не попало штемпеля: подклейте бумажным клеем — и вновь наклейте — мне же!

21-го мая 1938 г., суббота

Vanves (Seine)

65, rue J. В. Potin

Дорогая Ариадна!

Отчего молчите? Надеюсь, все Ваши (Lucien включая) — здоровы?

А если не пишете — из-за Тьера, который все лежит и лежит и о котором никто не спрашивает — Ариадна! не стóит ставить между нами — хотя бы книги! Книги должны сближать, а не рознить, и я знаю, что Вы все сделали, чтобы мне помочь, а дальше — не наша воля.

Я — всё то же, с той разницей, что часть вещей продала (конечно за гроши, но я ведь не коммерсант — с чувством великого облегчения:

выбыли моя громадная кровать, зеркальный шкаф и огромный дубовый стол, и еще другое предполагается. Я — ГОЛЕЮ.

Сейчас галопом переписываю стихи и поэмы за 16 лет, разбросанные по журналам и тетрадям, в отдельную книжку — и просто от стола не встаю.

Поэтому — кончаю, и обнимаю Вас, и прошу писать!

МЦ.

Очень надеюсь, что у Вас всё хорошо.

Сердечный привет Люсьену.

27-го мая 1938 г., пятница

Vanves (Seine)

65, rue J. В. Potin

Дорогая Ариадна,

Наконец-то! И письмо, и весть быстрого приезда, только — непременно предупредите, когда у меня будете: все утра я занята рукописями, а после завтрака часто ухожу по неотложным делам, из коих неотложнейшее — зубной врач. Так что мне непременно нужно знать, заранее. Второе — умоляю! — если не можете известить ещё из Брюсселя, дайте мне тотчас же по приезде, еще с вокзала — pneu, с Вашими предложениями, — только не телефон, с которым я не умею обращаться, к<отор>ый — если мне даже дают трубку в руку — для меня ужасное событие, не считая того, что наша почта (ванвская) от нас — далёко, и я каждый раз забываю дорогу — и плутаю — а Мур не всегда свободен (учительница). Телефон для меня — катастрофа, а pneu приходит тотчас же. Только не забудьте, для ответа. Ваш адрес, я его, конечно, забыла.

Ах! были бы деньги — проехали бы с Вами в Шартр! Ведь это — близко, и никогда не виданно…

Самое лучшее — если бы Вы могли выбрать день и час ещё из Брюсселя, тогда бы у меня было время пристроить Мура — всё так сложно — но если бы (в случае хорошей погоды) — в Версаль (вместо Шартра!) — мы могли бы взять его с собой, он не слушает — или думает о своем.

Слóвом, на Ваше усмотрение.

Только — умоляю — не телефон! и очень прошу — не забудьте дать Ваш адрес: у меня в памяти B<oulevar>d Exelmans,[1699] а номер — улетучился.

Обнимаю и жду

МЦ.

Свободна я только от 2 ч., но сейчас дни — длинные!

Можно, если на Версаль мало будет времени, просто в наш лес — 5–7 мин<ут> на автобусе. Только будьте на не слишком высоких каблуках: лес — в гору.

А лес — чудесный! Только бы дождя не было…

Словом — жду.

15-го июня 1938 г.

Vanves (Seine)

65, rue J. В. Potin

15-го <мая>[1700] июня 1938 г., среда NB! если бы — мая!

Дорогая Ариадна! Это уже не жизнь — только рукописи. Рукописи, черновики, выписки из записных книжек с 1926 г., корректура оттисков, вся ежедневная работа за 16 лет, — всё это меня перерастает, «как будто тихие волны сомкнулись над её головой» (знаменитое место у Тургенева в Дворянском Гнезде: Лиза), не тихие волны, а волны — Тихого! Всё это — судорожно, в явном сознании, что не успею:

Руки роняют тетрадь,Щупают тонкую шею…Время крадется как тать —Я дописать не успею.

(Андрей Шенье. Стихи 1918 г., а кáк сбылось — в 1938 г.)

_______

Поймите, что я половину написанного не могу взять с собой, поэтому оставляемое (нужно думать — навсегда: покидаемое) должна оставить в порядке. Над этим и бьюсь — три месяца. А нужен — год. Уже с 6 ч. сижу, но нужен — покой, его у меня нет, вместо него — страх.