Дневная битва - Питер Бретт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ваш должник, – сказал рачителю Арлен, когда они наконец отпустили друг дружку. – Не забуду.
– Я тоже, – улыбнулся Хейс.
– Поздравляю! – пробасил Гаред и так хлопнул Арлена по спине, что другой покатился бы кубарем, но Арлен устоял. – Большая честь быть вашим свидетелем. Не заслужил.
– Это для нас честь, Гаред Лесоруб, – возразил Арлен. – Теперь за Лощиной присматривают приличные люди.
Гаред погрустнел:
– Не так я был хорош, как следовало. Даже после твоего прихода в Лощину. Наделал… ошибок.
Арлен с улыбкой потянулся к великану Гареду, потрепал по плечу:
– Мы все ошибаемся, Гаред. Но те, кто это осознает, уже становятся наполовину лучше. Что бы ты ни натворил, я тебя прощаю.
В чем было нельзя ошибиться, так это в просветлении на лице Гареда. Он выпрямился в полный рост, навис даже над инквизитором, который стоял у алтаря ступенькой выше. Затем отвесил низкий поклон.
– Тогда я пройду и вторую половину пути. – Он глянул на Хейса. – Пусть Создатель станет свидетелем.
– Я люблю тебя, Арлен Тюк, – шепнула Ренна.
Арлен взял ее за руку и повел к выходу.
Гаред ринулся вперед и толкнул огромные дверные створки, как невесомые. Те распахнулись с гулким стуком, явили взору сотни людей, которые столпились у Праведного дома, а новые неуклонно прибывали с каждой улицы, заполняли Кладбище Подземников. Народ высыпал на балконы, чтобы видеть лучше, а дети взгромоздились на родительские плечи.
Ренна застыла. Такую толпу она повидала лишь раз – в тот вечер, когда на главной площади собрался весь Тиббетс-Брук, желавший посмотреть, как ее выставят на растерзание демонам. Тысяча душ явились поглазеть, и никто пальцем не шевельнул, когда подземники бросились рвать ее в клочья.
Ее сердце замерло, и она бессознательно нашарила нож.
– Муж и жена! – взревел Гаред.
И толпа взорвалась ликующим ором, вернула Ренну в чувство. Она стояла столбом, когда на них посыпались наспех собранные цветы, а жонглеры в звуковой раковине врезали кадриль.
Арлен поклонился, выставил локоть и произнес голосом слишком тихим, чтобы расслышал кто-либо, не обладающий их обостренным слухом:
– Рен, тебе ничего не сделают, не за этим пришли. Только поздравят и спляшут.
Ренна взяла его под руку, и они направились к толпе. Появилась немолодая женщина и с нервной улыбкой сделала реверанс.
– Мег Лесоруб, – представилась она. – Моя семья гордится тем, что сражалась в битве за Лесорубову Лощину бок о бок с твоим мужем. Если бы не он, здесь было бы пусто.
Она настойчиво вложила Ренне в руки красиво расписанный горшочек с полуувядшими цветами:
– Этот горшок прожил в нашей семье сотню лет. Не знаю, правда ли, но дедуля сказывал, что купил его у вестника, а тот говорил, будто он сделан еще до Возвращения. Сама-то я знать не могу, но буду рада, если он поселится у вас, в благословение вашего брака.
Ренна онемела, не зная, что сказать. Женщина вела себя так, словно подарок ничтожен, но по глазам стало ясно, какое это сокровище. Такую вещь запросто не отдашь.
– Я… благодарю… – выдавила она.
Но женщину уже смело толпой, и ее место заняла другая. Лицо знакомое, однако имени Ренна не знала. Однажды ей понравился розовый куст в ее дворе, и она его похвалила.
– Санди Швец. – Женщина неуклюже присела в реверансе и покачнулась под весом огромного букета роз, перехваченного красной шелковой лентой.
Собирала цветы в спешке – Ренна заметила порезы и царапины в местах, где порвались рукава. Похоже, обкорнала весь куст.
– Я знаю, вам нравятся розы, а у невесты должен быть букет. – Лицо ее стало краснее цветов, и она собралась уйти, но оглянулась и показала на бант. – Это настоящий красийский шелк, – бросила она и скрылась в толпе.
Ренна попробовала вставить букет в горшок, но тот не поместился, а держать то и другое – неудобно…
Люди продолжали подходить, и она стала как пьяная. Ночные чувства с инстинктами, которые сохраняли ей жизнь среди подземников, вопили во весь голос и предупреждали, что сейчас на нее бросятся, схватят, начнут когтить. Но народ кланялся и подносил наскоро выбранные дары. У жителей Лощины не было денег, но они подступали снова и снова с вещами намного более драгоценными.
– Сражался вместе с твоим мужем…
– Прошу принять…
– Мейри Стеклодув…
– Твой муж меня спас…
– Спас моего сына…
– Всех нас до последнего…
– Пожалуйста, возьмите…
– Пожалуйста, возьмите…
– Пожалуйста, возьмите…
Несмотря на приобретенную в ночи силу, она с трудом удерживала все корзины и свертки. И вскоре почувствовала себя вьючным мулом вестника, а народ все тянулся, и в очередь выстроились сотни. Тысячи.
Удивительно, но выручила ее красийка.
Она вышла из толпы, по южному обычаю с головы до пят закутанная в черное, но глаза были добрые.
– Что тут творится? – громко вопросила она. – Невесте предстоит брачная ночь, и ей не подобает собственноручно нести подарки!
Все замерли, а женщина привычным командным тоном обратилась к нескольким людям, уже вручившим дары:
– Найдите столы, чтобы сложить дары, ибо столь драгоценные предметы не должны касаться земли, которая пропиталась кровью ваших людей во время алагай’шарак!
Женщины неистово закивали, побудили к тому же остальных, и у Ренны забрали подарки. Красийка посмотрела на нее, и по морщинкам, разбежавшимся от ее глаз, Ренна поняла, что она улыбается.
– Пожалуйста, позвольте мне назваться. Я Шамавах, первая жена Аббана, сына Чабина, из рода Хамана племени Каджи. – Арлен вскинул глаза, и она выдержала его взгляд. – Мой муж всегда был верным другом Пар’чина.
Арлен чуть помолчал, улыбнулся и кивнул:
– Рад снова видеть тебя, первая жена Аббана. Надеюсь, твои сестры-жены и дочери в добром здравии.
Шамавах поклонилась:
– И я тебе рада, сын Джефа. Моим заветнейшим желанием в эти годы было процветание твое и твоей достопочтенной семьи. – Она вновь обратилась к Ренне: – Если ты позволишь мне посодействовать, для меня станет великой честью прислуживать дживах ка Пар’чина в эту священную ночь.
Ренна моргнула, затем кивнула и с запинкой произнесла: «Ага».
Шамавах с очередным поклоном извлекла дощечку для письма, перо и бумагу. Когда с подарком подошла следующая женщина, Шамавах записала и ее имя, и что принесла, после чего отослала к столам, которые уже сдвигали и застилали белыми скатертями.
– Если угодно, я выставлю у столов охрану, – предложила Шамавах, перехватив взгляд Ренны.
– Незачем, – возразил Арлен. – Никто ничего не украдет.
