ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Быков

Женька между тем шла по жаркому цветущему лугу, чуть впереди следующего за нею гурионовского отряда из пяти человек — отряда, как она знала, совершенно бесполезного. Стрекотали кузнечики, пахло медом и сухой почвой. Почему-то на горизонте виднелась коричневая мартовская земля с пятнами снега, и даже доносило оттуда весенний запах земли, навоза и талой воды, ах нет, показалось, ничего подобного. Откуда снег? Не может быть никакого снега. Признаков мятежного гарнизона также не наблюдалось. Женька шла, словно сквозь плотную теплую воду: между движением и образом движения был легкий зазор, как бывает, когда накуришься марь-иванны. Гурионовское сопровождение шло позади, несколько замедляя шаг; они отставали все заметнее. Женька оглядывалась и видела их, рощу позади, линию электропередачи, провода над железной дорогой. Все это немножко уже размывалось, но было пока отчетливо. Жаркий жадруновский воздух дрожал вокруг.

Посреди ровного звенящего и тикающего луга стояли ворота, похожие на футбольные: два глубоко врытых, гладко обтесанных столба, белых, как сухие кости, и коричневая поперечина над ними. Тропа шла прямиком к воротам, хоть обойти их было несложно — рядом не было ни забора, ни иной преграды. Женька решила обойти ворота слева. Ей показалось почему-то, что она не сможет соступить с тропы,— но она смогла, и ничего не произошло. Никто не мешал ей. Мяч пересекает линию ворот. В детстве она любила с отцом смотреть футбол. Потом они с матерью уехали в Каганат, а отец остался. Она прошла рядом с воротами, успев разглядеть, какие они шершавые даже на вид. Гол.

Она оглянулась. Гурионовские стояли в ряд, ровной шеренгой, типа отдавая последний долг. Они смотрели виновато и сочувственно. Гурион еще в Грачеве сказал им идти до ворот, так что они уже знали — ворота будут.

— Что же вы?— спросила Женька, но они смотрели все так же виновато.

— За мной,— сказала она, откладывая крик на потом как последний резерв: если не послушаются, она заорет, если не послушаются и тогда, выстрелит в воздух, а что потом с ними делать, она не знала.

Они молчали, не двигаясь с места. Потом повернулись и медленно пошли к станции. Женька вдруг заметила что-то не то, что-то странное, чего не было. Станции она больше не видела. И линии электропередач там, за рощей, тоже не было. Куда-то она делась за это время. Там начало все пропадать. Наверное, бывает такая местность, где все исчезает само. Она слышала такие местные легенды. Правда, названия деревни никто не знал. Ну, у каждого народа своя легенда о заколдованном месте. Но вот как наказывается трусость! Она прошла за ворота, и ничего с ней не было, а они повернули вспять, и теперь неизвестно, что с ними будет.

— Вернитесь!— закричала она.— Пропадете!

Они не оглядывались, словно не слышали. А может, и вправду не слышали.

Женька расстегнула кобуру, вынула пистолет и выстрелила в воздух. Никто не обернулся. Да и звук выстрела был, прямо скажем, так себе. Пукнуло что-то, словно шампанское открыли. Скромный салют по случаю перехода в новое состояние.

Она стремительно шагнула к воротам, думая, что тайная сила остановит ее хоть на этот раз, но тайная сила не снисходила до столь буквальных кинематографических проявлений. Женька легко вернулась за жадруновские ворота, только никакого гурионовского отряда впереди уже не было. Странная местность, трусоватые солдатики не заживались в этой местности. Они бледнели, бледнели и пропали совсем. Ничего не сделалось только роще вдали, и полю, и полевым цветам. Природа — она и есть природа.

Делать было нечего, нечего в таком буквальном и очевидном смысле, что на короткий миг ЖДовский комиссар Женька Горянская ощутила смертную тоску. Но она никогда не позволяла себе расслабляться, а потому решительно шагнула за ворота уже вторично. Надо было идти в Жадруново и в одиночку усмирять мятежный гарнизон. Странное дело, куда все-таки подевалось это дезертирское сопровождение.

Дезертирское сопровождение стояло перед воротами и в ужасе смотрело, как за воротами тает силуэт комиссарши. Когда ее стало совсем не видно, они переглянулись и, обливаясь потом, побрели к станции. Им было стыдно, но под стыдом билась жаркая, стыдная радость, знакомая всякому солдату, мимо которого только что просвистело и вот в очередной раз не задело.

2

Деревня Жадруново ровной темной линией тянулась вдали. Линия медленно утолщалась, вырастала Женьке навстречу и вот превратилась в ряд приземистых домов, отчего-то очень длинный. Это была большая, даже огромная деревня — больше всех деревень, когда-либо попадавшихся Женьке.

В первом же дворе возилась молодая красивая поселянка с гладкими темными волосами и полуоткрытым, как бы все время улыбающимся ртом.

— Здравствуйте,— сказала Женька. Ей было жарко, она давно расстегнула воротник гимнастерки и мучилась жаждой.— Водички не дадите?

Интересно, подумала она. Хорошо захватчица входит в чужую деревню. Хенде хох, водички не найдется?

Хозяйка, ни отвечая ни слова, зашла в избу и вернулась с большой глиняной крынкой в одной руке и большой глиняной кружкой в другой. Странно, что она не налила молока прямо там, в избе. Зачем-то надо было налить именно у Женьки на глазах. Она наклонила крынку, молоко полилось в кружку, лилось и лилось, и кружка наполнялась, а потом переполнялась, причем молоко не иссякало. Оно переливалось через край, полилось на сухую землю, сначала впитывалось, потом разлилось лужицей. Женщина добродушно засмеялась. Это был такой местный фокус. Женька протянула руку за кружкой. Женщина нехотя прервала фокус и дала ей полную кружку. На вкус молоко было как молоко.

— Спасибо,— сказала Женька, вытирая губы.— А не скажете, где тут стоит Жадруновский гарнизон?

— Да тут много,— низким голосом сказала женщина.— Тут порядочно.

Неожиданно из дома вышел молодой солдат в незнакомой форме. То есть где-то Женька точно видела эту форму, но не могла припомнить — где. Вероятно, Жадруновский гарнизон по случаю бунта пошил себе гимнастерки старого образца. Кажется, в такой форме в первые дни войны ходили русские, потом ее реформировали. Кубари заменили на погоны и все такое. Гимнастерка на солдате была расстегнута, ремень висел, что называется, на яйцах, и вообще, кажется, он только что оторвался от сиесты.

— Здравствуйте,— поздоровалась Женька и с ним.

Он поднял на нее глаза и кивнул.

— Вот интересно,— сказал он равнодушно.— Говорят, ничего нет, а тут все есть.

— Где тут Жадруновский гарнизон?— спросила Женька.

— Вы есть хотите?— спросил солдат.

— Я спрашиваю, где гарнизон,— повторила Женька уже зло. Ей было неловко срываться после того, как ее тут напоили молоком, но тупость местного населения начала ее раздражать.

— Сейчас,— испуганно сказал солдат и ушел в дом. Женщина стояла и улыбалась полуоткрытым ртом. Женька томилась жарой. Через пару минут солдат вернулся с тонкой цветной брошюрой в руках. Он виновато улыбнулся и протянул его Женьке.

— Вот,— сказал он робко.— Больше нет.

Женька взглянула на брошюру. Это был журнал «Мурзилка» за семьдесят восьмой год, зимний, с детской горкой на обложке. С горки катился на санках, так сказать, хоровод веселой детворы.

Он или косил под дурака, или действительно был местным дураком, которому ради развлечения пошили солдатскую форму.

— Вы на свалке были?— спросила женщина.— Попробуйте на свалку сперва. Если вам в гарнизон, то надо мимо свалки.

Она показала рукой куда-то в поле, и Женька действительно заметила метрах в двухстах от деревни большую кучу мусора. Раньше она ее почему-то не замечала.

Никакого Жадруновского гарнизона там, конечно, не было и быть не могло. Но она повернулась и пошла от этих психов к мусорной куче, оказавшейся гораздо ближе. Все расстояния тут странно искажались — явно из-за жары. То ли воздух так зыбился, то ли голова у нее шла кругом. Свалка была удивительная, на ней валялось страшное количество всего, многое еще в сравнительно приличном состоянии. Башмак, монета, рукав шинели, шариковая авторучка, книга «Справочник по элементарной геометрии», компас, детский пластмассовый меч, двуручная пила, граммофонная труба — все валялось в полном беспорядке, хотя само по себе, в отдельности, было еще пригодно. Женька поняла, что и ей надо что-то бросить. Почему — она понятия не имела, но что-то надо было. Это было что-то вроде входного билета. Она полезла в карман и вытащила фотографию Волохова, но поняла, что этого не выбросит никогда. Больше у нее ничего с собой не было, если не считать нескольких мятых купюр. Бросать купюры почему-то было не принято, тут была другая валюта. Она с трудом оторвала от гимнастерки пуговицу и бросила в мусорную кучу. Видимо, это надо было сделать давно, потому что воздух после этого перестал дрожать и вообще все стало как-то понятнее, но все-таки не совсем, потому что смерть была бы непозволительной пошлостью, и с ней явно происходило что-то другое. Она была жива, даже слишком жива, болели пальцы, которыми она отрывала пуговицу, и по-прежнему хотелось пить, и жить, и она все помнила. Женька отошла от свалки и направилась к жадруновским дворам. В следующем дворе сидел хорошо ей известный лейтенант Горовец и чинил радиоприемник.