Ложная память - Дин Кунц

Он мог застрелить их в спину. Но с тех самых пор как у него утром, в магазине антикварной игрушки, разыгралась фантазия, ему просто до зуда хотелось всадить пулю кому-нибудь в живот. Кроме того, стрелять людей в спины неинтересно: нельзя разглядеть их лица, их глаза.

Он смело обошел стоявших людей. Его появление, очевидно, потрясло обоих. Направив «миллениум» на краснолицего человека, доктор повысил голос, чтобы перекричать ветер и прибой:

— Что, черт возьми, вы здесь делаете?

— Инопланетяне, — ответил тот.

— Устанавливаем контакт, — пояснил Скит.

Решив, что они оба как следует нажрались наркотиков и разумных слов от них ждать не придется, Ариман дважды выстрелил приятелю Скита в живот. Того отбросило назад, он выронил микрофон и наушники и упал, или убитый на месте, или умирающий.

Доктор повернулся к изумленному Скиту и тоже дважды выстрелил ему в живот. Скит рухнул на песок, как скелет из биологической лаборатории, которому подрезали крепления.

Звезды, луна и выстрелы.Две смерти здесь, откуда пошла жизнь.Море и прибой.

Нужно спешить. Сейчас не время для поэзии. Еще две пули в грудь поверженному Скиту — бух, бух — прикончат его наверняка.

— Твоя мать шлюха, отец мошенник, а у отчима свиное дерьмо вместо мозгов, — злорадно сообщил убитому Ариман и повернулся ко второму телу.

Бух, бух. Еще две пули в грудь идиоту-приятелю Скита; просто так, для ровного счета. К сожалению, доктор ничего не знал о семье этого человека и потому не мог разукрасить ситуацию изысканными оскорблениями.

Острый запах пороха приятно щекотал ноздри, но, к сожалению, мягкий лунный свет не был идеальным освещением для того, чтобы насладиться видом крови и пулевых пробоин в погибшей плоти.

Возможно, стоило потратить лишнюю минуту на то, чтобы вырезать какие-нибудь сувениры перочинным ножом?

Он чувствовал себя таким молодым. Омоложенным. Несомненно, смерть была именно тем, ради чего существовала жизнь.

Осталось два патрона.

Слабонервный ретривер скулил, визжал, даже осмеливался лаять. Хотя собака отступила к полосе прибоя и явно не собиралась нападать, доктор все же решил потратить и девятый и десятый патроны на Валета.

Когда звук восьмого выстрела все еще отдавался звоном в его ушах, он направил оружие на собаку и уже почти нажал на спусковой крючок, когда вдруг понял, что Валет лаял, похоже, не на него, а на что-то у него за спиной, на барьере набережной.

Обернувшись, Ариман увидел, что наверху стоит странная фигура и пристально всматривается в него. На несколько мгновений его даже посетила безумная мысль, что это один из тех инопланетян, с которыми Скит и его приятель пытались вступить в контакт.

Потом он узнал кремовый костюм от Сент-Джона, люминесцирующий в лунном свете, белокурые волосы и высокомерную осанку выскочки.

Сегодня днем у него в кабинете она в приступе паранойи обвинила его в наличии скрытого конфликта интересов пациентов, заподозрила в неэтичном поведении. «Доктор, вы не знакомы с К-к-к-киану?»

В то время ему показалось, что он убедил ее в абсурдности подозрений, но, видимо, он ошибся.

Доктор, может быть, единственный из всех людей на свете, должен был догадаться об этом. Это была одна из его психиатрических специальностей, а также тема следующего бестселлера — «Не бойся, я с тобой». Навязчивая идея и фобия, которым она была одновременно подвержена, делали ее поведение крайне нерациональным, вплоть до абсолютной непредсказуемости. Она была ходячей бедой в туфлях за шестьсот долларов.

Вообще-то она держала эти туфли в руках, стоя на бетонном барьере босыми, в одних чулках, ногами. Ариман почувствовал себя глупцом из-за того, что не догадался снять свои итальянские ботинки и погубил их.

Он не знал, на каком автомобиле она приехала сюда, но теперь понял. На белом «Роллс-Ройсе».

Пока он развлекался, преследуя пустоголовых сыщиков, эта безумная женщина гонялась за ним самим, рассчитывая застигнуть его во время тайной встречи с Киану Ривзом. Он готов был высечь себя за такую близорукость.

Все эти потрясающие откровения промелькнули в мозгу доктора за какие-нибудь две секунды. А на третьей он поднял пистолет и выпустил один из двух патронов, которые не успел истратить на собаку.

Возможно, ему помешал ветер, или расстояние, или то, что целиться пришлось снизу вверх, а может быть, шок, который он испытал при ее появлении, но, так или иначе, он промахнулся.

Она бросилась бежать. Отскочила от барьера набережной. Исчезла из виду.

Мимолетно пожалев о том, что придется уехать отсюда, не пристрелив собаку и не вырезав что-нибудь на память у убитых, доктор рванулся следом за своей пациенткой, страдавшей «киануфобией». Он намеревался полностью и окончательно излечить женщину от угнетавших ее недугов.

Способ передвижения, который он использовал, чтобы добраться до подножия прибрежной стены, нельзя было назвать бегом. Здесь на мелком песке не росла даже трава, и он предательски хватал Аримана за ноги. Ноги доктора вязли в песке по щиколотку. На стенку ему пришлось выбираться ползком, и его костюм пришел в ужасное состояние.

Киануфобичка далеко опережала Аримана. Она летела, как газель, но, по крайней мере, не имела никакого оружия, если не считать пары туфель на высоких каблуках. Если бы ему удалось поймать ее, то он нашел бы хорошее применение для последнего патрона, оставшегося в «миллениуме», ну а если бы даже и промахнулся, то его рост и сила вполне позволили бы ему отколотить ее так, чтобы она забыла и думать о сопротивлении, а потом спокойно и с удовольствием задушить.

Но проблема как раз и заключалась в том, чтобы поймать ее. Добравшись до асфальтированной поверхности стоянки, она помчалась еще быстрее, тогда как доктору Ариману все еще приходилось ковылять по проклятому песку. Расстояние между ними продолжало увеличиваться, и он пожалел о том, что съел третье и четвертое кокосово-шоколадное печенье.

Белый «Роллс-Ройс» стоял у самого въезда с подъездной дороги, носом к стоянке. Она добежала за него и прыгнула за руль как раз в тот самый момент, как кожаные ботинки доктора зашлепали по черному покрытию.

Двигатель взревел.

Аримана отделяло от нее по меньшей мере шестьдесят ярдов.

Темные фары внезапно вспыхнули.

Пятьдесят ярдов.

Она резко врубила задний ход и нажала на акселератор. Шины мерзко проскрежетали по асфальту.

Доктор остановился, поднял «миллениум», взял его в обе руки и принял безупречную позу стрелка: голова и торс развернуты в направлении цели, правая нога чуть отставлена назад для упора, левое колено слегка согнуто, в талии не прогибаться…

Расстояние было слишком велико. «Роллс» стремительно пятился назад, и через мгновение перевалил через вершину холма, в пределах видимости с Пасифик-Коаст-хайвей. Стрелять не имело смысла.

«Время важнее всего», — сказал Аноним, вероятно, наиболее часто цитируемый поэт, и этот трюизм сейчас исполнился для доктора содержанием, как никогда в жизни. «Назад верни, о Время, свой полет», — писала Элизабет Экерс Элайн, и Ариман сейчас всей душой сожалел о том, что у него нет волшебных часов, с помощью которых он мог бы исполнить этот трюк, потому что Делмор Шварц никогда не писал более верных слов, чем «время — огонь, сжигающий нас», а доктор боялся сгореть, хотя в штате Калифорния электрический стул и не применялся в качестве средства исполнения высшей меры наказания. «Время — маньяк, рассеивающий прах», — написал Теннисон, а доктор боялся, что его собственный прах будет рассеян по ветру, хотя и знал, что должен успокоиться и последовать совету Эдварда Янга, который призывал «бросить вызов зубам времени». Сара Тисдэйл напоминала о том, что «время — добрый друг», но она ни черта не знала о том, о чем взялась рассуждать. Генри Водсворт Лонгфелло, говоривший о «бардах с возвышенной душой, чьи отдаленные шаги гулким эхом разносятся по коридорам Времени», тоже не имел ни малейшего представления о нынешнем кризисе. Но ведь доктор был гением, имел хорошее, даже чересчур хорошее образование и пребывал в смятении, а поэтому все эти мысли со скоростью пулеметной очереди пролетели в его сознании, пока он бежал к «Эль-Камино», заводил мотор и выезжал со стоянки.

К тому времени, когда Ариман выехал на Пасифик-Коаст-хайвей, «Роллс-Ройса» уже и след простыл.

Богатая дура и ее скучный, как устрица, муж жили неподалеку, на Ньюпорт-коаст, но она не должна была сразу направиться домой. Действительно, если ее фобия развилась в более серьезное состояние, чем ему прежде казалось, дошла до формы параноидального психоза, то она вообще могла решить не возвращаться домой, чтобы ни Киану собственной персоной, ни кто-то из его прихвостней — вроде ее собственного психиатра, вооруженного пистолетом, — не мог устроить там на нее очередное покушение.