Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А дублеры Терешковой так в космосе и не побывали – космические полеты женщин получили, как известно, продолжение лишь 19 лет спустя, когда полетела на «Союзе Т-7» Светлана Савицкая.
Думали об этом и за океаном: в 1975 году после завершения программы «Союз – Аполлон» директор американского Центра пилотируемых полетов доктор Крафт, говоря о перспективах коллектива астронавтов, заметил: «Следует подумать и о привлечении в отряд женщин». И действительно, прошло несколько лет, и американки Салли Райд и Джудит Резник, слетав на кораблях серии «Шаттл», стали третьей и четвертой женщинами-космонавтами в мире.
…А чтобы закончить разговор о моральных и психологических проблемах дублерства, скажу одно: великого уважения заслуживает этот внешне невидный, душевно очень нелегкий, но крайне важный для обеспечения надежности космических исследований труд – труд дублера!
Ракета, гремя и сверкая бело-огненным хвостом, уходит в зенит.
Потом на космодроме говорили:
– Все-таки галантна наша космическая техника! Проявила полную любезность по отношению к даме. Просто не упомнить такого гладкого, без сучка и задоринки пуска. Даже готовность ни разу не сдвигали!
Действительно, пуск «Востока-6» – последнего корабля этой славной, первой в истории космонавтики серии – прошел отлично. Наверное, Быковский «выбрал на себя» все вероятности каких-либо неполадок на много пусков вперед!
…Снова в комнате дежурной оперативной группы управления полетом на столе лежит карта, – правда, уже не оказавшаяся случайно под рукой школьная, как было, когда летал Гагарин, а нормальная, деловая штурманская карта. И так же прочерчены на ней синусоиды очередного витка. А вместо резинки – флажки на изящных крестовинках-подставочках. Два флажка – по количеству находящихся в космосе кораблей: розовый и голубой. Космические корабли теперь можно различать по тому же признаку, по которому различают детей в колясках на бульваре – по цвету одеял: розовых у девочек и голубых у мальчиков…
Трое суток откручивали «Восток-5» и «Восток-6» витки вокруг земного шара одновременно и приземлились почти сразу, один за другим, девятнадцатого июня. Пятисуточный полет Быковского оказался для своего времени рекордным по продолжительности.
Конечно, в наши дни, когда продолжительность экспедиций на космических орбитальных станциях дошла до целого года, пятью проведенными в космосе сутками никого особенно не удивишь. Как не удивишь и, скажем, получасовым («Почему так долго?») перелетом через Ла-Манш. Или подъемом на высоту в девятнадцать («Всего-то?») километров… Но в 1909 году, когда впервые перелетел Ла-Манш на моноплане собственной конструкции один из пионеров мировой авиации французский летчик и конструктор Луи Блерио, или в 1933 году, когда советские стратонавты (не по аналогии ли с этим словом возникло впоследствии и слово «космонавт»?) Г. А. Прокофьев, К.Д. Годунов и Э.К. Бирнбаум на стратостате «СССР-1» достигли рекордной по тому времени девятнадцатикилометровой высоты, тогда эти достижения были этапными. Они как бы закрывали одну главу истории авиации и воздухоплавания и открывали следующую.
Мне всегда немного грустно наблюдать, как тускнеют в восприятии людей былые достижения. Особенно в этом отношении не везет достижениям, связанным с техникой. Великое или даже просто очень хорошее произведение писателя, композитора, художника не стареет (или, может быть, правильнее было бы сказать, почти не стареет – это с учетом колебаний общественных вкусов). «Война и мир» остается «Войной и миром», Сикстинская мадонна – Сикстинской мадонной, Шестая симфония – Шестой симфонией…
А прогресс техники настолько стремителен, что восхищавшее наших дедов электрическое освещение («Это надо же: никаких газовых рожков, просто щелкнул выключателем – и светло как днем!») или казавшееся чудом нашим отцам радио («Без проводов? Через пустоту?») воспринимается сегодня нами как сама собой разумеющаяся подробность быта. Да что там электричество или радио! Многие ли из нас помнят, что телевидение, без которого современный человек настолько не представляет себе жизни, что начинает им даже несколько тяготиться (или, по крайней мере, следуя хорошему тону, делать вид, что тяготится), что это самое телевидение вышло из стадии экспериментов и широко вошло в быт человеческий только после войны! (Хотя в одном сильно приключенческом романе мне пришлось читать, как некая акула международного шпионажа предвоенных лет вынашивала свои очередные коварные планы, рассеянно поглядывая на экран телевизора.) Да и, если можно так выразиться, внутри самого телевидения чудеса продолжались: давно ли мы поражались прямой телепередаче церемонии похорон президента США Джона Кеннеди. Видеть в ту же секунду происходящее на другой стороне земного шара – поразительно! Но прошло несколько быстро промелькнувших лет, и нам кажется нормой (хотя, конечно, довольно интересной нормой) прямая передача из любой точки нашей планеты какого-либо важного события – от футбольного матча до возвращения на Землю космического корабля.
А ведь все это – и многое другое в подобном роде – трудно назвать иначе как великими свершениями! Великими свершениями научного и технического творчества!
Мы сейчас много (иногда мне кажется, что даже слишком много) говорим об НТР – научно-технической революции, о том, что она дает людям, и о том, чего, в свою очередь, требует от людей. Так вот, среди этого «чего требует», я думаю, не на последнем месте должно бы фигурировать умение восхититься тем, что сегодня привычно, но еще вчера было чудесно. Умение сохранить в себе ощущение этой чудесности, умение оценить его, сравнивая не с тем, что есть сегодня, а с тем, что было до него… Все это нужно прежде всего не для фиксации чьих-то заслуг и воздаяния кому-то соответствующих почестей, а для самого человека эпохи НТР. Для его собственного нравственного облика, уровень которого, наверное, не менее важен для общества, чем все окружающие этого человека машины: от электронно-вычислительных до стиральных… Потому что иначе неизбежно возник бы вопрос: для