Рим. Цена величия - Юлия Голубева

– Слушаюсь, мой повелитель!

Стремительная как птица, она вылетела из кубикулы, едва сдерживая ликование. Калигулу и Макрона она разыскала в таблинии. С хмурыми лицами они что-то тихо обсуждали. Увидев ее сияющей и довольной, в один голос спросили:

– Умер?

– Гай, он зовет тебя к себе. Он согласен провозгласить тебя своим преемником.

Калигула выбежал. Тиберия он застал уже сидящим на кровати.

– Ты был лучшим моим рабом, Гай Цезарь, и станешь худшим государем в империи, которую создал я. Ты – моя месть неблагодарным квиритам. Властвуй!

Старик попытался стащить с пальца перстень, но опухшие суставы не давали ему это сделать. Наконец он рывком снял кольцо, но это усилие доконало его, и он бессильно откинулся на подушки. Калигула жадно протянул руку.

– Нет, – вдруг быстро прошептал Тиберий, и легкая тень набежала на его лицо. – Нет, я еще поживу! Рано уходить…

Тиберий с трудом надел перстень обратно и решительно сжал огромные кулаки, будто опасаясь, что его отберут. Калигула разочарованно оглянулся на жену и замер, увидев злобную Мегеру. Казалось, еще миг – и она в ярости кинется на старика. Но цезарь вдруг испустил хриплый стон и потерял сознание.

– Снимай! – зашипела Юния. Гай изо всех сил дернул старика за палец, но Тиберий даже не пошевелился. – Может, кончился уже?

– Нет, дышит, хотя слабо, – ответил он и надел рубиновую печать. – Пошли отсюда скорей!

Даже походка Калигулы изменилась, когда они вышли в атриум, таким величием веяло от его мощной фигуры. С гордостью он вытянул руку с перстнем, чтобы все могли увидеть огромный рубин, и громогласно провозгласил, что цезарь почил, едва успев лично передать ему символ высшей власти. Силан первым склонился перед новым повелителем Римской империи:

– Приветствую тебя, Гай Цезарь! Да будет славен твой род.

– Благодарим богов за достойного правителя!

– Слава Юпитеру!

– Да здравствует Гай Цезарь!

Со всех сторон неслись приветствия и поздравления, каждый норовил поцеловать руку или краешек тоги нового принцепса. При всех Гай обнял стоящую рядом Юнию:

– Приветствуйте прекраснейшую из смертных женщин – мою любимую супругу! Мою императрицу!

Этот миг стал для Юнии мигом торжества ее ума и хитрости. Она – на вершине могущества и славы! И Гай рядом! Безграничным счастьем и любовью лучился ее взгляд, когда Калигула поднял ее на руки и еще раз прокричал:

– Вот моя счастливая звезда! Моя удача! – И добавил тихо ей на ухо: – Моя вечная возлюбленная, моя Венера.

Они не заметили, что Макрон наблюдает за ними издали. Глядя в глаза своей возлюбленной, уверявшей в искренней привязанности и искавшей защиты, он наконец-то осознал, насколько лжива и черна ее душа. И он принес страшную клятву, поклявшись водами зловещей реки Стикс, что отомстит за поруганную любовь, за то, что предал Эннию, за обман и за свою слепую веру в чувства этой страшной женщины, что так умело использовала его ради достижения собственного величия. Голова его осталась ясной и холодной, страсть, ревность и злоба ушли без следа. Время, пусть пройдет время! А пока он будет послушным слугой их прихотей!

Калигула поманил его с собой в таблиний, и во все уголки бескрайней Римской империи помчались курьеры с посланиями к легатам и наместникам провинций, где сообщалось, что старый император при смерти и назначил Калигулу своим преемником, в знак чего отдал перстень с печатью. Макрон быстро диктовал секретарям, а Гай Цезарь с величественным видом вдавливал драгоценный рубин в горячий податливый воск.

LVIII

Во дворце шли поспешные приготовления к роскошному пиру, который устраивал Калигула на правах нового повелителя. Близился вечер. Великолепные дары уже поступили от местных властей, количество гостей росло, а быстрые курьеры уже достигли Вечного города и принесли народу ликование.

Несколько дворцовых рабов, посланных управляющим за вином в кладовую, не спешили покидать ее изобильные недра. Хозяйское вино щедро лилось в грубые деревянные чаши, и они без устали поднимали их за здравие Калигулы.

– Старый, может, еще не умер, а мы уже празднуем! Новый-то больно торопится! – неожиданно сказал молодой грек.

– Лучше помолчи, Полибий! Тебе почем знать? Сам префект претория объявил нам, что Тиберий мертв, – ответил смуглый сириец. – Пей себе! Сын славного Германика, того, что умер на моей родине, достоин быть цезарем более, чем кто-либо. Плесни мне еще вина! Слава Астарте, теперь у нас будет хороший повелитель с добрым сердцем.

Кувшин опустел, и Полибий наполнил его снова.

– Как бы не явился управляющий, – заметил сириец, – нас могут высечь за воровство.

– Вот еще, – сказал третий раб, тоже грек. – Он уже пьян с утра. Повара стараются на кухне, а наш черед кравчих еще не настал. К вечеру мы сумеем протрезветь, не впервой.

Глаза сирийца хитро заблестели, и он наклонился поближе к товарищам.

– Кто видел, стоит ли стража у покоев Тиберия? – спросил он.

– Нет, – ответил второй грек, – Макрон убрал ее. Ни к чему теперь охранять мертвого старика. Теперь никому нет дела до покойника.

– Можно неплохо поживиться, – важно изрек сириец, – в покоях цезаря немало ценных вещей, перекупщики краденого с радостью заберут их.

– Но цезарь еще жив, – с ужасом произнес Полибий. – Раба-вора распнут, если уличат. Я не хотел бы оказаться на кресте.

– Вздор! Тиберий мертв! Калигула заявил, что сам закрыл ему глаза, – ответил ему предприимчивый сириец. – Все будет в порядке. Полибий постоит на страже, а я проникну в покои цезаря, если остальные боятся. Но две трети добычи мои. А свою треть делите, как хотите.

– Идет! – Полибий даже привстал от волнения, позабыв, что сомневался в смерти старика.

Сириец прошмыгнул в комнату цезаря тихо, как мышь. Тусклым огоньком тлел единственный светильник у изголовья высокой кровати. Старик лежал, скрестив тощие руки на груди, мертвенно-бледный, с заостренными скулами и провалившимся ртом. «Покойник, точно. Полибий, дурак, сомневался», – подумалось рабу, и он смелее двинулся к стоящему рядом с постелью кованому ларю. От неловкого толчка свалилась статуэтка, и сириец испуганно замер на месте. Возможно, это и спасло его. Покойник неожиданно шевельнулся, опустив иссохшую руку, и застонал.

Ужас сковал сирийца, ноги онемели, и он со страхом наблюдал, не в силах убежать, как Тиберий садится на кровати и трясущимися руками шарит вокруг себя.

– Проклятье! – раздался его слабый голос. – Где мой перстень? Эй! Кто-нибудь! Немедленно сюда!

Испуганный сириец юркнул к двери, но споткнулся и запутался в мягком ворсе ковра. Тиберий, услышав шорох, принялся кричать все настойчивей.