Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Макрон еще не успел опомниться, как на него налетел Гай.

– Я думал, мы друзья, – зловеще прошипел он, – а ты предъявляешь права на принадлежащее мне. Когда твоя супруга пыталась затащить меня в постель, я дал ей достойный отпор во имя нашей дружбы. А тут я узнаю от самого цезаря, что ты нацеливаешься на мою жену.

У префекта претория хватило выдержки промолчать при виде того, как безумным огнем горят зеленые глаза Калигулы, а рука уже лежит на рукояти меча. Макрон склонился к нему и прошептал:

– Глупец! Жалкий мальчишка! Ты разве не видишь, что цезарь раздувает меж нами вражду? Твоя жена поступила умно и дальновидно, когда доверилась мне в своих замыслах, потому что я не столь горяч и безрассуден, как ты. Веди себя достойно и не верь глупым наветам. Пусть Тиберий говорит что хочет, но мы должны быть едины.

Взгляд Калигулы потух, он обернулся на закрытые носилки Клавдиллы и вновь посмотрел на Макрона:

– Ты прав, мой друг! Я сглупил. Юния и так уже обвиняет меня в излишней вспыльчивости, что едва не помешала ее планам. Рядом с Тиберием надо лгать и притворяться. Поезжай к Клавдилле и поговори с ее отцом о предложении цезаря. Я не стану ревновать, потому что цезарь едва ли доживет до нашего с ней развода.

Он пришпорил Инцитата и умчался догонять цезаря. Макрон тронул поводья своего коня, но не стал ждать носилки Силана, а подъехал к Гатерию Агриппе, ехавшему в роскошной карруке. Болтовня старого сенатора, обрадованного появлением собеседника, не мешала ему сосредоточиться на своих мыслях.

Он и сам повел себя, как глупый мальчишка! Как можно было поверить словам цезаря? Тиберий определенно подозревает их, и нелепая выходка Калигулы еще более усугубила его подозрения.

Вовремя сдох отвратительный змей! Его смерть испугала цезаря и заставила повернуть назад. Макрон с отвращением сплюнул. Еще вчера этот жуткий любимец цезаря с жадностью заглатывал кролика. Видно, кто-то дал змею отраву. Да благословят боги того, кто решился на это!

В Астуре местные власти устроили цезарю торжественную встречу и роскошный обед в саду, в перевитой гирляндами беседке. Невидимые музыканты услаждали слух пирующих дивными мелодиями, актеры без конца меняли маски в изысканных пантомимах. Тиберий был весел и беспечен. Но конец праздника был испорчен из-за резко поднявшего холодного ветра.

А наутро цезарь вдруг пожаловался Хариклу на недомогание. Обеспокоенный врач отложил возвращение в Кампанию, и процессия задержалась в Астуре на два дня, пока целебные настойки не смягчили тяжелый кашель Тиберия.

В Цирцеях их встречали не менее торжественно, а стоящие там войска устроили в честь цезаря лагерные игры.

Под конец на арену выпустили дикого кабана, и Тиберий вдруг пожелал сам метнуть в него дротик. В молодости он славился исключительной меткостью. Но цезарь кинул и не попал из-за резкого приступа кашля. Зверь, обезумевший от громких криков толпы, продолжал кругами носиться по арене.

Тиберий разъярился из-за собственного промаха и потребовал подать ему другое копье. Но попасть в кабана, мечущегося по арене, было невозможно, пальцы к тому же нестерпимо болели, однако он не сдавался и продолжал требовать новые копья. На все увещевания Харикла, всерьез разволновавшегося, он отвечал грубостью и приказал врачу убраться с трибуны.

Наконец копье выпало из онемевшей руки, и Тиберия поспешно унесли подбежавшие рабы. Однако цезарь нашел силы продолжить торжества. За обедом у него неожиданно возникла резкая боль в боку, но, превозмогая ее, он продолжал пить и ругать Харикла. Юния с Авлом Вителлием вынуждены были много петь и терпеть плохое настроение цезаря, который прерывал их без конца, требуя то веселых, то грустных песен. Калигула и Силан сильно напились и уснули прямо на обеденных ложах.

Тиберий еще во время пира неожиданно потребовал готовить повозки, и они выехали ранним утром под пение петухов. Но остановки стали все более частыми – цезарю было совсем плохо. Простуда, подхваченная в Астуре, еще более усилилась, и Харикл, подкупленный Гаем Цезарем, сообщил, что болезнь перекинулась на печень, оттого и участились резкие приступы боли в правом боку.

В конце концов процессия добралась до Мизена, откуда уже виднелся берег благословенного острова. Но на море штормило, и, к неудовольствию Тиберия, пересечь залив было нельзя, поэтому пришлось остановиться на великолепной вилле, ранее принадлежавшей Лукуллу.

Не желая мириться со слабостью, Тиберий приказал устроить большой пир. Сам он много пил и ел, пока бледные щеки не покрылись красными пятнами: он чрезмерно часто прикладывался к чаше с едва разбавленным вином. Но веселье было натянутым, несмотря на то что гостей развлекали лучшие танцовщицы и актеры Мизена.

Калигула поймал в коридоре Харикла и сунул ему в руку кошель с денариями:

– Скажи, лекарь, Тиберию вправду стало легче?

– Не думаю. – Харикл важно покачал лысой головой. – Вино приободрило его дух и заставило позабыть о боли, что ножом режет правый бок. Печень его сильно поражена от пьянства, а простуда из-за восточного ветра только усилила болезнь. Но я не знаю, – добавил он, поймав испытующий взгляд Калигулы, – сколько он еще протянет. Тиберий крепок телом, да и я хорошо лечу его.

Гая передернуло от спеси, с которой Харикл это произнес. Не сдержавшись, он схватил врача за тогу и прошипел:

– Я не за то плачу тебе деньги, чтобы ты хорошо исполнял свои обязанности. Узнай, как себя чувствует старик.

Харикл быстро отпрянул и поспешно зашел в триклиний. Около полуночи он поднялся из-за стола и попросил Тиберия дозволить ему удалиться ранее окончания пиршества. Цезарь милостиво кивнул.

Но Харикл просчитался, пытаясь обмануть хитреца. Когда он взял руку цезаря для почтительного поцелуя, Тиберий догадался, что лекарь щупает в ней биение крови. Это разозлило его, и он грубо повелел Хариклу вернуться к столу и приказал всем не расходится до утра.

Воспользовавшись наступившей тишиной, пока актеры надевали маски под слабую мелодию свирелей, а рабы меняли блюда, Макрон подсел поближе к Тиберию:

– Я прошу тебя, цезарь, дать свое решение сенату относительно подсудимых, ожидающих суда по делу Альбуциллы. Среди сенаторов ходят толки, что процесс затеян из-за моих происков, направленных против Аррунция. Обвинитель Домиций Афр обеспокоен народным возмущением.

– А к чему ты выпустил Агенобарба под домашний арест? – язвительно спросил цезарь.

– Он готовит речь в свою защиту, никто не берется представлять его интересы в суде. У него больше врагов, чем друзей. Но мне докладывали, что он ведет себя смирно и не покидает дом. – Макрона не смутил неожиданный вопрос Тиберия.