Белая борьба на северо-западе России. Том 10 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разложив костры, отряд как шел, так и лег по сторонам дороги. В 3 часа пошел дождь, основательно нас промочивший. Начиналась осень.
В 6 часов утра мы уже двинулись дальше. По узкой лесной дороге, еле намеченной колеями, наша колонна медленно углублялась в лес. Со Званцовым и двумя своими разведчиками я присоединился к авангарду нашего отряда. Пройдя верст 5, мы начали приближаться к дороге Горнешное – Пажино – Житковицы, когда разведчики пехоты остановились и шепотом сообщили о замеченном ими обозе красных. Мы притаились в кустах. Вскоре наши разведчики появились, ведя две крестьянские повозки, нагруженные, как оказалось, скарбом канцелярии 163-го пехотного красного полка. Привели и двух пленных. Один из них, уже пожилой мужчина, с виду из мещан, весь трясясь, клялся, что единственным его побуждением для поступления в Красную армию был голод, другой, мальчишка лет 16, был сыном латыша, командующего одной из рот 163-й полка. Они сообщили, что в 100 саженях в сторону Горнешного находится застава красных, чтобы сбить ее цепь, 9-я сотня волынцев двинулась по густым еловым зарослям. Вскоре крики «Ура!» показали, что застава сбита. Вышли на дорогу, вдоль которой шел телефонный провод, мы немедленно в него включились. Слышался разговор красных комиссаров. Отдавались распоряжения. Из разговора выяснилось, что один батальон 163-го полка на заре был выслан в Пажино. Один из комиссаров жаловался другому: «Никогда не угадаешь, откуда может появиться эта сволочь, – вчера их разведка появилась у Сяберо – Подледье». – «У вас [есть] связь с Горнешным?» – справлялся комиссар из штаба. «Телефон проведен, – отвечали из Пажина, – но сейчас опять не работает». Наш телефонист покатывался со смеху, давая нам послушать этот разговор. «Господин капитан, – упрашивал Павловского наш телефонист, – разрешите вызвать их телефониста из Пажина. Скажу ему, чтобы шел линию проверять с аппаратом, а то у нас всего одна станция». Получив разрешение, он вызывает красных: «Пажино, Пажино, 1-й батальон, что вы, спите, что ли? Мы здесь с ног сбиваемся, а вы там с бабами возитесь. Пошлите проверку с аппаратом по линии!» Красные обещают выслать. Действительно, вскоре разведчики предупреждают, что появился человек на дороге, оказался красным телефонистом, его хватают и заставляют, назвав себя, требовать высылки еще одного телефона и провода.
Двигаемся дальше, выставив заслон в сторону Горнешного. Теперь и спереди, и сзади у нас красные. Находиться с пушками в таком положении невесело, так как боковых дорог до самого Пажина нет и удрать в случае чего некуда. Но не успели пройти и версту, как навстречу нам появились три повозки с ранеными. «Куда едете?» – спрашиваем. «В Лугу». – «Врешь, – смеются солдаты, – в Гдов!» Повозки заворачивают оглобли и едут с нами. Двинулись дальше, но вскоре снова остановка – проваливаясь в грязь, медленно шла местная крестьянская двуколка и трое солдат, – это вызванные по телефону телефонисты с аппаратами и проводом. «Стой, бросай винтовки!» – кричит им разведчик головного дозора. «Брось дурачиться», – отвечает красный. «Да я же белый». – «Убирайся, полно дурака валять!» – «А это видел?» – из кармана разведчика появляется кокарда. Бледный и трясущийся красный бросает винтовку. «Чисто сработано», – говорит он. В повозке два аппарата и катушки с проводом. Дальше захватываем артельщика, который сообщает, что ротам только что выданы продукты и люди заняты приготовлением обеда, ничего не подозревая. Под самой деревней ловят конного разведчика, высланного батальонным командиром для немедленного восстановления связи с Горнешным. Настроение солдат, несмотря на непрекращающийся дождь, который уже насквозь пропитал шинели, бодрое и веселое.
Подходим к Пажину. 9-я сотня волынцев атакует справа от деревни, 7-я – слева. Я со Званцовым и моими разведчиками становлюсь левее 7-й сотни. Окопы, окружающие деревню, кажутся пустыми. Притаившись, наблюдаем: вот из соломенного шалаша выходит красноармеец, осматривается и, по-видимому, теряя надежду на прекращение дождя, снова залезает в убежище. Мы со Званцовым намечаем себе целью эти окопы, предполагая, что часовой охраняет пулемет. Но вот справа из 9-й сотни кто-то крикнул «Ура!» – и, подхватывая этот крик, люди бегут, изредка останавливаясь, и, приложившись, стреляют. По размокшему полю с криком: «Даешь! даешь! ура!!» – сотни подбегают к деревне, из которой в панике, бросая винтовки и пулеметы, оставив в наших руках обоз, бегут красные. Галопом проносится табун крестьянских лошадей. Деревня пуста, все жители попрятались в подполье. Выбежав на противоположную окраину деревни, видно, как по болотистому выгону, пытаясь укрыться в лес, бегут красные. Вспомнив, что в корпусе я имел знак «За отличную стрельбу», пытаюсь подстрелить бегущих. Одного как будто ранил. Наши преследуют красных, наши пули, ударяясь в болоте, дают мокрые всплески. Подбегая к окопу, вижу торчащие из него ноги, подхожу с криком: «Вылезай!» Весь выпачканный глиной, поднимается местный крестьянин: «Ваше высокоблагородие, я ведь только веял. Ей-богу, я не красный!»
В деревне оставлен обоз, захвачено 4 пулемета. Мне удалось взять целую повозку с разным добром: 40 пар белья, сапоги, шинели, сахар и табак. Все это отправляю на взвод. Тут же я нашел дневник красноармейца, выдержки из которого я уже приводил. Захваченные документы, приказы и газеты очень интересны. В газетах чувствуется сильная тревога относительно положения на Южном фронте, в приказах заметна новая нотка, касающаяся роли командного состава, власть которого расширяется, предписывается дисциплина огня, пленные рассказывают, что коммунисты подбирают всякий брошенный патрон, по-видимому, в случае продолжения войны коммунисты боятся остаться без патронов. В связи с докладом Троцкого, будто бы заявившего, что к весне боевые запасы Совдепии истощатся, интересно было отметить малейший намек, подтверждающий такое заявление. Новые прокламации были тоже небезынтересны – впервые они были обращены к белому офицерству с призывом служить Советам. Это вместо воззваний, обращенных исключительно к солдатам, предлагавших выдавать своих офицеров по расценке 5000 рублей за каждого, 10 000 – за генерала, 50 000 – за Родзянко и Юденича. Офицеру в случае перехода предлагалась полная амнистия и обеспечивалось
