Red is my favourite colour - bzlkt
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Простите меня, миссис Уизли, — сдавленно проговорила я, захлёбываясь слезами. К этому времени медсестра уже вышла из палаты, не сказав нам ни слова.
— Я так за вас переживала, дети мои, — выдохнула Матильда. Сердце защемило жалостью к ней, когда я разглядела кружево морщинок на её лице, неприкрытую усталость и тоску в зелёных глазах, так похожих на глаза Гаррета. — Я же тебе кое-что принесла! — Она сокрушённо всплеснула руками и позвала сову. Та мигом оказалась в палате и бросила письмо прямо мне на колени. — Открой его, а я пока схожу развеюсь. — Матильда похлопала меня по руке и, наскоро отерев лицо от слёз, размеренно зашагала к выходу.
Я долго не решалась вскрыть конверт, пока любопытство не съело меня окончательно. Разорвав непослушную бумагу, вытянула сложенный вдвое пергамент. Задыхаясь буквами, я жадно хватала строчку за строчкой.
«Дорогая доченька!
Если ты читаешь это письмо, то, наверное, меня уже нет в живых, да я бы и не хотела, чтобы ты видела меня в таком состоянии: безумную и немощную, не такую, какой я была раньше.
Просить у тебя прощения бессмысленно, я бы сама себя не простила. И оправдываться тоже не буду, я уверена, ты выросла рассудительной и понимающей, а значит, уже многое осознала.
Знай, что я никогда не прекращала думать о тебе, даже в самые трудные времена грызла себя за то, как поступила с тобой. Я бы многое отдала, чтобы вернуться на пять лет назад и всё исправить.
Прошу тебя, не злись на отца. Он безумный, одержимый властью человек, но он твой отец, Амелия.
Знаешь, почему тебя так зовут? Пишу тебе это и улыбаюсь…
Когда я была беременна, набрела однажды на незнакомую мне ранее деревушку и попала на книжную ярмарку, где мне посоветовали роман «Дама с камелиями» {?}[автор Александр Дюма]. Доченька, ты обязана его прочесть!
Когда я проглотила последнюю строчку, то уже знала, что назову тебя в честь этих вечнозелёных прекрасных растений. Ты вырастешь такой же самоотверженной и доброй, как главная героиня. Я верю в это, моя дорогая Амелия.
Не снимай кольца, которое я оставила тебе! Оно под особым защитным заклинанием, чтобы тебя никогда не нашёл отец.
Прости, доченька, но мне так тяжело писать дальше…
Будь счастлива.
С любовью, мама»
Руки поверженно опустились на колени, а голова стала неподъёмной. Ком встал поперёк горла, и я всё сглатывала его и сглатывала, пока не стало больно. Сердце потяжелело, и такая тоска наполнила мою душу, что я не знала, куда бежать, что сделать, чтобы стало хоть на толику легче.
Прижала письмо к груди и уронила на него пару слёз, будто написав ответ на всё прочитанное. В голове сквозил промозглый ветер, и ни одна мысль не задерживалась в ней надолго. Усталость навалилась на плечи, и меня повело вбок. Я рухнула на кровать и, сжавшись в клубок, забылась рваным сном.
Запах куриного супа заставил распахнуть глаза и сглотнуть голодную слюну.
Сколько я опять проспала?
Я дотронулась до мокрого лба и поморщилась — тупая боль отдавалась в висках. Недолго думая, схватила ложку и умяла тарелку супа в два присеста, совсем не ощутив сытости. Заозиралась по сторонам в поисках ещё еды.
— Ничего себе у тебя аппетит, — знакомый голос вынырнул из толщи звенящей больничной тишины, и я ошеломлённо повернулась: из-за ширмы выглядывало шесть пар любопытных глаз. Взвизгнув, я нащупала на тумбочке очки и надела их, точно не поверив в то, что вижу.
— Ребята! — умилившись и безмерно обрадовавшись, я не знала, что сказать. Гаррет, Натти, Поппи, Себастьян, Оминис и Анна обступили меня, и каждый что-то тараторил, перебивал и не давал сказать другому, дотрагивался до меня, словно проверяя, не призрак ли перед ним.
Я молча слушала, раскрыв рот, а головная боль нарастала с каждым новым словом и вскриком, особенно сводил с ума звонкий голос Натти. Наконец, потеряв всяческое терпение, Оминис твёрдо и безапелляционно произнёс:
— Замолчите все, дайте ей в себя хоть прийти.
Я благодарно посмотрела на друга и ласково моргнула, не стирая глупой улыбки со своего лица.
— Ты так много спишь, — возмутилась Натти, надув щёки. — Мы устали ждать, когда ты проснёшься!
Я захихикала, вспомнив, почему-то, Имельду с её непосредственностью и простотой в подобных высказываниях. Грудь стянуло тоской по ушедшим временам. Неужели, чтобы нам всем собраться вместе, нужен такой повод?
Мы долго разговаривали и обменивались впечатлениями, пока Оминис не увёл Натсай и Поппи, так как ему надо было возвращаться в Министерство. Себастьян и Анна, как чужие, притулились к стенке и перешёптывались в то время, как мы с Гарретом молча сидели рядом, сцепив руки, и смотрели в одну точку.
— Я рад, что с тобой всё в порядке, — он первым нарушил тишину.
— У меня нет слов, чтобы выразить всё то, что я сейчас чувствую, — отозвалась я, не отрывая стеклянного взгляда от белой ширмы напротив. — Мне ужасно стыдно перед тобой и твоей семьёй. Кстати, — встрепенулась я и отошла от забвения, — где Матильда? Мы так с ней и не договорили. — Я понурила плечи, вспомнив её грустное лицо.
— Мы сейчас уйдём, и я её позову. — Родной голос Гаррета звучал спокойно и умиротворённо, словно взмах крыльев Крыланы. Я прильнула щекой к его груди и блаженно закрыла глаза.
— Как мама?
— Всё по-прежнему. Авроры выясняют у Уильяма, что за проклятье он использовал.
— Чёрт, какой же он подонок. — Я стиснула зубы что было сил и почувствовала такой сильный гнев внутри, что готова была вновь кинуться в бой прямо сейчас.
Завидев моё встревоженное состояние, подоспел Себастьян, мягко выпроводил Гаррета и Анну, а сам присел рядом и проникновенно заглянул в мои глаза.
— Всё хорошо, любовь моя?
Я сделала вдох, а как выдохнуть, забыла напрочь — так и сидела, как немая рыба, и ловила ртом воздух.
— Ты… ты так уже говорил. — Я зарделась и поспешила отвернуть лицо, спрятать его в тусклых лучах уходящего солнца.
— Говорил. — Себастьян придвинулся ближе и зарылся носом между моей шеей и плечом. — А ещё мы целовались.
От щекотки я прыснула и попыталась оттолкнуть его, но скорее для вида, чем всерьёз.
— Не было такого, не сочиняй, — пробубнила, устремила мечтательный взгляд
