Стихотворения Поэмы Проза - Яков Полонский

   Как бы назло патриархальности, преловко волочась за хорошенькими купчихами, он рассказывал сестре своей о своих успехах, посвящал ее в тайны любовных интриг своих и, таким образом, являл собой пример редкого братолюбия, а сестра его, Паша, только что вышедшая из пансиона, несмотря на то, что осуждала резкие манеры своего братца, была не только дружна с ним, но уже и настолько опытна, чтобы помогать ему, требуя, разумеется, и от него такой же, в подобных случаях, братской помощи.

   О молодых Куляпкиных больше, как кажется, и распространяться незачем, послушаем лучше разговор в гостиной Бакановых.

   -- А что? -- мешая в стакане с чаем ложечкой, спрашивает Куляпкин,-- если только это не нескромный вопрос, скоро ли г. Христофорский напишет стишки, которые, как кажется, обещал Александре Степановне.

   Христофорский усмехается.

   -- А разве он пишет стихи? -- спрашивает Паша Куляпкина.

   -- Это пустяки стихи писать,-- говорит Христофорский.

   -- А как вы думаете, кто лучше умеет стихи писать, Пушкин или Булгарин?

   -- Это пустяки стихи писать,-- повторяет Христофорский, избегая ответа,-- ибо стоит только хорошенько приняться.

   Паша Куляпкина фыркает.

   Марья Саввишна смотрит на Христофорского так, как бы желает сказать: экой детина уродился, все умеет делать!..

   Александра Степановна сидит, немного потупившись.

   -- Ну, чему вы смеетесь, чему вы смеетсь,-- возражает Куляпкин на смех сестры своей.-- Неужели уж так-таки, кроме Пушкина, у нас никто и писать не в состоянии? Я убежден, и совершенно убеждаюсь, что, влюбись в кого-нибудь г. Христофорский, храм сердца его раскроется, и оттуда польются стихи, да такие стихи, что вы растаете.

   Христофорский молчит и покрывается румянцем; он не знает, как понимать ему слова Куляпкина.

   -- Не правда ли, Саша,-- говорит Паша на ухо Александре Степановне, -- Христофорский глуп.

   -- Может быть... Впрочем, он нарочно так прикидывается, чтобы смешить, иногда он очень рассудителен, -- отвечает шепотом Александра Степановна и смеется, чтобы скрыть свое смущение.-- "Боже мой,-- думает она,-- нет-то ни одного человека, который бы над ним не тешился! Нужно же терпение, чтобы все это выносить! Впрочем, слава богу, он обидчив, это я заметила".

   -- Что вы тут толкуете? -- спрашивает Степан Степаныч, входя в комнату и подпоясываясь.-- Ты тут вечно, как приедешь, начнешь плести турусы на колесах.

   -- Что вы, дядюшка, помилуйте! -- возражает Куляпкин. -- Какие турусы! Мы говорим о поэзии, о по-э-зи-и! Какие же это турусы?

   -- Сам ничего не смыслишь, а туда же! Ну, что ты смыслишь в поэзии?

   Христофорский усмехается, Куляпкин складывает руки и обращается к Баканову.

   -- А вы так думаете, что я не смыслю?

   -- Так-таки и думаю.

   -- И вы... вы это думаете?

   -- Ну, да, думаю.

   -- И это вы не шутя думаете?

   -- Не шутя. Что пристал!

   -- Не шутя... а, чему же вы смеетесь? Ведь вот сейчас и видно, что шутите. Эх вы, поговорил бы я с вами, да вот чай несут. Мокей Трифоныч, почтеннейший, позвольте мне в ваш стакан немножко ромку подлить, -- и, не ожидая ответа, он бухнул в стакан Христофорского порядочную дозу коньяку.

   Христофорский сконфузился, даже вспыхнул.

   -- Я с ромом чай никогда не пью,-- сказал он,-- я даже со сливками никогда не пью.

   И он поставил свой стакан обратно на поднос улыбающейся горничной.

   -- Пойдем, Паша, в залу,-- сказала Александра Степановна,-- да, ради бога, вызови сейчас как-нибудь Мокея Трифоныча. Твой брат уж очень вольничает, того гляди опять выйдет история.

   -- Неужели за такие пустяки?

   -- Пожалуйста, вызови.

   -- Мокей Трифоныч, подите-ка сюда! -- сказала Паша.

   Христофорский вскочил и вышел за ними в залу.

   -- Где вы достали такого дурака? -- заговорил Куляпкин вполголоса.

   -- Ну, да ведь не всем, же быть такими умниками, как ты, -- отвечал Баканов.

   -- Опять, опять шутки, почтеннейший Степан Степаныч.

   В зале же происходил следующий разговор:

   -- Вы зачем нынче утром ушли, даже пирога не доели -- и вдруг ушли! Как это вам не стыдно!

   Христофорский хотел было откровенно сказать на это, что он забыл в замке ключ, испугался, что Трофим или кто другой его обокрадет, и побежал домой, но Александра Степановна, не дождавшись его ответа, продолжала:

   -- Доктор пошутил, а уж вы сейчас и обиделись. Конечно, и ему так дерзко и так глупо шутить не следует, всякий благородный человек может за такие вещи обидеться!

   -- Да...-- сказал озадаченный ее словами и как бы просветленный ими Христофорский.-- Доктор всегда меня обижает, я мог бы сам ему ответить, но предпочитаю лучше уходить; я, действительно, Александра Степановна, был очень обижен, ушел оттого, что доктор, так сказать, позволяет себе; я этого не люблю, потому что всегда был в хорошем обществе, и если доктор опять придет, я опять уйду.

   В эту минуту дверь из передней отворилась, и вошел доктор.

   Христофорский остановился как вкопанный, даже рот разинул, он был и сам не рад последним словам своим, но они были сказаны, и он смутно понял, что делать нечего. Ему надо уйти, чтобы показаться чем-то особенным в глазах Александры Степановны;

   Доктор подошел к барышням и стал с ними любезничать, взял Пашу Куляпкину за пульс и сказал: -- ого!

   Паша начала с ним кокетничать, Христофорский взял со стола свою фуражку, вышел в переднюю и, надевши там калоши, вышел на улицу.

   Доктор не обратил на это ни малейшего внимания.

   Александра Степановна почему-то осталась довольна поступком Христофорского. Она вообще не любила, чтоб он был у них при Куляпкиных.

   В 9 часов вечера, когда вышел Христофорский от Бакановых, было уже темно на улице.

   Христофорский, отойдя несколько шагов от ворот, остановился. Долго стоял он, как столб, немножко на сторону нагнувши голову -- очевидно, что он размышлял. Воротиться ему или идти домой? Влюблена в него или не влюблена Александра Степановна? Тут он вынул из бокового кармана шелковый платок, отданный ему Александрой Степановной, приложил его к носу -- и убеждение, что он любим безумно, любим пламенно, проникло до мозга костей его. Куда же идти? еще рано,-- зайду к моему сослуживцу Стуколкину -- он даст мне совет, что мне делать в этом случае. Он дока и поможет мне -- непременно поможет.

   Так он решил и отправился к Сухаревой башне искать квартиру Стуколкина; он же раз был у него с бумагами -- стало быть, найти можно, только если не переехал.

   Стуколкин был дома; он сначала взбесился на свою горничную (она же и кухарка), зачем она впустила к нему Христофорского, даже не вытерпел: оставил гостя у себя в спальне (она же и кабинет) и пошел на кухню, нашел там свою горничную и вытаращил на нее глаза свои. Потом стиснул зубы, ущипнул ее за руку и пробормотал: "Ты опять не доложила, ты опять, опять! Вот, погоди ты, что я с тобой за это сделаю!" -- Бледная, получахоточная горничная с ужасом и мольбой посмотрела в грозные очи своего барина, на его сине-багровый нос, на его белые зубы, на все мясистое, разгневанное лицо его -- и не смела оправдываться.

   Пригрозивши своей горничной, Стуколкин, отдуваясь, обратно вошел в свой кабинет.

   -- Зная все ваше ко мне расположение, истинно родственное расположение,-- начал говорить ему Христофорский,-- я зашел к вам, Осип Осипович, поговорить с вами.

   Стуколкин надел на голову ермолку, сел против него у стола и стал на него смотреть с выражением неприязненного выжидания. "Вот попробуй-ка только ты у меня денег попросить, шельмец ты эдакий, дам я тебе денег, -- думал он, -- дам я тебе родственное расположение!".

   -- Зная ваше родственное ко мне расположение,-- продолжал гнусить Христофорский с таким невозмутимым спокойствием, как будто был вполне убежден в глубокой симпатии к себе Стуколкина,-- я решился прибегнуть к вам за помощью.

   Стуколкин пригнул голову, как бы вслушиваясь, и, поглядевши на него исподлобья, спросил:

   -- А позвольте спросить, за какой это помощью в десятом часу ночи вы изволили ко мне пожаловать?

   -- Вы, по доброте вашего сердца, я уверен, мне поможете.

   "Я те помогу -- черт ты эдакой!" -- подумал про себя Стуколкин. Он был страшно зол на своего посетителя, ибо расположен был остаться дома и любезничать со своей горничной. Не приди Христофорский, была бы сцена самая нежная.

   -- Дайте мне совет, Осип Осипович.

   -- А! Совет! Гм! а какой это совет? -- позвольте вас спросить.

   -- Да вот какой. В меня-с влюблена одна купеческая дочка: как вы советуете, написать ли ей прежде письмо или прямо идти к ее отцу и свататься,-- хоть я и уверен, что он с радостью за меня отдаст дочь свою... Только, так как я знаю, что вы ,в этих делах человек опытный, так сказать, всегда в этих делах успех имеете, то я и пришел с вами поговорить, если только вы не рассердитесь.