Пирамида. Т.2 - Леонид Леонов

Весь в смутной тоске по утраченным пожиткам с билетом на возвращенье, Дымков не противится торопливым манипуляциям над своей особой, только покачивается слегка, когда, прямо из графина плеснув воды на лоб, отчего голова становится свежее, ему ладонью, за отсутствием расчески, приглаживают к переносью мокрую прядь.

— Заседанье там уже кончилось? — сквозь яснеющую муть вспоминается Дымкову.

— Проспал, соня... уж поздно, давно ушли. Хватит, хорош, хоть к венцу... Ну, он ждет тебя, ступай! — и подтолкнул к двери властным жестом, каким плененную птицу кидают с руки в свободный полет.

Лишь теперь Дымков убедился окончательно, что звали его сюда отнюдь не для эстрадных упражнений. Никакого воображения не хватило бы представить порхающее пальто под высоким, в потемках пропадающим потолком в этом слишком обширном и до казенного глянца зашлифованном кабинете. Ничего лишнего не виднелось тут, как в стволе нацеленной пушки.

Кабинет освещался лишь настольной, канцелярского типа, лампой с зеленоватой тканью в прорезях плоского абажура. Стоявший вполоборота к двери, уже знакомый Дымкову Хозяин давешнего пира в полувоенном кителе раздумчиво набивал себе трубку выкрошенным из папирос табаком. Из-за ковровой дорожки и занятый своим делом, он и впрямь не слышал чьего-то появленья на пороге, ибо одновременно и, видимо, не впервые пробегал глазами листы разброшюрованной машинописи, умещавшиеся в световом кругу на столе. То было обстоятельное, ровно неделей позже прибытия на землю начатое досье на ангела Дымкова с полным перечнем его знакомств и приключений, кроме прежних небесных либо в силу сверхиллюзорности своей ускользнувших от поверхностного агентурного наблюденья, зато с приложеньем забавнейших фотодокументов самого интимного свойства. Хотя обеспеченный успехами новейшей техники метод такого рода и диктовался необходимостью — чтобы инструмент политического воздействия плотнее пришелся по руке, однако и в случае победы вредность его все равно значительно превосходила пользу. Так как живому существу порою свойственны состояния крайней физиологической наготы, то заключенный такого рода в полицейской папке секретнейший материал и должен был неминуемо внушать профессионалам худшее, чем к насекомым, презрение к людской природе, во имя которой все чаще творились отвратительные беззакония, навечно погребающие идею гуманизма. И если после досконального ознакомления с дымковской подноготной в диапазоне от его космических воззрений до перистальтики великий вождь встречал его без тени обычной иронии, напротив, с подчеркнутым вниманьем, тому причиной было не исключение из правил, а подоспевшая нужда любыми средствами сделать решительный рывок в область противоборствующих обстоятельств. Не отрываясь от листа бумаги перед собою, Хозяин молчал и, похоже, вслепую изучал посетителя — знает ли тот по возможному всеведению своему некую страшную тайну про него, что роковым образом уже отозвалась на судьбе многих? Судя по затянувшейся паузе, он не задумался бы испробовать ту же акцию на бессмертном, кабы не одна назревшая надобность в его услуге.

Вдруг он повернул голову и некоторое время, продолжая уминать трубку, рассматривал вошедшего, словно сравнивал только что прочитанное с оригиналом. И показательно, что тот не бледнел при встрече с ним, не бормотал чего-то помертвевшими губами и даже улыбался с каким-то клоунским разрезом рта. Это могло объясняться скорее неосведомленностью, чем бесстрашием, и следовательно, наилучшим образом подтверждало его ангельскую достоверность.

Приписываемая ангелам прозорливость, чуткая на малейшую неискренность, требовала от Хозяина откровенности, непривычной для политика. Разумнее было не раскрываться поначалу, вести беседу в тоне уважительного равенства. На пробу, имея в виду сомнительную реальность гостя, он с шутливой похвалой отозвался по поводу его появленья запросто, в партикулярном облике, что внушало надежду на плодотворное сотрудничество впереди. Он признался также, что, хотя, как помнится от семинарских времен, по сохранившемуся свидетельству Оригена земной эфир буквально кишит ангелами, сам он видит одного из них впервые. Чтобы не осложнять стройного материалистического мировоззрения, также прибавил вождь, он не стремится вникать в природу ангельского существа. «К примеру, мы не знаем, что такое электричество, тем не менее широко пользуемся им для хозяйственных надобностей».

— Кстати, прошу извинить маленькую конспиративную хитрость с ложным вызовом под предлогом концертного выступленья... Да еще обрекаем на бессонную ночь, хотя и у вас, по слухам, самая рабочая пора, когда все спят. Дело в том, что мы нашли вам занятье более достойное вашего дарованья и рассчитываем, что найдем и общий язык. Входите же посмелей... — продолжал он, с пригласительным жестом двигаясь навстречу и не торопясь с рукопожатьем. — Боюсь, беседа наша затянется надолго, располагайтесь по-домашнему, чтобы в дальнейшем не тратить попусту слова и время.

Но тут произошла досадная заминка, заметно омрачившая радушие Хозяина. Когда он с подчеркнутым расположеньем, самолично, как бы придвинул гостю почетное кресло у стола, чего-то испугавшийся Дымков предпочел стоявшую на отлете табуретку стенографистки. По счастью, бесшумная горничная в наколке внесла на подносе протокольные, в подобных случаях, стаканы чая с припасом сахара, лимона и аскетических сушек. Блюдце янтарного изюма под крахмальной же салфеткой указывало на осведомленность властей насчет особых пристрастий посетителя. Ввиду простудной погоды последнему в полувопросительной форме были предложены заодно напитки покрепче, но тот просто не понял, о чем речь. Вслед за тем вскользь и уже с холодком ангелу было высказано удовлетворение, что ведомственные донесения квартирной хозяйки о замеченных недомоганьях ее жильца оказались преувеличенными. Небывалое в кремлевской практике раскрытие служебной тайны диктовалось не столько попыткой потеснее, через неограниченное доверие, сблизиться с несомненным теперь напарником по работе, как стремленьем показать этому провинциальному господину его полную досягаемость. А пока не завершится черновая подработка сроков и справок любезный Хозяин рекомендовал истратить каникулы на отдохновенье в уютном высокогорном уголке, если только привыкшего к потустороннему комфорту устроит правительственный санаторий.

Самый характер в полушутку облеченного приглашенья еще раз показывал, как тщательно, с учетом привходящих обстоятельств планировалась нынешняя встреча:

— Озеро, конные прогулки и отменная тишина! Нам думается, двухнедельная сказка вдвоем на лоне природы не повредила бы здоровью нашего друга, охапковского отшельника, не так ли? — в духе мужской фамильярности усмехнулся Хозяин, намекая на публичные, одно время, появления дымковские с наследницей киевского капиталиста, тоже не ускользнувшие от всевидящего лубянского ока.

Смущенное молчанье ангела и впрямь походило на признанье своих земных шалостей. Тогда-то, жестом приятельского поощренья коснувшись его лукава, Хозяин и осведомился у будущего коллеги насчет каких-либо добавочных пожеланий для немедленной реализации. В те годы почти в каждом тлела и чадила одна и та же невыполнимая мольба о продленье чьей-то обреченной жизни. И хотя у диктатора нет способа легче, чем буквально мановеньем перста снискать вечное поклоненье безымянных жен, бабушек, полусироток там внизу, этот был скуповат на милость. Малейшее злоупотребление пощадой ослабило бы движущую пружину режима. Да и бывший обитатель небес настолько успел заземлиться, что понимал риск как раз обратного решенья от властелина, раздраженного обращеньем пусть даже за мнимого врага... Но более подходящий момент для ходатайства за несчастного Дунина братца мог и не повториться. Нерешительная пауза пояснила вождю смысл предстоящей просьбы. Ставка была чрезмерна, тем не менее он сделал знак великодушного дозволения на самую дерзкую просьбу.

Вдохновляемый заплаканным, по памяти, взором старо-федосеевской подружки, Дымков начал с перечисленья добродетелей своего подзащитного, не способного на проступок, сомасштабный постигшей его каре. Затем, тоже понаслышке от Дуни и несколько в древнежитийном стиле, перешел к описанию его родителей, от благочестивого союза коих в старину имели обыкновение рождаться выдающиеся иерархи либо особо прочные великомученики. Полуотвернувшись, Хозяин слушал с видом скучающего долготерпения, потом признаки недоуменья, подозрительной озабоченности и, наконец, гнева посменно обозначились в его чуть рябоватом лице.

Когда возникла идея привлечь к серьезнейшему сотрудничеству бесхозно расходуемый небесный потенциал, тотчас все лица в окружении Дымкова были взяты на учет в качестве живых клавиш для убеждения строптивца косвенным болевым нажимом на его близких, если бы вздумал противиться запряжке. Конечно, ангелу не составляло бы труда обеспечить своих подопечных экстерриториальным убежищем со сверхрайскими удобствами, но вряд ли удалось бы уговорить их на неизбежные притом земные превращенья. Запоздалое обнаруженье лоскутовского первенца, наивыгоднейшего козыря хотя бы и в беспроигрышной, до мелочей расчисленной игре представлялось вождю первостепенным доказательством вопиющих изъянов не в одной только системе информации.. Возможно, из-за тогдашней ведомственной перегрузки сведения о юном, к тому же обезвреженном враге так и не попали в московское досье старо-федосеевских жителей, что теперь лежало рядом, на соседнем столе. Между тем скромная, в той же папке и сапожным ремеслом подмаскированная для простаков, биография о.Матвея — плод долгого, кропотливого и заочного обследованья — становилась подобием темной шахты... И вот уже недоставало воображения охватить сокрытые в ней тайности, если поверхностная раскопка сразу повлекла неоценимые, ввиду надвигающейся войны, находки вроде скандального скудновского разоблаченья. Молодой, из рабочих выдвиженцев, смышленый следователь почти документально установил его застарелые, хоть без внешнего приятельства и даже мимолетного общенья, подпольно-националистические связи с захолустным попом, не без комиссарской протекции, разумеется, переведенного впоследствии с Вятчины в московскую епархию. Доскональное изучение всех проживающих в домике со ставнями началось сразу по разгадке дымковского инкогнито, еще до налоговых неприятностей о.Матвея. Остается тайной, каким образом на дому у него могло состояться то до нахальства откровенное сборище с участием виднейшего представителя нечистой силы, несмотря на запрет чьих-либо конспиративных, потусторонних, в особенности, посещений. Заметим в скобках, что отнюдь не промыслом небесным, коего нет, а лишь тайным вмешательством Кремля обеспечено было чудесное избавление Лоскутовых от стотысячного налога, хотя и совпадавшего с приездом криминального гавриловского дяди. Однако пугающая тень, омрачившая лицо вождя, объяснялась не самовольным, вопреки его личному запрету, вторжением властей на заповедную с тех пор старо-федосеевскую территорию или дерзновенностью заступничества за политического противника. Причина заключалась в давно известных ему и наглядно проявившихся аппаратных несовершенствах, в совокупности образующих общегосударственную гангрену.