Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я тоже, — Марфа посмотрела на тихо играющих в углу детей.
— Ну, так ты же своей матери дочь, да упокоит Всевышний душу ее. И отец твой тоже книги ценил. Ну вот, — продолжил Никита, — сделал обрезание…
— Сколько ж тебе лет-то было, дедушка! — раскрыла глаза Марфа. «Феде вон, — она кивнула на сына, — не делали, Селим, сказал, что как семь лет будет, то сделают».
— Оно и лучше, — усмехнулся Никита. «Меньше вопросов задавать будут потом».
— А было мне почти шестьдесят, меньше, чем праотцу нашему Аврааму, — Никита поднялся, и Марфа только сейчас заметила, что он, несмотря на возраст, до сих пор крепок и силен.
«Я тоже Авраамом стал. Ну и уехал — в землю нашу».
— В Иерусалим? — улыбнулась Вельяминова.
— Был и там, а сейчас на север подался. Городок у нас есть там — Цфат называется. Тихо, спокойно, есть, у кого поучиться».
— Все еще? — подняла Марфа зеленые глаза.
— То ж до конца дней, — Никита вдруг посмотрел на море и сказал: «Говорят у нас — «эш шахор аль габей эш лаван», черный огонь на белом огне. Черный огонь — то буквы и слова, коими Всевышний с Моисеем говорил, а белый — между ними промежутки. За пятнадцать лет, Марфа, я и черный-то еще не конца уразумел, начинаю только».
Сейчас вот вернусь — хотим печатный пресс ставить. Пока мы книги из Европы возим, из Венеции, но надо и у нас начинать сие дело.
— Ну ладно, — Никита присел. «Теперь слушай меня. С собой я тебя не зову — хотел бы, конечно, но к Единому Богу каждый сам должен прийти, как я это сделал».
— Да я матушке сказала уже, как уезжала из дома, что все же Иисуса оставить не могу, — улыбнулась Марфа.
— Тем более, — погладил ее по голове дед.
— Хоть мы с тобой и разной веры, но все, же семья у нас одна, и такой до конца дней останется. Так вот. Стамбульские деньги я забрал, — он вдруг помялся, — так, на разные дела, — и велел меня известить, коли, кто за вкладом придет. Ты и пришла, — Судаков рассмеялся.
— А остальные? — спросила Марфа.
— О чем речь и веду. Что ты тут должна осталась — он махнул рукой в сторону моря, — это ерунда, за это я все заплачу. Я хоть и не торгую давно уже, однако тратится мало, так что за это ты не волнуйся.
Письмо тебе дам, к венецианским держателям вклада, заберешь его там, и отправляйся в Лондон.
— Так умерли же все, — горько сказала Марфа. «Петя покойник мне говорил, что герр Мартин тоже преставился».
— Вот сразу видно, что не занималась ты делами нашими, — ласково сказал дед. «Всегда наследники есть, Марфа. Степан, опять же, говоришь ты, жив был, хоть и десять лет с тех пор прошло, уже, конечно.
Просто ни один купец без завещания умереть себе не даст, вона, на меня хоть посмотри».
Внучка расхохоталась. «Тебя, дедушка, знаешь, как красиво в соборе Софийском отпевали?»
— Еще бы, — желчно сказал Никита. «Мало, что ли, я им денег за всю свою жизнь пожертвовал!»
— Так вот, — он продолжил, — тех денег, что в Лондоне и Венеции, и прибыли с них, что накопилась, — тебе до конца дней хватит. Осмотришься, обустроишься в Англии, может, потом на континент съездишь, тамошние вклады тоже заберешь. Опять же, ты молода еще, может, и встретишь кого хорошего». — Никита улыбнулся.
Федя подошел к нему, и вдруг сказал: «Борода! Папа?»
— Дедушка, — Никита поднял мальчика и посадил на колени. Ребенок подергал его за бороду и улыбнулся.
— Сильный он у тебя, — поцеловал правнука Судаков. «Тяжелый вон какой».
— В отца, — Марфа чуть вздохнула.
— Слушай, — дед искоса посмотрел на нее, — трудно же тебе одной с двумя детьми будет…, Может, Федора оставишь пока, он же маленький совсем еще?
Марфа, было, открыла рот, чтобы возразить, но услышала тихий, гневный голос сзади:
— Да ты, Авраам, никак ума лишился — матери такое предлагать!
Дед покраснел.
Маленькая, полная женщина ласково обняла Марфу: «Прости, девочка, мой муж, как и все мужчины, не очень понимает, что такое дети, хоть и сам, — она усмехнулась, — четверых уже родил».
— Дедушка, — повернулась к нему Марфа изумленно.
— Жена это моя, — сказал дед нежно, «Фейгеле».
Дети побежали к морю.
— Он, видишь ли, сказал, чтобы мы сидели в комнатах, — Фейге рассмеялась, — мол, ты испугаешься, если такую толпу увидишь. Что там пугаться, не понимаю — мы же семья.
— А когда вы поженились? — Марфа взглянула на деда. Он сидел, смотря на берег, и женщине показалось, что в его глазах были слезы.
— Да вот в Литве еще, — Фейге вдруг вздохнула. «Первый муж мой умер, детей не было у меня, было мне уже тридцать, я и подумала — человек хороший, добрый, доживу я за ним свою жизнь, как за каменной стеной.
А видишь, как получилось — как у матери твоей праведницы, да пребудет душа ее в сени Господа. Ну а потом, — женщина похлопала себя по выпуклому животу, — Всевышний нас своей милостью еще одарил. И продолжает, хоть мне и сорок пять уже летом будет».
Марфа быстро посчитала и глянула на деда.
— Северная кровь — она крепкая, Марфа, — улыбаясь, не отрывая взгляда от детей, сказал Судаков. «Мы еще и сиротку взяли, жены родственницу, у нее в Полоцке, как царь ваш его захватил, вся семья погибла. Эстер, иди-ка к нам! — крикнул он.
Девушке было лет четырнадцать, у нее были темные кудри и глаза — как две смородины.
— Вот, Эстер, — ласково сказал Никита, — это дочка того самого, что спас тебя.
Марфа поднялась, непонимающе смотря на подростка.
— Я мало помню, почти ничего, — покраснев, сказала Эстер, — у него была нога ранена. Возок помню, он меня кормил еще. Имя помню, по-русски Федор его звали.
Женщина обняла девочку и прижала к себе.
— Твой отец, Марфа, благослови Господь душу его, как в Полоцке ранен он был, у себя ее прятал, чтобы не убили. Сказано же — кто спасает одного человека, тот целый мир спасает, — Никита поднялся.
— Ну, все, — Фейгеле тоже встала, — надо за трапезу. Дети сейчас набегались, устали, поедят, — и в кровати. Пойдем, внучка, — жена деда поцеловала Марфу и крикнула: «Все за стол!»
Эпилог
Италия, август 1575 года
Он шел по залитому теплым, закатным солнцем, городу, и сжимал пальцы на рукоятке клинка.
Он знал за собой этот грех — после неудач ему всегда хотелось сдуру ввязаться в какую-нибудь трактирную драку — просто ради того, чтобы почувствовать, как податливо принимает шпагу тело человека, увидеть, как хлещет на заплеванный пол темная, быстрая кровь, услышать предсмертный хрип побежденного — совсем, как тогда, в первый раз, жизнь назад.
Понятно, ничего такого он не делал — он был слишком сух и расчетлив, чтобы потакать страстям, но желание оставалось.
Проклятый ди Ридольфи уехал во Фландрию, а вместе с ним, — новые письма Марии Стюарт, и шифровальные таблицы, которыми пользовались заговорщики.
Он в это время был здесь, в Риме, у папы Григория, пытаясь выпросить новые займы для Хуана Австрийского, — и так и не успел снять копии с документов.
Старый их код они разгадали, но заговорщики меняли его, чуть ли не каждый месяц, и он, мысленно застонав, подумал, что вот сейчас, когда он стоит у фонтана перед церковью Санта-Мария-ин-Трастевере, откуда-то на север идут послания — и даже если их перехватят, то прочитать все равно не смогут.
Если бы он мог, он бы выругался вслух. Там, в Лондоне, они, видимо, не очень представляли себе, как ему опротивела Италия — за почти пять лет, что он тут провел. Даже фрески и картины его уже не радовали.
Вместо того, чтобы преклонить колена в простой, скромной церкви, он вынужден был делать вид, что молится на раззолоченные статуи, и подходить под благословение к кардиналам, которых он сам, лично, покупал за деньги, что потом тратились на вино и шлюх.
Он сжал зубы и приказал себе: «Нельзя!» Не помогло. Он редко видел ее — но сейчас ему отчаянно, до боли, хотелось просто коснуться ее руки.
Он вздохнул и повернул в узкую улицу, что поднималась на Яникульский холм.
Джованни был в конторе — считал что-то, не поднимая головы. Мужчина присел и пропустил сквозь пальцы штуку фландрских кружев, что лежала на столе.
— Хороший рисунок, — безразлично сказал он. Темные глаза ди Амальфи чуть усмехнулись и он, откинувшись на спинку кресла, потянулся.
— Да уж для кардинальских девок, поверь мне, плохих вещей не вожу.
— Кстати о Фландрии, — смуглая рука гостя все гладила кружево. «Придется мне опять туда отправляться, и уже скоро».
Джованни ди Амальфи чуть присвистнул, но, по старой привычке, промолчал — человек, что сидел перед ним, не любил лишних слов.
— Бумаги у тебя в порядке, — ди Амальфи вдруг посмотрел на того, кто сидел напротив и спросил: «Что случилось?»
Мужчина помедлил и вдруг сказал:
— Я еду во Флоренцию сегодня вечером.