Меч Шаннары - Терри Брукс

Страшная тьма впереди ожидала, когда он войдет. Орл Фейн боялся вступить в нее, как боялся всего на свете, но ему некуда больше было идти. Он с трудом припоминал тех, кто гнался за ним — громадного тролля, однорукого мужчину, чью ненависть он ощущал и сейчас, и юношу-получеловека, полуэльфа. В этом юноше было что-то такое, чего карлик не мог объяснить, что-то, с непреодолимым упорством грызущее его распадающийся разум.

Бессмысленно покачав круглой головой, карлик двинулся вперед, к сумрачному краю темной стены; воздух вокруг него был неподвижным и мертвым. Он не оглядывался, пока тьма не окутала его и тишину не развеял внезапный порыв леденящего сырого ветра. Когда же он наконец обернулся, то к своему ужасу увидел, что позади него ничего нет — только непроницаемый мрак, окутывающий его тяжелыми плотными слоями. Он пошел вперед, ветер яростно ударил ему в лицо, и он понял, что во тьме обитают существа. Вначале в его мыслях зародилось только смутное подозрение, но затем сквозь сумрак просочились тихие стоны, назойливо терзающие его слух. Наконец приблизились и они сами, мягко касаясь его тела подрагивающими пальцами. Он захохотал в лихорадочном приступе безумия, поняв каким-то чутьем, что покинул мир живых и ступил в обитель смерти, где бродят лишенные души создания, безнадежно стремясь найти выход из своей вечной тюрьмы. Он шагал в их толпе, смеясь, крича, весело распевая, и разум окончательно покидал его бренное тело. Создания темного мира робкой толпой следовали за ним, чувствуя в безумном смертном своего собрата. Это был только вопрос времени. Когда жизнь покинет смертного, он станет одним из них — навеки потерянным. Тогда Орл Фейн наконец-то объединится с теми, кто ему близок.

Прошло почти два часа, утреннее солнце медленно, решительно ползло к зениту, и наконец трое путников встали на границе стены сумрака, в которой исчез тот, за кем они гнались. Они, как и Орл Фейн ранее, помедлили здесь, молча изучая зловещую тьму, отмечающую границу королевства Повелителя Колдунов. Мрак, казалось, непроницаемыми слоями застилал омертвевшую землю, и каждый слой был темнее предыдущего, вплоть до невидимого отсюда центра, и чуть страшнее, ибо разум все отчетливее воплощал в мыслях безмолвные мучения души. Панамон Крил размеренно вышагивал взад и вперед, не отрывая взгляда от стены и стараясь собрать достаточно решимости, чтобы идти дальше. Громадный Кельцет, бегло осмотрев землю и коротким жестом указав, что карлик и в самом деле направился на север, превратился в неподвижное изваяние, сложив на груди руки и прикрыв глаза, тускло сверкающие под нависшим лбом.

У меня нет выбора, подумал Шеа, уже смирившийся с этой мыслью, но еще не потерявший надежды отыскать во мраке след беглеца. К нему в некотором смысле вернулась прежняя вера в провидение, и он почти не сомневался, что если уж они начали эту погоню, то Орл Фейн будет найден, а Меч возвращен. Что-то подталкивало его, подбадривало, убеждало в успехе — что-то в глубине его сердца придавало ему новой отваги. Он с нетерпением ждал, когда Панамон решится продолжать путь.

— То, что мы делаем — это безумие, — проговорил вор, поравнявшись с Шеа. — Я чувствую смерть в самом воздухе, вокруг всей этой стены‡ Он резко оборвал свою речь, остановился и посмотрел на Шеа, ожидая его слов.

— Мы должны идти дальше, — быстро ответил Шеа ровным голосом.

Панамон медленно взглянул на своего друга-великана, но скальный тролль не шевельнулся. Он подождал еще немного, заметно обеспокоенный тем, что Кельцет за все время их пути на север еще ни разу не высказал своего мнения. Раньше, когда они путешествовали вдвоем, гигант всегда выражал согласие, когда Панамон желал знать его мнение, но в последнее время тролль стал непривычно замкнут.

Наконец вор утвердительно кивнул, и все трое решительно зашагали в серую мглу. Их окружала голая плоская равнина, и некоторое время идти было легко. Затем, по мере того, как вокруг них постепенно сгущался сумрак, все вокруг начало тускнеть, и вскоре они уже казались друг другу смутными силуэтами. Панамон резко велел всем остановиться, достал из рюкзака моток веревки и предложил им обвязаться ей, чтобы не потерять друг друга. После этого они двинулись дальше. Ничто не нарушало безмолвия, кроме редкого тихого шуршания их подошв по твердой земле. Во мгле не чувствовалась сырость, но тем не менее она исключительно неприятно липла к их коже, напоминая Шеа нездоровый зловонный воздух Туманного болота. Казалось, чем дальше они продвигаются, тем быстрее клубится туман, но при этом они не чувствовали ни единого порыва ветра. Наконец мгла сомкнулась вокруг них, и они оказались в полной темноте.

Они шли, казалось, долгие часы, но в безмолвном черном сумраке, окутывающем их бренные тела, их чувство времени нарушилось. Только соединяющая их веревка спасала их от одинокой смерти, которой был насыщен туман; она связывала их не столько друг с другом, сколько с миром солнечного света и чистого воздуха, оставшимся далеко позади. Это место, в которое они осмелились вторгнуться, оказалось сумеречным миром полужизни, где притуплялись чувства и в своевольном воображении росли страхи. Здесь явственно ощущалось присутствие смерти, дробящее тьму, касание здесь, касание там, легкое поглаживание, ласка для смертных существ, которых она скоро заберет к себе. В этом странном мраке невероятное становилось почти обыденным, все ограничения человеческих чувств словно исчезали в грезах воспоминаний, а видения из самых глубин разума быстро всплывали на поверхность, спеша показаться людям.

Какое-то время это было даже почти приятно — равнодушно потворствовать своему подсознанию, но потом это стало уже не забавой, а просто умерщвлением. Долгое время они испытывали только это чувство, нежно ласкающее их разум, увлекающее его в глубины безразличия и легкой скуки, заполняющее тело и сознание ленивой сонливостью древних поедателей лотоса. Время окончательно исчезло, а туманный мир уходил в бесконечность.

Из темных глубин мира жизни медленно родилось ощущение жгучей боли, с ошеломительной силой пронзившее омертвевшее тело Шеа. Его разум был неожиданно и болезненно вырван из апатии, окутавшей его мысли, и жжение в груди усилилось. Превозмогая сонливость и странную, неестественную легкость тела, он утомленно потянулся к тунике, и его рука наконец коснулась источника раздражения — маленького кожаного мешочка. Затем его разум резко встряхнулся, и он пробудился от сна, крепко сжимая в руке свои Эльфийские камни.

С неожиданным ужасом он осознал, что уже не идет, а парит, медленно плывет, лежа над землей, не понимая даже, в какую сторону движется. Он лихорадочно схватился за веревку, охватывающую его талию, и начал ее яростно дергать. Наградой ему стал протяжный стон с другого ее конца; его спутники все еще были рядом. Тяжело и устало опустившись на ноги, он наконец понял, что с ними произошло. Этот страшный призрачный мир вечного сна почти сделал их своими жертвами, убаюкивая, усыпляя их, притупляя их чувства, и наконец они упали и медленно поплыли куда-то, все ближе и ближе к спокойной смерти. Лишь сила Камней спасла их.