Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

Наконец в утренних сумерках она увидела пробирающуюся назад «скорую» и уже через час благополучно прибыла в госпиталь. Какой же невыносимо скучной была мирная жизнь женщины среднего класса в ту эпоху, судя по восторженному отзыву Элси Нокер о том ее приключении: «Это был замечательный, великий день, и я ни на что его не променяю». Романтическую восторженность она пронесла с собой через годы, не утратив ее и в браке с бельгийским летчиком, который сделал ее баронессой де т’Серклас.

Неделю спустя в нескольких километрах западнее схожую страсть к приключениям проявила дочь премьер-министра. Вайолет Асквит, прибывшая во Францию, чтобы несколько дней побыть на фронте вип-туристкой, строго отчитала жителей Байеля в 5 км от линии фронта, которые дразнили немецких военнопленных: «Il ne faut pas se moquer des prisonniers!» («Нельзя издеваться над пленными!») Французы не вняли: «Eh, dame! Il faut bien! Que voulez-vous? Les allemands c’est un sale peuple – des brigands – des barbares – ils ont tout pillé – tout ravage»{935}. («Да ну, дамочка! Еще как можно! Что вам за дело? Немцы – грязные свиньи, разбойники, варвары, они все крушат, все ломают».) Стоит ли удивляться, что французы, чью страну разоряли немцы, не обрадовались вмешательству англичанки, которая смотрела вокруг глазами праздной туристки? «Дорогой папочка, – писала она премьер-министру, – вся моя жизнь, прошлая и будущая, меркнет перед этой незабываемой поездкой»{936}.

Антверпен сдался 10 октября, хотя почти весь гарнизон и британские части успели ускользнуть по побережью и соединиться с союзными войсками на узкой полоске бельгийской земли, оставшейся в руках короля Альберта. Сам монарх до конца войны храбро оставался в Де-Панне. RND эвакуировали через Остенде, где уже высаживалась свежесформированная 7-я британская дивизия, хотя больше тысячи матросов остались либо в немецком плену, либо в Голландии в качестве интернированных. 7-я дивизия изначально должна была усилить антверпенский гарнизон, однако, к счастью (и к ярости Черчилля), разум одержал верх.

26 октября Первый лорд писал сэру Джону Френчу: «Антверпен оказался для меня суровым ударом, теперь у моих недругов появился повод для нападок»{937}. Позже, зализывая политические раны и упиваясь жалостью к себе, он грустно рассуждал: «Оглядываясь назад, уже умудренный опытом и годами, я понимаю, что слишком рьяно брался за опасные и даже безнадежные дела»{938}. Тем не менее он так и не признал, что потерпел в Антверпене полное фиаско. Морис Фестинг писал с негодованием: «Казалось бы, должен быть предел тяге мистера Уинстона Черчилля к лихачеству и сенсационным попыткам явить свой гений. Однако не прошло и нескольких месяцев, как он снова что-то затеял – на этот раз на Дарданеллах{939}. <…> Если эти заметки когда-нибудь попадут в руки издателей, прошу великий британский народ проследить, чтобы корпус Королевской морской пехоты никогда больше не отправляли на сухопутные битвы без соответствующей подготовки, организации и снаряжения»{940}.

Некоторые биографы и почитатели Уинстона Черчилля отнеслись к его вмешательству в оборону Антверпена снисходительно, как к красочному приключению, очередной яркой вехе на бесподобном жизненном пути. На самом же деле Антверпен был вопиющим промахом министра, злоупотребившего своей властью и забывшего об ответственности. Поразительно, что коллеги Первого лорда по Кабинету с такой готовностью простили ему просчет, который большинству оказавшихся на его месте сломал бы карьеру. Отправленная Черчиллем 3 октября премьер-министру телеграмма с предложением подать в отставку в обмен на «безраздельное командование отдельной войсковой частью» вызвала у коллег иронический смех. Асквит писал: «У. – гусарский лейтенант по званию, а значит, если бы его предложение приняли, ему пришлось бы подчиняться двум выдающимися генерал-майорам, не говоря уже о командирах бригад, полковниках и т. д.»{941}

Если Асквит в общем и целом не видел большой беды в антверпенской авантюре Черчилля, то высшее командование рвало и метало. Четвертый морской лорд «весьма саркастически отзывался о стратегическом мастерстве Уинстона», писал чиновник Адмиралтейства Норман Маклеод 12 октября{942}. Личный секретарь короля лорд Стамфордем не без оснований отметил, что «наш друг [Черчилль], кажется, выжил из ума!»{943}. Другой морской офицер бросил презрительно, что антверпенская афера напоминает «рассказ из детской книжки»{944}. Morning Post раскритиковала в пух и прах поступок Первого лорда в передовице от 13 октября, заслужив громкое одобрение у New Statesman тем, что «авторитетная газета нарушила собственный запрет на любую критику действий правительства». 16 октября Маклеод свидетельствовал снова: «Повсюду уныние – народ глубоко переживает сдачу Антверпена, особенно после всех этих оптимистических прогнозов. <…> Наступление немцев на Остенде и Варшаву… тоже сказывается – доверие к Адм[иралтейству] падает»{945}.

Войска короля Альберта, разрозненные и деморализованные, отступили к Изеру и каналу – средневековому водному пути, по которому привезенная морем английская шерсть переправлялась от Ньивпорта в глубь страны, к Ипру, одному из центров сукноделия. Дороти Филдинг, служившая неподалеку, писала домой 10 октября: «Бельгийские войска потеряли голову и отказываются даже близко подходить к немцам. Стоит заикнуться о сражении, как они тут же отступают. Измотанные необходимостью все эти месяцы держать удар без передышки, теперь они в панике и бегут как зайцы. Но при виде британских солдат к нам возвращается уверенность – пока они тут, уничтожение нам не грозит»{946}. Мадам Жанна ван Блейенберг, муж которой служил в бельгийской армии, писала из Гента подруге в Англию 11 октября: «Мы все безмерно восхищаемся Англией, это поистине великая и великодушная страна. Когда ваши солдаты идут по улице, их встречают ликующими возгласами»{947}.

Однако в Генте британскую армию не увидят еще долго – течение войны несло ее мимо, оставляя город немцам. 7-я дивизия, которую встретила Дороти Филдинг, маршировала из бельгийских портов выгрузки на позиции к северу от Ипра. Полковник одной из недавно прибывших частей, Лондонского шотландского полка, Джордж Малкольм в беседе с офицером Королевских уэльских стрелков выразил сожаление, что «прибыл к шапочному разбору»{948}. Малкольм сокрушался зря. Военных действий еще с лихвой хватит на всех, и на него в том числе. 7-я дивизия одновременно с остальными британцами, двигающимися с юга, маршировала к месту назначения. Британские экспедиционные войска соединились на поле боя, которое в течение нескольких месяцев превратится в огромную братскую могилу для старой британской армии.

2. «Дьявольские изобретения»

Новые технологии дарили военным 1914 года новые возможности и создавали новые трудности. Немаловажную роль в этой категории играли управляемые полеты и покорение человеком воздушного пространства. 25 августа над штабом Баварского корпуса к востоку от Нанси закружил аэроплан, с которого через какое-то время полетела вниз яркая звезда. Пока баварцы раздумывали, в честь чего этот безобидный вроде бы фейерверк, их накрыл залп французской артиллерии – сброшенный с самолета осветительный патрон послужил ориентиром для корректировщиков огня{949}.

Современный писатель Кристиан Керт считает, что распахнувшиеся перед человеком небесные просторы зажигали во многих сердцах такую же страсть к покорению неизведанного, как и африканская саванна. В предыдущем столетии использование воздушного пространства в военных целях сводилось к подъему привязных аэростатов наблюдения. Они продолжали служить армии и в Первой мировой, однако обзор давали ограниченный, и поднимать их можно было лишь в собственной прифронтовой полосе. Другое дело – управляемый полет. Братья Райт в 1903 году разорвали оковы, которые тысячелетиями не давали человеку оторваться от земли. За прошедшие до войны 11 лет возможности аэропланов росли с поразительной скоростью. Об этом наглядно свидетельствует летная книжка немецкого летчика-испытателя Эрнста Кантера: если в 1910 году он поднимался над землей на 24 м, то два года спустя уже почти на 1,5 км. В 1908 году погибал каждый пятый пилот – по одному на каждые 1500 км полета. К 1912 году показатели гибели от несчастных случаев снизились до 1 к 51, то есть до одного погибшего на 165 000 км.

Немецких генералов поначалу больше впечатляли дирижабли, поэтому коммерческое предложение от братьев Райт в 1907 году было отвергнуто. Однако некоторые провидцы уже тогда предсказывали, что летательные аппараты тяжелее воздуха окажутся куда эффективнее цеппелинов: Вильгельм Гессе доказывал, что вскоре «благодаря скорости и свободе передвижения они оставят далеко позади все механические транспортные средства»{950}. В 1909 году Германия, подстегнутая известиями о том, что Франция готовит 41 военного летчика против немецких десяти, заинтересовалась новой отраслью всерьез. Доктор Вальтер Хут, владевший компанией Albatros, оплатил обучение летному делу собственного шофера, который впоследствии стал военным инструктором.