Пепел и пыль (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Гадать за личность черноволосой девушки теперь уже не приходится. И когда она отходит от Роди, ведомая своим кавалером куда-то в другую компанию, я лишь подтверждаю свои догадки. Асе сейчас, должно быть, столько же, сколько и Христофу. Интересно, во сколько лет они с Богданом обвенчаются, и когда на свет появится Влас? А главный вопрос: Христоф предупредил их или специально оставил в неизвестности, потому что хотел, чтобы они стали свидетелями его извращённого успеха?

Я опустошаю бокал залпом и оставляю его на подносе первого проходящего мимо официанта.

— Эй, незнакомка.

Передо мной возникает Рис. На нём костюм в тон и фасон с моим. Мы бегло осматриваем друг друга. Рис первым реагирует — довольно хмыкает, ерошит свои волосы. Разводит руки в сторону.

— Мы великолепны, — заключает он. Подходит ко мне, хватает за руку и заставляет меня покружиться вокруг себя. Я только и успеваю, что придержать пальцами блузон, чтобы он не задрался и не продемонстрировал окружающим спрятанное от глаз оружие.

— Не то слово, — отвечаю я.

Рис подмигивает мне. Наклоняется ниже, шепчет на ухо:

— Твой кавалер сейчас дыру во мне прожжёт.

И то верно. Родя, к которому я так ещё и не присоединилась, теперь не сводит с нас пристального взгляда. Он хочет подойти, ведь я должна ему первый танец, но он не сделает этого, пока Рис не оставит меня.

— Я должна ему танец, — говорю я.

— А что насчёт моей пары? — спрашивает Рис, заглядывая мне в глаза.

Я почти отказываю ему, ссылаясь на то, что возможность потанцевать, благодаря ему самому, у нас будет только одна, но вместо этого захожусь в кашле в попытке скрыть осознание: я совсем забыла о Розе. Бросаю взгляд в сторону Роди и вижу, что он сам больше не обращает на нас внимания: машет кому-то в стороне, весело улыбаясь. К нему подходит прекрасная девушка в молочно-розовом платье, с собранными в золотой пучок волосами и глазами, украшенными не косметикой, а счастьем.

Не отрывая взгляд от Розы, я на ощупь нахожу лицо Риса и поворачиваю его в нужную сторону. Понимаю, что он увидел то же, что вижу я, когда Рис молча покидает меня, завороженный прекрасным видением.

Он выглядит ни как Христоф, которого знают в будущем, и ни как Рис, которого знаю я. Этот молодой юноша — что-то третье. И обитает он в мире, где кроме него и девушки в молочно-розовом платье не существует ни души.

— Это был Христоф Рождественский? Внук Авеля? — спрашивает, подходя, Родя.

— Нет, — я качаю головой. — Это был Рис — тот самый парень, который влюблён в нашу Розу дольше, чем существует на этом свете.

Родя задумчиво жуёт губы. Тем временем на небольшой выступ в центре зала поднимается Авель. На нём чёрный костюм, и лишь синие пуговицы на пиджаке выдают его давнюю принадлежность к одному из направлений. В одной руке он держит бокал, а в другой — книгу.

Я узнаю в ней писание Авеля.

— Больше сотни лет назад, когда пространственный раскол, ныне именуемый призмой, впустил в наш мир путешественников, включая мою мать, могущественнейшую из ведьм, история одинокого человека в этом городе остановилась. Вместо неё взяла начало история человека, связанного тонкими нитями с эхно — материей первой, древнейшей. Так родились стражи — те, кто имеют трезвый ум, горячую кровь, доброе сердце и клянутся собственной жизнью использовать всё это лишь во благо. — Мне показалось, или на этих словах Авель мельком взглянул на своего внука? — Сегодня мы празднуем очередную годовщину подписания пакта Единства, ставшего не просто документом, но обещанием служить каждому из присоединившихся народов верой и правдой. От отца к сыну, от матери к дочери, каждый из сведущих пронесёт через века одну простую истину, ставшую для нас святыней: до тех пор, пока живо желание объединения, жив каждый из нас. Леди и джентльмены, гости и стражи, поднимем бокал за светлое будущее, которое ждёт нас впереди! Да здравствует мир без границ!

— Да здравствует мир без границ! — вторит каждый из присутствующих.

На этом речь Авеля заканчивается. И после первого опрокинутого в себя бокала, зал взрывается овациями. Вместе с этим, музыканты берутся за инструменты. Аплодисменты медленно перетекают в мелодию. Ловкие пальцы рыжеволосой фейри перебирают струны арфы, рядом с ней зеленоглазая дриада вступает с виолончелью. Уже спустя меньше чем полминуты, все инструменты в зале создают бесконечно прекрасную коллаборацию, заставляющую даже меня блаженно прикрыть глаза.

Первый танец. У меня вдруг подкашиваются колени, и славно, что Родя, не замечая этого, вовремя подхватывает меня, увлекая в танец.

Оказывается, Аполлинария умеет вальсировать.

— Могу я задать вопрос? — спрашивает Родя, клоня голову ближе, чтобы я расслышала его слова за звуками музыки.

— Конечно.

— Почему ты сменила наряд? То платье было бесподобно. Твоя тётушка на славу постаралась.

— Я обещала другу надеть его подарок.

Родя поднимает голову, выискивает взглядом кого-то в толпе танцующих. Ясное дело, Риса. Догадался, поди, не дурак ведь.

— До недавнего момента я был твоим единственным другом, а теперь, — Родя на мгновение притормаживает, отчего мы сбиваемся с ритма. Приходится чуть уйти в сторону, чтобы не попасть под ноги следующей парочке. — А теперь я даже не уверен, что узнаю в девушке перед собой свою любимую, — Родя снова глядит на меня, — любимую подругу.

Родина хватка на моей талии и на моей ладони слабеет. Я не могу дать ему уйти — только если совсем прочь отсюда, как можно дальше.

— Прости меня, — произношу я искренне.

Сама тяну Родю из круга танцующих к дальней стене зала. Он плетётся за мной, хоть и без явного желания, что отражено и на лице, и в ленивых движениях.

— Я не так представлял себе наш первый в этом году танец, — бросает Родя с детской обидой в голосе.

Когда мы останавливается, я беру обе его ладони в свои. Если сегодня умру я, умрёт и Аполлинария, а значит это не только мой последний шанс попрощаться с теми, кто дорог, но и её. Поэтому я прикладываю Родины ладони к своим губам. Родя удивлённо следит за каждым моим движением.

— Я давно должна была признаться тебе, как сильно ты мне дорог на самом деле, — говорю я, находя в мыслях Аполлинарии фразы, которые она приготовила уже давно, но всё не могла набраться храбрости. — Мой сердечный друг, моя душа. Не знаю, что было бы со мной, если бы не твоя поддержка и твоё внимание, которого я частенько не заслуживала.

В голове проносится мысль: эти же слова некоторое время назад мне стоило сказать Лие. Знала ли она, как сильно я её любила? Или, погибая в моих руках, считала себя не такой уж и нужной?

— Аполлинария…

— Я люблю тебя и поэтому прошу, не задавая лишних вопросов, переступить порог портала, который сейчас создам.

Выпускаю ладони Роди, подхожу к стене. Пытаюсь лихорадочно подыскать самое безопасное для перемещения место, и тогда на ум приходит день в конюшне, который Аполлинария с Родей провели вместе, ухаживая за лошадьми.

Они оба были там так счастливы.

— Что происходит? — обеспокоенно спрашивает Родя.

Портальная дверь у меня выходит широкая, но низкая даже для моего роста. Выполненная из грубого серого дерева с трещинами и щелями, из которых сочится густая темнота.

Рис был прав; точь-в-точь моё настроение.

— Ты веришь мне? — я отхожу в сторону, позволяя Роде подойти ближе к порталу.

— Больше, чем себе.

— Тогда уходи, прошу тебя.

Родя бросает короткий взгляд через плечо на продолжающих кружиться в танце. Пусть сейчас он будет меня ненавидеть, но когда-нибудь потом обязательно поймёт, ради чего я сейчас разбиваю ему сердце.

Родя хватается за дверную ручку. Прежде чем его сгорбленная спина исчезает на другой стороне портала, я успеваю подлететь к нему и быстро клюнуть в щёку.

В тот же момент, как я закрываю портал, и стена снова становится ровной и выкрашенной в бледно-золотой цвет, музыка приобретает более спокойный оттенок. Первый танец, открывающий бал, закончен.